Myuller_Khayner_-_Proza_Dramy_Esse_Dialogi_-_2012.pdf

Дитер Гольцше Pour Heiner Müller, 1992 Темпера

в> Heiner Хайнер M Ü LLER М Ю ЛЛЕР PROSA. DRAMEN. ESSAYS. DIALOGE

проза, драмы, эссе, диалоги

Heiner M ÜLLER PROSA. DRAMEN. ESSAYS. DIALOGE

Хайнер МЮ ЛЛЕР

проза, драмы, эссе, диалоги

Москва РОССПЭН 2012

Эссе. Речи. Диалоги Перевод В. Колязина Три тезиса к «Филоктету»..................................................................................414 Письмо Мартину Линцеру..................................................................................415 Литература должна оказывать сопротивление театру ..................................418 Прощание с поучительной пьесой.....................................................................431 Мюльхаймская р еч ь .............................................................................................432 Я должен меняться, а не интерпретировать себя ...........................................434 Сосредоточить внимание на методе .................................................................437 Пока мы верим в будущее, нам не надо бояться нашего прошлого ........... 442 Выступление на международной встрече писателей «Берлин - город мира» ....................................................................................... 452 Талант - это всегда новое мышление............................................................... 453 Хайнер Мюллер: «Форма снова обретает вес» ...............................................460 Теперь у нас всё под соусом единства ............................................................. 464 Мышление в принципе связано с виной. Искусство как оружие в борьбе с нынешним диктатом машин...................471

Комментарии. В . Колязин, А. Гугнин................................................................... 486 Хайнер Мюллер. Биографические данные......................................................523

МЕЖ ДВУХ МИРОВ: РОЖДЕНИЕ ДУХА СВОБОДЫ Мои издатели роются в старых текстах, порой когда я их читаю - у меня кровь стынет в жилах. Это я написал в предчувствии истины, за 60 лет до моей предполагаемой смерти. На экране ТВ я вижу моих соотечественников, руками и ногами голосующих против правды, которая 40 лет тому назад уже жила в моей голове. Неужто только гроб спасет меня от моей юности?

Хайнер Мюллер Перед вами, читатель, книга Хайнера Мюллера - противоречи­ вого и парадоксального драматурга, которого уж никак не назовешь общедоступным и популярным. Хайнер Мюллер? «Слишком интел­ лектуален, слишком радикален, слишком безжалостен, слишком эли­ тарен... Прекрасное ищи в опере, оборотную, грязную сторону - в ре­ альности или у Хайнера Мюллера...» Но немецкий драматург эпохи после Освенцима, пропустивший эту эпоху через себя или, вернее, все еще испытывающий страх и отвращение от соприкосновения, от мучительной потребности размышлять об эпохе войн, фашизма и крушения лучезарных утопий, не может и не хочет быть приятненьким и убаюкивающим. Во всякой культуре есть художники-генераторы, исключительные фигуры, выбивающиеся из общего плана. Их миссия - ошеломляя, порывать со старыми категориями и формулировать новые парадиг­ мы. По фазе они никогда не совпадают с декретированным развитием идей и форм. Пытаясь вернуть их на зависимую стезю, бюрократиче­ ское государство, как показывает исторический опыт, не останавли­ валось ни перед чем - ни перед отлучением от публики, ни перед лом­ кой хребта. Однако большой талант, даже подпадающий под власть грезы утопического социализма, не в состоянии изменить своему внутреннему закону. Приказной социализм нигде не сумел приоста­ новить развитие художника, остро чувствующего необходимость вы­ свобождения Духа от всяческого гнета, необходимость регенерации культуры в условиях мягкой социальной вивисекции, насаждения ложной гармонии и воли единого высшего авторитета. Такими воз­

7

будителями гражданской совести и независимой творческой мысли во времена близившегося кризиса социалистической системы стали: для Польши - Анджей Вайда1 и Славомир Мрожек2, для бывшей Че­ хословакии - Павел Когоут3 и Вацлав Гавел4, для ГДР, теперь уже вошедшей в единую Германию, - Хайнер Мюллер, Криста Вольф5, Фолькер Браун6. Однако положение Мюллера в ряду этих имен исключительное, если не уникальное. Масштаб его таланта не позволил партийным бонзам ГДР запретить ему выезд за рубеж или лишить гражданства, как Вольфа Бирмана (Хонеккер одному Мюллеру разрешил иметь «бессрочный» паспорт, лежавший в сейфе Союза писателей, - каж­ дый раз он выдавался ему для новой поездки). Одному Мюллеру внутреннему диссиденту - довелось с середины 1960-х годов (по меньшей мере после премьеры «Филоктета» в мюнхенском Каммершпиле, 1968) стать фигурой некоего посредника между цивилизаци­ ями и социально-духовными устоями, разделяемыми «холодной вой­ ной» Востока и Запада, строителем «моста» (Мюллер) между ними. Получив возможность после длительного развития в «вакууме» по­ стоянно курсировать между Востоком и Западом, он разрушал пред­ рассудки, способствуя снятию запрета за запретом, восстанавливал авторитет независимо мыслящего писателя. С конца 1970-х годов наступил своего рода бум постановок пьес Мюллера на Западе, затем постепенно и в ГДР стали разрешаться постановки его ранее запре­ щенных и якобы «нетеатральных» пьес. В 1980-е он стал «не только поп-иконой и культовой фигурой, но и автором с мировым именем, местом обитания которого было везде и нигде» (Х.-Т. Леман). Правда, писатель не смог освободиться от разорванности между противопо­ ложными мирами, что отразилось на его творчестве, мышлении, об­ разе поведения. Четыре десятилетия творческой работы - внушительный исто­ рический отрезок... Прежних ГДР и ФРГ больше не существует, дав­ но снесена Берлинская стена7 - по выражению немецкого прозаика Р. Шнайдера8 - последний оплот «позднего хонеккеровского ста­ линизма»; после объединения Германии с новой силой разгорелись споры о будущем немецкой культурной нации. Страница европейс­ кой и мировой истории перевернута - реалии драматургии Мюллера отошли в прошлое, и эта драматургия (более 50 пьес!) окончательно стала исторической. Возникает новая связь времен, итог которой мы пока можем лишь предугадывать. Эту связь неожиданно и глубоко высвечивает пронизанное идеей мучительного, катастрофического становления новейшей истории

8

творчество Хайнера Мюллера (1929-1995), которому выпало жить и творить в трех разных Германиях - в «третьем рейхе», ГДР, стра­ не неудавшегося немецкого социализма, а затем в Германии общего будущего. В творчестве X. Мюллера возрождается давняя европей­ ская традиция отношения к истории как к созидательному мифу, но столь же верно будет сказать, что оно (прежде всего «Гамлет-машиной», 1977) открывает серию «великих демонтажей», разоблачающих утопические мифы XX века. Мощный аналитический талант и судьба предопределили внимание этого драматурга к созидательно-разруши­ тельному инструментарию истории. Суровый «ангел истории» - лю­ бимый образ Мюллера - витает над всеми его произведениями, «ангел истории» с опаленными крыльями, которого буря прогресса неумо­ лимо гонит из первозданного рая в полное опасностей будущее. Сегодня пьесы Хайнера Мюллера помогают нам понять, как и на какой почве произрастала практика и утопия немецкого социализма («Рвач», 1957; «Корректура», 1958; «Переселенка или Крестьянская жизнь», 1961; «Германия. Смерть в Берлине», 1971), как идеи «акти­ вистов первого часа» исподволь, но закономерно под воздействием сталинистской модели на унавоженной фашизмом социально-психо­ логической почве приобрели черты патерналистской диктатуры (упо­ мянутые драмы, но прежде всего пьесы «мифологического цикла»: «Филоктет», 1966, и др.; «Маузер», 1970), как внутри этой странной, подпольной, анонимной полости, на дно которой вынуждены были в ГДР залечь инакомыслящие и несогласные, металось свободное, полуанархическое сознание, прорвавшееся в 1989 году в исходе мо­ лодежи на Запад и «предкраховых» демонстрациях в Дрездене и Бер­ лине («Гамлет-машина», 1977; «Волоколамское шоссе», 1984-1987). Наконец, новейший Мюллер-«постмодернист» ставит в своих дра­ мах - историософских моделях - проблемы кризиса современной технической цивилизации («Погибший берег. Медея: комментарий» по Еврипиду9, 1982; «Описание картины»,' 1985; «Анатомия Тита. Падение Рима. Комментарий к4Пекспиру», 1983-1985) и, наконец, в последней драме «Германия-3» (1995) - проблемы анализа дикта­ тур Гитлера и Сталина. В полных горечи и отчаяния заметках «для себя» после XX съез­ да КПСС Иоганнес Р. Бехер пророчествовал социалистическим не­ мецким драматургам магистральную линию творчества. Замечая, что социализм «лишь выпускает на свободу трагизм человеческой жизни», Бехер делал вывод, что при социализме «трагедия, так ска­ зать, превзошла и превосходит себя и возвещает нам не “счастливое будущее”, а век, трагический смысл которого несравним ни с каким

9

предыдущим». Среди немногих драматургов ГДР, которые вопреки главенствовавшей тенденции сглаживания конфликтов и противоре­ чий неустанно разрабатывали трагический элемент, Мюллеру при­ надлежит особое место. Хотя официально он был признан «одним из самых искусных мастеров слова» и одним из наиболее оригиналь­ ных учеников Бертольта Брехта, развитие интеллектуально-фило­ софского театра Мюллера искусственно сдерживалось: то с помо­ щью запретов на постановки на родине в ГДР, то с помощью «даро­ ванного свыше» права выезжать на Запад и ставиться в западных те­ атрах, что, вероятно, удерживало его от эмиграции. Исключительную пищу для творчества давало драматургу исключительное положение «Летучего Голландца», этот странный дуализм его первопроходче­ ского восточно-западного бытия. Театр Мюллера трагичен и в смыс­ ле неполной реализованное™ в сердцах той публики, к которой он был обращен. Кстати, трагедия отторжения коснулась и позднего Брехта. Ноябрьские события 1989 года послужили мощным стимулом к переоценке ценностей эпохи. Новейшая история снова предъявила жестокий счет прошлой, призывая на суд ее участников, не исключая и Мюллера. Сняты были все запреты с обсуждения темы века, кото­ рой посвящено творчество писателя: осмысление трагизма немецкой истории вообще, трагедии немецкого социализма и человеческой мечты. В этой новой ситуации Мюллер не раз чувствовал себя «сбро­ шенным с коня», потому что у него не было иллюзий, «которые были у большинства митинговавших». До последнего дня он работал во имя будущей свободной Германии мира - руководил Академией ис­ кусств (им по существу спасенной от распада), принял на себя груз ответственности за Берлинский ансамбль, который возглавлял до са­ мой смерти. ...Немецкого прошлого, немецких судеб как части общечеловечес­ кой истории не изгнать, не изъять из творчества Хайнера Мюллера, до недавнего времени жившего и писавшего «на границе между дву­ мя мирами, между двумя эпохами», как он сам заметил в одном ин­ тервью 1981 года. Что может сниться человеку в юности? Немецкий лес... Немецкие птицы... Герой пьесы Мюллера «Германия. Смерть в Берлине» вместо романтических снов видит ночные кошмары, чудовищное самоубий­ ство только что родившихся немецких детей: «...они впивались в груди матерей, сосали кровь, пока ее хватало, затем набрасывались друг на

10

друга и утопали в собственной крови, поскольку вся немецкая земля ее впитать была уже не в силах». Биография мюллеровских героев и биография самого автора, ко­ торому в год окончания войны исполнилось шестнадцать, началась с апокалипсического оцепенения. Хайнер Мюллер родился 9 января 1929 года в саксонском местечке Эппендорф близ Хемница в семье функционера социал-демократической партии. В память мальчика глубоко врезался арест отца нацистами, поездка к нему в концлагерь и исчезновение его после войны в западной зоне из-за «классовой войны». В ранних новеллах, затем в исторических драмах беспомощ­ ный детский страх и неясное чувство вины - эти мотивы опаленного войной сознания будут неоднократно всплывать и трансформиро­ ваться. Здесь, по свидетельству писателя, и главный исток интереса к драме - детским одиночеством порождена мечта о диалоге. Тень прошлого, чудовищные лики-символы вывихнутой эпохи, несущей человеку только страдания, будоражили сознание драма­ турга на протяжении всего творческого пути. «Мертвецы - это боль­ шинство, и уже поэтому, будучи демократом, надо главным образом заниматься мертвецами» - для мировосприятия драматурга эта фра­ за в духе поэзии А. Рембо10 очень характерна. В ранней драме «Переселенка, или Крестьянская жизнь» (1956— 1961, новая редакция 1964 года получила название «Крестьяне») возникал мотив назойливых привидений: персонажей трагифарса немецкой истории Фридриха II11 и Гитлера. Они садились на шею крестьянина, будущего бургомистра Флинта, при каждой попытке стряхнуть их он ронял на землю то флаг, то книги, то щит с лозунгом коллективизации. Уже в юношеском восприятии Хайнера Мюллера немецкая история являла собой противоречивое переплетение эле­ ментов драмы и трагедии, гиньоля и трагифарса, что наложило суще­ ственный отпечаток на его понимание театральных форм и жанров. Этическое кредо драматурга вытекает йз идеи активной истори­ ческой памяти. Все его пьесы гневно и ядовито клеймят «черную пе­ дагогику» авторитаризма, отнимающую у человека детство и подлин­ ные эмоции, подлинную страсть. «Я вырос в условиях двух диктатур, это оставило глубокий след в моем творчестве», - сказал Мюллер на фестивале его драматургии во Франкфурте-на-Майне (1990). Ключе­ вой момент для творчества Мюллера - остроэмоциональное воспри­ ятие фашизма и породившего его империализма как средневековья, которое как бы вклинилось в хрупкий XX век. Драматург обобщен­ но поделил всемирную историю на варварство и коммунизм, «пре­ дысторию», «ледниковую эпоху» и будущее, утопию. Средневековье

11

империализма с войной не кончилось, оно существует совсем рядом с нами. Выражая обеспокоенность выхолащиванием исторического сознания, драматург писал в одной из статей: «Тема фашизма попрежнему актуальна и, боюсь, останется таковой на протяжении всей нашей жизни». В отличие от драматургов послевоенного «критиче­ ского периода» (М. Вальзер12, Р. Хоххут13), Мюллер стал рассматри­ вать немецкое зло как форму проявления зла во всемирной истории. Главной темой своего творчества он сделал расчет не только с немец­ ким прошлым, но со всем глобальным злом, тормозящим современ­ ную цивилизацию и грозящим опрокинуть ее. Именно это побудило писателя заявить на вручении ему театральной премии в Мюльхайме14: «Моя надежда - мир, в котором больше нельзя будет создавать пьесы, подобные “Германии. Смерти в Берлине”», - этой остраненной фарсом и все же грозной картине ужасов немецкой истории от нибелунгов до взрыва в бункере Гитлера и далее до возведения Стены, очередного разделения Германии на части. Второй мотив творчества Мюллера - символически-утопический мотив мифа о Геракле, побеждающего Гидру, которую драматург по­ нимает символически как «монстра, превратившего время в кучу от­ бросов в пространстве, монстра, подлежащего уничтожению». Путь Геракла не усеян розами легких побед, это, в сущности, путь Фауста, путь познания и созидания. В мюллеровской трансформации мифа Геракл - плебей, пролетарий в облике ренессансного героя, наделен­ ный способностью к постоянному творческому самовозрождению, свободно играющий своим телом, как совершенным механизмом (см. минидраму «Геракл-2, или Гидра»). Этот комплекс идей опре­ делил и понимание миссии современного драматурга, трагического реалиста, которое у Мюллера сродни брехтовскому, - активно уча­ ствовать в историческом процессе. Всегда стремившийся к метафо­ рическим обоснованиям поэтики театра Мюллер сравнивал двуеди­ ную миссию драматурга с деяниями Орфея15 и Дедала16: Орфей, идя за плугом, пел песнь свободному труду, Дедал вырывался из заточе­ ния и воспарял над лабиринтом Минотавра. Искать романтические перипетии в жизни Мюллера не имеет особого смысла. Прежде чем навсегда связать свою судьбу с театром, он работал библиотекарем, журналистом. Биография Мюллера - по преимуществу история возникновения и общественного бытия его творческих идей и борьбы за эти идеи. На типично гегельянский, фаустианский путь указывает и эта реплика: «Мой театр - театр без четвертой стены, непригодный для приватной жизни».

12

Свой путь в театре молодой журналист начинал как драматургхроникер утопии социалистического строительства. «Стахановцы» немецкого социализма - герои его первых «производственных» пьес («Рвач», 1956; «Корректура», 1957; «Стройка», 1964), призванных зажигать зрителя «борьбой, которая завершится победой нового». За «Рвача» драматургу и его соавтору Инге Мюллер* была присуж­ дена премия им. Г. Манна. Но очень скоро Мюллер из агитпроповца с холодным взором аналитика немецких судеб превратился в интел­ лектуального оппортуниста, с которым левиафан бюрократии всту­ пил в хитрую и длительную игру. Много позже современникам стало ясно: драмы, старательно втискиваемые в прокрустово ложе социа­ листического реализма, оказались социалистическими трагедиями. Уже «Корректуру» подвергли резкой критике: автор слишком увлекся «негативными сторонами действительности, упустив жела­ емую перспективу». «Переселенка», пьеса о трагических противоре­ чиях земельной реформы, была запрещена вскоре после премьеры (1961). В 1965 году на пленуме ЦК СЕПГ Э. Хонеккер17 (в ту пору ставший одним из секретарей) устроил разнос пьесам Хакса18, Мюл­ лера и Брауна, назвав их поклепом на социалистическую действи­ тельность. В только что опубликованной «Стройке», в которой оче­ видны параллели с антибюрократическими критическими тенденци­ ями драматургии А. И. Гельмана19, появившейся несколько позднее, партия усмотрела «опасное, чуждое» противопоставление коллекти­ ва и партийного руководства. Особый же гнев вызвала метафориче­ ская трактовка современного этапа как длительного перехода от «ледникового периода к коммунизму». Вскоре драматурга исключа­ ют из Союза писателей (1961). По меньшей мере с этих пор он ощу­ щает, что стал «объектом наблюдения». Все это побудило Мюллера, так же как и Петера Хакса, отойти от современной темы и обратить­ ся к мифологическим сюжетам, переводам и обработкам классики (Шекспир, Мольер, Сухово-Кобылин, Чехов). В 1973 году на него обрушивается с критикой философ Вольфганг Харих20, в недавнем прошлом поплатившийся тюрьмой за свои антисталинистские воз­ зрения. Находя мюллеровскую версию шекспировского «Макбета» чересчур жестокой, он заклеймил автора за «реакционный песси­ мизм» в противоположность Хаксу - «Моцарту адаптации». Не­ покорный «пролетарий» Мюллер тем самым противопоставлялся П. Хаксу, заявившему, что революция в ГДР уже свершилась, при­ шло время «нового классицизма», постреволюционной драмы. Ha­ li нга Мюллер, жена и соавтор драматурга, покончила с собой в 1966 году.

13

ступившая хонеккеровская «оттепель» приносит Мюллеру, который становится завлитом Берлинского ансамбля, Национальную премию за оригинальную обработку романа Ф. Гладкова21 «Цемент». Партия наконец признает, что он нашел метод, позволяющий вскрыть «вер­ ную диалектику». Однако уже два года спустя выдворение из страны певца и поэта Вольфа Бирмана22 и подписание петиции в его защиту возвращает Хайнера Мюллера в прежнее статус-кво. Так в схватке с левиафаном бюрократии он познает, по собственному выражению, «родствен­ ность драмы диктатуре» и свою миссию спорить с нею. «Я нуждаюсь в давлении диктатуры демократия мне скучна», - острил он. Диалектическая драматургия Мюллера, по существу, оказалась не нужна догматикам, канонизировавшим Брехта и в итоге затормозив­ шим развитие его метода. Тем более что самые талантливые преем­ ники Брехта - Хакс и Мюллер - стали не эпигонами, а пошли путем конструктивной критики мастера. Опровергая оптимистическую док­ трину теоретиков развитого социализма, Мюллер писал в «Шпиге­ ле» в 1977 году: «Поколение тридцатилетних узнало социализм не как надежду на что-то иное, а как деформированную реальность». В критике и развитии Брехта драматург занял дюрренматтовскую по­ зицию конструктивного скепсиса. В «Маузере» (1970) он ставит во­ прос о непомерно высокой цене революционных общественных пре­ образований: «К чему умерщвление и умирание, если цена революции революция». Адаптируя гладковский «Цемент» (1972) и шекспиров­ ские трагедии, он со скепсисом трагика задумывается над неизмен­ ностью человека, которого хотят изменить. «Нет ничего актуальнее “Гамлета” из моих обработок, - резюмировал автор. - Пьеса о кри­ зисе государства и о пропасти, разверзшейся между двумя эпохами. И о молодом интеллектуале, проваливающемся в эту пропасть». Уже к началу 1960-х годов драматург привлек к себе внимание благодаря свободному «жестовому стиху», сочно-варварскому языку. О его аффектированно-взволнованном аналитическом стиле критик П. Беккер23 метко сказал: он «словно описывает тайфун, находясь в его центре, в некой внутренней точке покоя». Кроме того, Мюллер предельно «эротизировал» драму; из-за его манеры иллюстрировать политику эротическими метафорами злые языки окрестили драма­ турга «первым коммунистическим фрейдистом». Склонный поначалу к ортодоксальному марксизму Мюллер очень скоро понял догматическую, бесчеловечную суть сталинизма и пра­ воверного гэдээровского неосталинизма; свидетельство тому - дра­ мы мифологического цикла «Филоктет» (1964), «Геракл-5» (1964),

14

«Гораций» (1968), в скрытых, притчевых формах повествующие о борьбе против богов-тиранов. Однако это не помешало драматургу остаться до конца своих дней истовым защитником социалистиче­ ской идеи. Объяснение подобной противоречивости - в диалектиче­ ской, или дуалистической, природе таланта Мюллера. Его творчество опирается на своеобразную интуитивную философию истории, в ос­ нове которой стихийно-трагическое восприятие жизни, интеллекту­ альный плюрализм (нередко принимаемый за цинизм), дискурсив­ ный анализ богатейшего философского, историко-социологического, литературного материала, не ограниченного никакими рамками. Тут и марксистская мысль, и «критики коммунизма», и немецкая идеа­ листическая философия, и современная франкфуртская школа, Ниц­ ше24 и Достоевский, французский постструктурализм и американ­ ский поставангардизм. Надо сказать, положение Мюллера как одного из видных «обще­ немецких» мыслителей современности, к голосу которого долгое вре­ мя прислушивались так же, как к голосу покойного Г. Бёлля25 и ныне здравствующих В. Енса26, Г. Грасса27 и М. Вальзера, Ю. Хабермаса28 иХ.М . Энценсбергера29, во многом определял не только прорыв его драматургии на международные подмостки, но и резко возросший с конца 1970-х годов объем публицистики в его работе. В этом изда­ нии она представлена в небольшой степени и существует, по примеру Гёте и Брехта, главным образом в диалогах. Острые споры вокруг буквально каждого произведения, опровер­ жения, обвинения в узкоформальной направленности эксперимента, фатализме взглядов на мировую историю, шокирующей жестокости, загадочности позиции сопутствуют Мюллеру на всем творческом пути. В основе его художественного метода лежит ряд противоречий и новых качеств, выяснение которых представляет для современников трудность. В самом деле, проследить логику развития драматурга задача непростая. Всякое делейие его творчества на этапы, темати­ ческие циклы будет условным. Так, «Геракл-5» - одновременно пьеса и мифологическая, и поучительная. Есть излюбленные идеи и фор­ мы, найденные еще в 1950-е годы и постоянно варьируемые. Мюлле­ ру присуще гибкое, подвижное, синтетическое жанровое мышление. Для каждой темы он ищет соответствующую форму-конструкцию, сохраняя ряд типичных лейтмотивов, ключевых образов-метафор. Жесткие и злые вставные пародии-клоунады и парафразы мифов мало-помалу переросли рамки эпического комментария и взорвали привычную структуру драмы. С именем Мюллера в современной ев­

15

ропейской драме связано возрождение короткой драмы и монтажа фрагментов. Отказ драматурга от классической фабулы принципи­ ален, ибо с его точки зрения в наш усложненный век лишь монтаж­ ная форма драмы способна передать историю как процесс и побудить зрителя осмыслить ее таковой. Драматургическое творчество Хайнера Мюллера являет собою пример сосуществования и борьбы различных жанровых стихий социально-критической и исторической драмы, поучительной пье­ сы и притчи, гротеска, фарса, цирка и буффонады, гиньоля, траге­ дии и пьесы-монолога. Подчас он одновременно опробовал (как это было в «Германии», «Цементе» по Ф. Гладкову, «Миссии» по А. Зе­ герс, «Гамлет-машине») различные драматургические и театральные концепции. И стихия «нового дигитального мира» была воспринята им как «подтверждение его драматургических инстинктов» (Д. Десгюпт). В его драмах почти всегда сказывается противоречие между лите­ ратурностью и широким применением театральных форм, само на­ личие которых, однако, еще не сообщает пьесе сценичность. Яркий, гротескно-метафорический язык пьес Мюллера требует тотальной активности зрительской фантазии. Некоторые сцены могут быть реализованы скорее в воображении, чем с помощью техники сцены (скажем, «Ноктюрн» из пьесы «Германия»: человек, лишенный рта, кричит, вместе с криком прорезается рот). Это обстоятельство не­ редко вызывало у драматурга затруднения с постановкой в театре, который зачастую оказывался не готов к воплощению особой формы организации идей, пространства и времени, постмодернистского ви­ зуального монтажа в его пьесах; и только опыты режиссеров 1970— 1980-х годов - Рут Бергхауз30, Манфреда Карге31, Маттиаса Лангхоффа32 и Фрица Маркварта33 в ГДР; Ханса Литцау34, Эрнста Венд­ та35 и Роберта Вильсона36 в ФРГ; Жана Журдоя37 во Франции - за­ ложили основу синтетического подхода к ним. Связь Мюллера с традициями немецкой классической драмы, площадного театра, революционного авангарда первой половины XX века чрезвычайно глубока. В немецком театроведении прежде всего подчеркивалось родство творчества драматурга с той линией не­ мецкой трагедии, которая представлена произведениями Я. М. Лен­ ца38, молодых Гёте и Шиллера, Г. Бюхнера, Г. Клейста39, Ф. Гёльдер­ лина 40 и особенно К. Граббе41, предвосхитившего некоторые черты эпического театра (в противоположность логическому построению действия в классической драме Граббе давал как бы серию момен­ тальных снимков реальности, обращался к приемам комедии дель арте и театра марионеток).

16

Мюллеровская широта и активность обращения к традици­ ям, страсть к адаптациям сравнимы разве только с брехтовскими. В 1950-е годы определяющее (и оказавшееся наиболее долговремен­ ным) влияние оказывают на Мюллера античная трагедия и мифы, давшие толчок поискам метафорической выразительности и позво­ лившие подняться над так называемым натуралистическим реализ­ мом. К концу 1960-х годов возрастает интерес писателя к Бюхнеру и Шекспиру, знаменующий поворот к философско-историческим темам, к остраненному «объективному» стилю, более свободному соединению трагического и комического. Возникает ряд пьес - «со­ временных моделей мирового состояния»: «Филоктет», «Прометей», «Макбет», «Цемент». В середине 1970-х годов перекрещиваются пути Мюллера и современного театрального авангарда - театра жестокос­ ти, хеппенинга и коллажа. В этот период поиски формы метафори­ ческого театра достигают апогея («Жизнь Гундлинга. Фридрих Прус­ ский. Сон Лессинга42. Сновидение. Крик», 1976; «Миссия», 1979). В начале 1970-х годов драматург вновь оказался на перепутье. Его большие пьесы на тему социалистического строительства, не соот­ ветствовавшие железобетонной культурной политике Ульбрихта43, только-только начали пробивать себе путь на сцену, с опозданием на пятнадцать-двадцать лет (так, «Стройка» по роману Э. Нойча44 на­ писана в 1964 году, поставлена в 1980, «Трактор» написана в 1956— 1961 годах, поставлена в 1975 году, «Германия...» ждала своей очере­ ди 18 лет), а драматург уже считал их вчерашним днем. Появилось множество глобальных проблем, для разрешения которых не годился утилитарный подход, основанный на утопическом замкнутом вари­ анте развития. Интерес к конкретным социальным вопросам окон­ чательно уступает место интересу к проблемам социально-фило­ софским. Однако же пьесы-притчи, в которых драматург стремился выразить свою тревогу и растерянность, попытки эстетической пе­ реориентации, размышления Ъ сложной зависимости национальных, глобальных, политических, гуманистических проблем («Маузер», «Гамлет-машина»), запрещаются хонеккеровской цензурой и могут ставиться лишь на Западе. Эту двойственную ситуацию Мюллер объяснит позже вакуумом, утратой контакта со зрителем, которые все больше уводили его от эстетики исповедуемого им ранее «теат­ ра - лаборатории социальной фантазии» к «театру для самого себя», к эзотерически-авангардистским опусам. Мюллеровская «Гамлет-машина», возникшая в тесной связи с шекспировскими «штудиями» драматурга, - одно из самых ранних свидетельств кризиса веры в coppej . .^ . ........ } *

\

’Г

•;

. " • . ; ; о »Си. Ч 1 7

щение, веры в истинность социалистической утопии. Этот дерзкий демонтаж не только сталинистского мифа, но заодно и шекспиров­ ской трагедии восходит к двум чисто немецким традициям воспри­ ятия фигуры Гамлета: брехтовской (Гамлет как «идеалист, ставший циником») и ницшеанской (Гамлет как дионисийский человек, взору которого открылся чудовищный разрушительный механизм совре­ менной истории). Вряд ли кому удалось создать более мрачную прит­ чу о трагедии сознания восточноевропейского интеллигента, поте­ рявшего последнюю надежду на демократический социализм после целой череды подавлений антисталинистских восстаний, наконец, притчу о безумной цивилизации, вконец исказившую человеческую природу. Но Мюллер передал здесь не только отупение и самораспад личности, но и страстное желание «великого отказа» от любых тота­ литарных идеологий. Форма странно амальгамирующего (грозяще­ го взрывом этой формы) театра литературных масок, скрытых цитат и парафраз возникла у Мюллера как предчувствие очередной аван­ гардистской театральной революции, «постдраматического театра», как скажет позднее Х.-Т. Леман45. В созданной драматургом в конце 1970-х годов пьесе «Миссия» смыкаются жанровые элементы поучительной пьесы, социально­ критической драмы и театра метафорической философской трагедии. Критикам это дает повод относить пьесы такого рода к заложенной еще Вагнером традиции «тотальной драмы», родственной «постдраматическому театру». Критическая, лишенная революционной апологетики постановка проблем революции и ее мировой экспансии - революционной мис­ сии и отступничества, исторической перспективы и отчаяния, роли человека в истории, в поступательном движении общества и «самовозрождении» личности в этом процессе - вновь возбудила интерес театров к Мюллеру. «Миссия» возникла как ответ на деполитизацию зрителя, отвернувшегося от исторической темы. Плоскому револю­ ционному воодушевлению Мюллер противопоставлял восходящее к трагизму полотен Гойи46 понимание исторического прогресса, несущего с собой одновременно и взрыв абсурда, и неисчислимые жертвы. Отсюда и рефрен: «Революция - маска смерти. Смерть маска революции». Прервать «герильей» метафорического театра традиционный ли­ тературный путь развития немецкого театра - такова эстетическая программа Мюллера в новое десятилетие. Драматург, по примеру Гёте и Брехта, с 198Ö года выступает постановщиком собственных пьес, проявив себя оригинальным режиссером (подлинными триумфами

18

стала его постановка «Рвача» в Дойчес театре, куда естественно во­ шли в качестве эпического комментария мифологические фрагмен­ ты), а в самом конце жизни - «Карьера Артуро Уи» Б. Брехта в Бер­ линском ансамбле с блистательным Мартином Вуттке в главной роли. «Волоколамское шоссе» (1984-1987) венчает неустанные поиски Мюллером новой структуры драмы идей. Направление современной европейской истории, рождение и испытание духа свободы - вот глав­ ное содержание этой философской трагедии, по масштабу сопостави­ мой с такими вершинами европейского театра, как «Натан Мудрый» Лессинга и «Дон Карлос» Шиллера. Она вбирает в себя совокупность творческих идей драматурга, сквозь нее виден «весь Мюллер». По сравнению с «Битвой» принцип фрагментаризации драмы получает здесь новый толчок, прежде всего под влиянием американ­ ского режиссера Роберта Вильсона, с которым драматурга с 1984 года связывает тесное сотрудничество. То, что Вильсон отрабатывал на почве американского авангарда в своих многочастных спектаклях: от­ каз от традиционного повествования и сюжетосложения, принципы коллажа, композиции тем и вариаций, концентрация на отдельных образных элементах, - неожиданно совпадает с направлением модер­ низации техники эпического театра, попытку которой предпринял ученик брехтовской школы в своих пьесах и спектаклях. Мюллера очень привлекает, что Вильсон «раскрепощает основные элементы театра» и перекладывает главную тяжесть интерпретации зрелища на плечи зрителя, отнимая у него потребительский резон. Композиционно «Волоколамское шоссе» задумано как ряд «текс­ тов, которые, с одной стороны, абсолютно самостоятельны, с другой же - могут находиться во взаимосвязи, причем порядок их соедине­ ния может варьироваться»: «Драматический текст - не натуралисти­ ческая структура, не фотография, а игровая модель». Эстетика Мюллера - эстетика предостережения, крайнего обост­ рения противоречий и их философско-доэтцческой историзации. В коротком послесловии к «Волоколамскому шоссе», пьесе из пяти сюжетно независимых фрагментов в духе пушкинских «Ма­ леньких трагедий» по мотивам одноименного романа А. Бека47, про­ изведений А. Зегерс, Г. Клейста, Ф. Кафки48, Мюллер называет свою пьесу третьим после «Цемента» (по Ф. Гладкову) и «Германии» опы­ том в жанре «пролетарской трагедии». Речь идет, по его выражению, о «пролетарской трагедии эпохи контрреволюции». Это неожидан­ ное, парадоксальное определение содержания современной эпохи сразу же озадачивало, поскольку не вписывалось в рамки традицион­ ного мышления, шло вразрез с каноническим определением ее в ГДР как эпохи окончательной победы социализма над капитализмом.

19

В параметрах мюллеровской эстетики на первый план - как у А. Платонова, М. Замятина - выходит пролетарская трагедия современной эпохи, угрожающей «слиянием человека с машиной». С полным основанием трагедией социалистического движения Мюл­ лер считал контрреволюцию, порожденную бюрократическим, адми­ нистративным социализмом. Каждый из фрагментов - драматический монолог героя, пыта­ ющегося через осмысление перипетий собственной судьбы понять природу современного общества, ощутить дух всемирной истории. Не хроника общественного процесса, как в ранних драмах «Пересе­ ленка», «Стройка», «Цемент», занимает Мюллера, а хроника души, исповедь героя о пережитом на перекрестках истории. Главным сюжетом исповеди становятся взаимоотношения чело­ века с государством. Но в отличие от шиллеровской романтической драмы Мюллер целиком заключал широкий исторический фон в про­ странство монолога. Субъект в «Волоколамском шоссе» намеренно уединен и отдален от событий, он смотрит на прошлое как бы в пере­ вернутую трубу, но можно сказать и иначе: монтирует кинокадры соб­ ственных переживаний, испытаний человека историческим потоком. Для поэтики субъективного отчета не существует ни запретов, ни условностей, ни цензуры. Чаще всего именно события послевоенной истории, «вычеркнутые из календаря»: «контрреволюционный путч» 1953 года49, события 1961 (возведение Берлинской стены) и 1968 го­ дов становятся средоточием драматической энергии. Как и «Германия», «Волоколамское шоссе» - размышление о не­ мецких судьбах, судьбах немецкого социализма и социалистического государства. О родимых пятнах зависимости, ущербности обществен­ ного строя, родившегося несамостоятельно, недемократическим пу­ тем, при военной поддержке одной страны-победительницы и жесто­ ком противостоянии военной силы другой. Непреодоленное немец­ кое прошлое драматург видит и в том, что не был пресечен разбужен­ ный фашизмом инстинкт внутринациональной розни. Послевоенная ситуация, как свидетельствует третий фрагмент «Волоколамского шоссе», «Дуэль», не способствовала ликвидации противопоставле­ ния одних немцев другим. И историческим прошлым, и настоящим послевоенная Германия, не имея кардинальных созидательных спо­ собов разрешения социальных и национальных конфликтов, была обречена на непрекращающуюся, бесконечно длящуюся дуэль внут­ ри нации. Драматург оказался провидцем: нынешнему спору «осей» и «весси» не видно конца. Драматурга менее всего интересует развитие характеров как та­ ковых. Его привлекает живучесть, неуничтожимость целого круга

20

исторических противоречий, втягивающих в себя людские судьбы. Он исследует процесс накопления противоречий, казавшихся стер­ тыми раз и навсегда, неожиданный, драматический переход одних противоречий в другие, наконец, искусственное замораживание про­ тиворечий безгласностью послевоенного политического процесса. Из всего этого в мюллеровских строках складывается как бы симфония противоречиво-поступательного исторического движения. Формальное искусство изображения внутреннего пейзажа дости­ гает особой поэтической силы в драматических монологах позднего Мюллера, лишенных ролевого деления и знаков препинания. Основ­ ным структурным элементом здесь является отрывистая ритмика стиха, пунктирность, напряженность и упругость которого диктует режиссеру особую партитуру интеллектуальных и психологических пауз. Давно уже ставшее приметой европейского поэтического аван­ гардизма, почти полное отсутствие знаков препинания с некоторых пор становится типичнейшим приемом для Мюллера*. Подобно древ­ ним поэтам он делит стихотворный текст на ритмические единицы, а не на фразы. Ломка драматургической структуры, ее монологизация, возрождение хорового начала давно уже занимает исследователей творчества Мюллера. Критик и теоретик Х.-Т. Леман очень точно от­ метил, что прежнюю «зафиксированное™ драматического персонажа» в «Гамлет-машине» и «Миссии» вытесняет «театр голосов, в котором персонажи являются двигателями диспута, а не сосредоточивающи­ ми все на себе личностями». Тексты мюллеровских драм все больше напоминают сценарии, своего рода стенограммы потока сознания, требующие особого интерпретаторского искусства партнеров драма­ турга - актера и зрителя. Язык драм Мюллера, язык свободной игры ассоциации и ритмических перепадов подчеркнуто музыкален. Мюллеровские монологи-хоры погружают в тревожную пропасть трагедии, разверзающуюся между утопией и реальностью эпохи патерналистски-приказного социализма: Для человека трагична пре­ жде всего опасность остаться маской отчужденной сути, точно так же трагична и опасность преклонения антифашиста перед догмой, пере­ рождения его в бюрократа, оказавшаяся вполне реальной при нарас­ тании реакционной «компоненты» утопизма. Фрагмент «Кентавры. Страшная сказка Грегора Замзы на саксон­ ские мотивы» решен в излюбленном Мюллером жанре злой сатириОбращаем внимание читателя на то, что в данном сборнике мы стара­ лись возможно полнее соблюсти особенности пунктуации и «графики» сти­ ха Мюллера, даже если они и противоречат нормам русского литературного языка. - Примеч. сост.

21

ческой клоунады-гиньоля. Более ироничную пародию на рационали­ зированный «соцбюрократизм» с его машинизацией человека трудно себе представить. Впрочем, Мюллер не абсолютно оригинален, он с удовольствием заимствовал элементы фантастической сатиры Ма­ яковского и Брехта, анималистически-сюрреалистического гротеска Кафки. Еще Брехт был обеспокоен наметившимися в 1950-е годы тенден­ циями бюрократизации управления всеми сторонами жизни моло­ дого социалистического государства. Одно из свидетельств тому хранившаяся в «сталинской папке»50 драматурга сатира-антиутопия «В девяностые годы», написанная примерно в 1953 году, с которой перекликается мюллеровский фрагмент. Брехт жестоко высмеял курс на государство тайны и сплошных регламентаций. В «Кентав­ рах» Мюллер создал кошмарно-гротескный портрет социализма, догмой заслонившегося от живой жизни, от человека мыслящего и чувствующего, или, говоря словами A.C. Пушкина, притчу о «кен­ тавра мстящем даре». Ключевой момент этого экспрессионистическикричащего фарса-предостережения - раздающийся в финале «кар­ навальный» крик кентавра, обнаруживающего в своем деревянном чреве шевелящегося червя. Это намек не только на природу жанра, позволяющего легко перекидывать мостик от традиции Маяковского к традиции Кафки, от Брехта к Топору, но и на всесторонность зако­ нов диалектики, на недолговечность догмы. Взор драматурга в конце его мысленного полета над запутанной дорогой общеевропейской истории обращен к молодежи. Эстафета поколений как философская идея волнует воображение Мюллера еще с конца 1950-х годов. Финал «Германии...», скажем, вселял надеж­ ду, что молодежь будет достойной продолжательницей революцион­ ного дела отцов. «Найденыш» («Волоколамское шоссе V») взрывает остатки наивно-мифологической веры в монолитность, планомер­ ность, праведность социальной утопии партократии. Здесь мы, по сути, имеем дело с окончательной художественной реабилитацией социального типа инакомыслящего, обозначившейся еще в «Филоктете». Как обычно, Мюллер не заимствует схемы взаимоотношений, со­ храняя лишь контуры сюжета первоисточника. Прежний драматур­ гический код совершенно ломается и по-брехтовски очуждается. Так с Беком, так и с Клейстом. Свободное обращение с материалом (лишь «мнимо отмирающим») и его комментирование, до мысли Мюлле­ ра, - способ восхождения на новый «эпический уровень». Мюллеровский найденыш - сородич Гамлета, а не Николо - ро­ мантического ловеласа из новеллы Клейста. Фигура Гамлета с его

22

«бездействием, загоняющим в угол действие», с давних пор занимала немецкого драматурга больше, чем какая-либо другая. И все же при преобладающем интересе к шекспировской исторической поэтике (отсюда серия пьес-обработок: «Макбет», 1973; «Гамлет-машина», 1977; «Анатомия Тита. Падение Рима. Комментарий к Шекспиру», 1985) сохраняется как мотив и мораль новеллы немецкого автора: об­ манутое доверие рождает чудовищ. Мюллеровские обработки - сис­ тема множественных отражений-отталкиваний, философский диспут со временем в сфере авторской поэтики, в котором главное - критика изменившихся и меняющихся форм мировосприятия и понимания человека. Что вообще считать истиной? Это следующий - философско-сим­ волический - уровень полифонической трагедии, театрализованного диспута. Образ зеркала - кривого и истинного - одна из сильнейших мета­ фор «Волоколамского шоссе». Образ зеркала, искажающего истин­ ную картину, фантасмагорического уловителя и определителя образа врага, кроме того, корреспондирует с образом Стены, которая также может выступать как некая зеркальная преграда, заслоняющая своим искусственным блеском природный ход вещей. О криптограммном мотиве Стены, возникающем тут и там, сто­ ит особо сказать несколько слов. На уровне символов Мюллер дал свою философию Стены, понятой не стереотипно-идеологически как защитный вал, а как реликт определенной эпохи, стена времени, как символ немецких взаимоотношений, материализованный символ по­ литики разделов и национально-классовой вражды, наконец, как зер­ кало немецких страхов. Идейно-мотивную ткань мюллеровского монолога рассекает мно­ гократно (двадцать восемь раз) повторенное слово-символ «забыть». Оно словно бы извергается из раненого сознания найденыша. Перекрестный монтаж мнЪгозначных символов, образных смыс­ лов, пересекающих, подобно лучам, пространство драмы, - отличи­ тельный признак театрального постмодернизма позднего Мюллера. Философское стяжение-противоборство ключевых образов-симво­ лов, приподнятых над текстом, обособленных («зеркало» - «Сте­ на» - «забвение»), сообщает пьесе дополнительный интеллектуаль­ ный и поэтический драматизм. Трагедия сознания найденыша - в исторически обусловленной узости рамок национальной политики, в которые уже не вмещается мера внутренней свободы, обретенной личностью. Надо полагать, в фигуре юноши-инакомыслящего драматург зафиксировал не только

23

и не столько рождение новой субъективности (воспетое литературой и театром ГДР 1970-х годов), сколько рождение нового умонастрое­ ния, для которого ценности европейского гуманизма и современной радикальной молодежи выше классовых предрассудков и идеологи­ ческих догм старшего поколения. Прикованность к черному зеркалу - до поры до времени. Потому монолог найденыша обрывается на полуслове. Мюллеровская траге­ дия разомкнута на историю. «Русская увертюра» и «Лес под Москвой» - «Волоколамское шоссе I и II» - задуманы как антитеза «Битве» (1974). Столкновение немецкого и русского взглядов на войну приоткрывает существен­ ные моменты в понимании немецкой истории, трагической судьбы в ней идеи свободы и идеи личности. Война по-русски - это «другая битва», битва за другое. Воспринимая роман А. Бека в контексте все­ го его творчества и шире, в потоке русской и советской литературы, Мюллер наделял автора монолога более обобщенным и более зрелым историческим сознанием. Он как бы выявлял в комбате типичные черты характера героя гроссмановского романа «Жизнь и судьба», лишь смутно проступающие в герое Бека. Монолог поднимает со дна сознания «того, который во мне сидит». Образ мюллеровского ком­ бата - комбинация эпического сознания, жизнь целого ряда образов, движущихся, путешествующих во времени, помогающих нам обна­ ружить сходство и различие исторических моментов. Бойня внутри живого организма в мюллеровской «Битве» - сильнейшая метафора полной аннигиляции духа. Жизнь теряет цену, если человек оставлен наедине со страхом, если человек перестал мыслиться вместилищем неприкосновенного, высшего, святого духа. Вслед за Брехтом Мюл­ лер бросал свое обвинение фашизму, породившему, наряду с мещанином-бестией, особый тип мещанина-прагматика. При тоталитаризме ценится только унифицированная, корпоративная мораль. Личность баррикадируется в собственной скорлупе, дух сиротеет, чувство нравственной общности распадается, заменяясь стадными чувства­ ми. Мотив за мотивом исследуя методично вычисленный нравствен­ ный отказ жены мясника, которая вместо того, чтобы спасти мужа, помогает ему утонуть, отмахиваясь от каждого зова совести, Мюллер находит его причину в прагматизме безличности, приводящем к быс­ трому разрушению моральных норм, подчинению их либо высшему авторитету, либо воле обстоятельств. Бессовестность всегда готова обеспечить (подсунуть) нужное оправдание. Такой замечательно от­ шлифованный продукт тоталитарной эпохи, человек-флюгер, счет­ ная машинка, способная, по выражению Солженицына, «глушить

24

душевные движения», пойдет куда угодно, сотворит что угодно, ибо в нем изничтожен внутренний закон человека. Если «Битва» - трагический реквием порабощенному человече­ скому духу, который в условиях национал-социализма не имеет дру­ гого выбора, кроме как слиться с тоталитарной системой и истребить себя, то русские фрагменты «Волоколамского шоссе» дают другой ва­ риант человеческой судьбы, другой взгляд на войну, жизнь и свободу. Мюллеру близка восходящая к роману Л. Толстого «Война и мир» традиция этического рассмотрения войны как грандиозной катастро­ фы, предельно обнажающей законы человеческого бытия и обостря­ ющей проблему выбора между рабством и свободой духа. В отличие от Бека драматург полностью отдавал себе отчет в том, что война при всем ее справедливом для СССР характере - явилась столкнове­ нием двух тоталитарных систем, хотя и имеющих разную генеало­ гию, разные потенциалы агрессивности и утопизма. (Не входя в по­ дробности, стоит сказать о направленности агрессивности немецкого тоталитаризма на внешний мир, тогда как агрессивность сталинско­ го тоталитаризма имела прежде всего направленность внутреннюю). Поэтому главным мотивом адаптации романа Бека становится кон­ фликт солдата Советской армии с тоталитарным правом и ниспро­ вержение этого права. Мюллер настаивает на том, что в отличие от немецкого народа в русском народе тоталитаризм не сумел до конца подавить нрав­ ственное начало, что в нем живет «любовь к жизни без войны и смер­ ти», любовь к жизни не соединилась открыто, кощунственно мертвой хваткой с философией уничтожения. Отношение к России, к СССР как «предпосылке истории и будущего», к «лону утопии, а одновре­ менно и рубежу, который в любом случае должно удержать», неиз­ менно отличало позицию Мюллера от позиции многих радикальных антисталинистов, полагающих, что система портит нацию, народ до основания. Сегодня многие и^ нас смотрят на эту веру как на мюлле­ ровскую утопическую иллюзию: В диалоге комбата со своей совестью совершается разрыв личной унии человека с авторитарной идеей. В контексте истории немецкой драмы Мюллер расценивает комбата как современного принца Гомбургского, как историческую реализацию на русской почве одного из героев немецкого романтизма. Оба восстают против внеличного, обезличивающего права, обращенного не на человека, а на защиту го­ сударственной идеи, оба чувствуют, что скованы им как цепями. То, что в тигле войны в душе советского солдата, опускающего­ ся с небес мифа на землю людей, зреет громадный философский

25

переворот, смена ценностей - процесс, не завершенный в европей­ ской истории до сих пор, - Мюллер ощущал гораздо острее, чем Бек и Гроссман. Мюллер трактовал процесс, вскрытый войной, как мину замедленного действия, которая взорвет диктатуру. Рождение духа свободы вызвало горячую тоску по человекоцентричному миру, де­ мократии, демократической власти, способной менять законы сооб­ разно прогрессу личности. Мечта драматурга - воспитать нового зрителя. Свободная лич­ ность - краеугольный камень мюллеровской теории «игровой моде­ ли», своеобразного нового типа учебной пьесы, восходящего к теат­ ру - «лаборатории социальной фантазии», идее, выдвинутой драма­ тургом еще десятилетие назад. Сегодня многим нашим современникам кажется иллюзией, уто­ пией вера Брехта в то, что поучительная пьеса - образец театра бу­ дущего. Проблема недремлющего духа представляется Мюллеру ключевой проблемой культуры, его поколения, которому пришлось совершить «долгий марш через ад просвещения, через кровавое бо­ лото идеологий». Он призывал обратиться к недооцененным соци­ ально-психологическим аспектам и возможностям игры, к игре как экспериментальному отражению основных вопросов бытия. (В евро­ пейской ситуации, «созревшей для изменений», человечество снова может «чему-то научиться», тогда как Европе 1977 года, представлен­ ной в «Гамлет-машине» в облике окровавленной странницы, остава­ лось только вырвать из своей груди сердце-часы.) В представлении драматурга текст «игровой модели» - не моно­ логи и диалоги, а хоровая партитура, предполагающая взаимозаменя­ емость персонажей. «Спектакль не будет функционировать, если эта сменяемость, вариативность не реализуется каким-либо образом». Такое коллективное действо создает предпосылку для того, чтобы ис­ полнитель (а вместе с ним и зритель) мог влезть в чужую шкуру, най­ ти верный способ соучастия, обрести новый и разнообразный опыт. Годится ли для нынешнего времени тип поучительной пьесы, ос­ нованный на вызове, на провокации? Механизмы ее психологическо­ го воздействия кажутся сегодня примитивными. По Мюллеру, необ­ ходимо скорректировать ее функции, заменить принцип провокации к прямому действию принципом аналогии и репетиции, «учебной» образной системой, расширяющей поле самостоятельного духовного выбора личности. Вместо требования немедленно действовать - при­ зыв воспользоваться возможностью размышлять и обсуждать, что и как нужно делать. Существенная предпосылка нового театрального мышления - «культура, воспитание чувств». Жестокая детермини­

26

рованность эмоций, свойственная канонической поучительной пьесе, в «игровой модели» должна смениться большим доверием к эмоции, раскрытием ее поисковых, творческих возможностей. Мюллер пола­ гал, что с помощью этой модели можно ввести поучительную пьесу в пространство игровой стихии мирового театра, от которой ее ког­ да-то старательно отлучали пролеткультовские догматики. Будущее покажет, насколько утопичен был мюллеровский проект. Мюллеровская драма идей не имеет линейной сюжетной схемы развития действия. Перед нами своего рода концентрическая струк­ тура пульсирующих идей, аналогией которой могут служить скорее волны на водной глади, чем луковица или китайская шкатулка. От­ вергая классическое единство времени, места и действия, она связана единством философского конфликта. Последовательный преемник и критик Брехта, драматург убежден: «Лишь возрастающее бремя подлинного опыта - с условием, что он “овладевает массами”, - развивает способность смотреть в глаза истории, которая может быть концом политики и началом истории человека». Спасение и прогресс - в углублении духа свободы, в совершен­ ствовании инструмента познания, исторического зрения. Мюллер был убежден, что драма - хранительница исторической памяти, не­ посредственное выражение философской формы видения мира и од­ новременно поле эксперимента. Наиболее подходящей формой для своего времени Мюллер считал «универсальный дискурс, никого и ничего не минующий». Всю жизнь Мюллера занимала мифология сталинизма, всю жизнь он своим творчеством боролся с ней и разрушал ее. Важнейший тому пример - вслед за чисто иносказательным «Филоктетом» - последняя драма Мюллера «Германия-3. Привидения у старого шурфа» (1995), где и Гитлер, и Сталин появляются как вполне узнаваемые гротескные персонажи, где со Сталиным он, наконец, произвел драматургический расчет с позиции собственного понимания Достоевского. Драматурга издавна занимали превращения и перверсии социа­ листических идей. Именно этими «коренными абсурдами», разреше­ нием во времени какой-либо логической или историко-диалектиче­ ской связи обусловлено появление в пьесе Мюллера таких постмодер­ нистских метафор-хронотопов, как «Троцкий с топориком Макбета в черепе, сидящий в башне немецкого танка», «лепечущий и рычащий Ленин, являющийся Сталину после своего второго паралича», «Тель­ ман и Ульбрихт на посту у берлинской стены». Вряд ли в какой со­ временной драме мы найдем столько подобных шокирующих, зашиф­ рованных анахронизмов. Русский театр не имеет опыта прочтения

27

мифополитических драм Мюллера, но русский (бывший советский) современник не может пройти мимо его мучительных рассуждений об общей немецко-русской судьбе. В «Германии-3» тень Сталина неотступно следует за Кримгильдой. Этот мистически-мифический хронотоп (термин М. Бахтина) кажет­ ся испеченным в кабинете ужасов доктора Калигари. Известно, что к своим драматургическим построениям Мюллер попытался приме­ нить современные историософские теории (теорию «стратегических котлов» Бёмеля). Но в случае с анализом сталинизма в «Германии-3» приходишь к мысли о параллелях с концепцией Льва Гумилева. (Мысли Мюллера о логике борьбы двух скоростей национального развития, о Сталинграде как начале конца советской эры, создавшем предпосылку для нынешнего подъема немецкой экономики, явно пе­ рекликаются с гумилевской теорией.) Гитлер и Сталин у Мюллера видят себя вершителями высших законов этногенетического отбора, слугами и эманациями Танатоса. Мюллеровский Сталин ирреален (напомним, что драматург не принял слишком земного Сталина из фильма-притчи Тенгиза Абу­ ладзе «Покаяние»). У Мюллера - совмещение исторической лич­ ности и мифического демона, выполняющего сверхисторическую миссию: сохранение имперско-азиатского принципа и обеспечение бесперебойной работы мельницы для человеческих костей. Тень вож­ дя народов обходит свои прежние владения, собирая вместе призра­ ков политической истории XX века. Они возникают в пьесе только в кошмарном сне Сталина, преподнесенном как монолог современно­ го Макбета: «Все это детская игра: бумага побеждает камень. / Никто не весит больше своего досье». Мюллеровский Сталин, заменивший Священное Писание на досье, никакого отношения к утопии соци­ ализма не имеет. Интересно в этом образе то, насколько он идеаль­ но укладывается в шизоидную психопатию шекспировского типажа. Драматурга мало волнуют некоторые натяжки - просто оказывается, в природе Сталина нет ничего нового. Сталин - это тот, кто оконча­ тельно убил в себе совесть и способность терзаться ее муками. Во второй части пьесы «черный театр» Мюллера плавно перехо­ дит в сатиру, в которой явно слышатся мотивы творчества то Кафки, то Маяковского. Антифашист в Гулаге, над которым издевается рус­ ский надзиратель, еще «мученик догмата», которому невдомек, что после Гулага никакой социализм невозможен. Печальны и комичны гэдээровский специалист, который не в силах пережить потрясение от хрущевской речи, и демифологизированный Брехт, мечтающий, чтобы его все забыли. Брехтовская философия «изменения» приоб­

28

рела в условиях ГДР настолько трагикомические черты, что Мюллер просто не мог не воспользоваться средствами гротеска и памфлета. Логика развенчания утопического мифа, более абсурдного, чем аб­ сурда Ионеско, не останавливала Мюллера в его последней пьесе пе­ ред цинизмом как высшей истиной. В финале жизненного пути драматург пришел к крайне траги­ ческому пониманию истории, не менее трагическому, чем беньяминовская «перспектива резни». Впрочем, он не отказался от веры, что писатель должен продолжать ставить вопросы «по Достоевскому» во что бы то ни стало - «вопросы, которые на Западе попросту вытес­ няются или предаются забвению». Для Мюллера мышление продол­ жало в принципе оставаться «связанным с виной», с декларируемой у Достоевского «попыткой найти в данной цивилизации ответ на принцип уничтожения» (интервью с Ф. М. Раддацом). «Германия 3» не дает утешительных ответов на вопросы века, на «принцип Сталина». Для понимания пьесы чрезвычайно важна мюллеровская реплика о том, что «иллюзия улетучилась, но мечта не отмечталась», что искусство в обозримое время остается единствен­ ным прибежищем утопии, ее музеем. Миссия Мюллера-драматурга во всяком случае заключалась в рентгеноскопии двух основных форм тоталитаризма, гитлеровского и сталинского, в разоблачении схолас­ тики практического марксизма, поэтому у нескольких поколений немцев надолго останется защитный рефлекс против «коричневой» и «красной чумы». Мюллер, не годившийся в оплакиватели утопии, русской или немецкой, был поистине «злой совестью» Германии. В письме Роберту Вильсону (23.2.1987) по поводу одного неудавшегося замысла Мюллер предался мечтаниям о зорком зрителе своего театра и его остром глазе. Ренессансный образ открытого миру, поз­ нающего себя человека как мера всех вещей, каким он представлен Леонардо да Винчи на известном рисунке, не вполне устраивал Мюл­ лера. Леонардовы homo circulqris и homo quadratis он хочет дополнить образом человека с всевидящим глазом, всесторонне обозревающего мир. Драматург тут же оговаривался: возможно, этот образ сущест­ вует лишь в его воображении? Но вдруг у будущего поколения най­ денышей появится шанс реализации этой дерзкой постмодернист­ ской мечты о гармонии духа и тела в пространстве новой истории? Порука тому, по Мюллеру, - историческая память, которую призвана хранить драма, взрывающая изнутри будничное течение времени. Со смертного одра автор вновь говорил об исторической ответственно­ сти драмы: «Что человеку нужно - будущее, а не вечность мгновения. Нужно снова и снова выкапывать мертвецов, потому что только у них можно вырвать будущее».

29

Чем дальше уходит от нас история ГДР, тем резче и контрастнее становятся тексты Мюллера, в которых обнаруживаются жанр и фи­ лософия мифологически-социалистических трагедий. «Поворот» («Wende») и объединение Германии Хайнер Мюллер встретил мужественно, как философ-скептик ницшеанского склада (достаточно вчитаться в его последние беседы и интервью, назван­ ные им «заблуждения») и в то же время необыкновенно деятельно, неожиданно - подобно позднему Брехту - раскрыв в себе дарование театрального режиссера и организатора. В попытке обобщения прой­ денного он говорит: «Для моей литературы жизнь в ГДР была чем-то вроде опыта Гойи, зажатого в тисках между его симпатией к идеям Французской революции и террором наполеоновской оккупацион­ ной армии». Последние годы жизни драматурга и режиссера были омрачены остракизмом по отношению к нему, совершившему якобы «сделку с дьяволом» - государством Хонеккера и его всевидящим оком — «штази». Если одни в мрачном гении Мюллера видели «Кафку наших дней», то другие злорадно хихикали: «Поэт сморщился вмиг, подоб­ но шагреневой коже, представ перед нами карликом-монстром». «Не было этой сделки с дьяволом! - возразил хулителям Дуре Грюнбайн, одареннейший из молодых немецких поэтов, которого уже можно на­ звать «властителем дум» нового поколения. - То, что он (Мюллер. В. К.) впервые с такой интеллектуальной остротой подошел к анали­ зу феномена Сталина и ГУЛАГа, поставило его определенно в русло левой гуманистической традиции». И еще вот чем были омрачены последние годы - рак горла, бо­ лезнь, которую он напрасно пытался заглушить всегдашними гаванс­ кими сигарами и виски. И поэзией: В зерцале моего распаханного тела до самой середины перед операцией Что жизнь мою спасла Но для чего Ребенка Супруга ради Позднего произведенья С мотором в полмашины учиться жить

Дышать Жевать Не задавать вопроса Висящего на кончике языка К чему Смерть это самое простое Умереть способен каждый идиот (28.10.1994)

...Далекая планета Хайнера Мюллера все еще не открыта нашим театром. Тот, кто вступает на нее, испытывает «шок - первое прояв­ ление нового» (Мюллер). Владимир Колязин

ПРОЗА

ОТЧЕТ О ДЕДУШКЕ В июльские ночи с пониженной гравитацией Когда раздвигаются стены кладбища Ко мне является мертвый сапожник Дедушка много раз битый старик

Мой дедушка умер, когда мне было семнадцать. Моя мать гово­ рит о нем: он никогда не болел, только с головой под конец не все было ладно. Сегодня, через пять лет после его смерти, я знаю, что там было неладно. Его отец умер рано. Для погребения мертвого кормильца место в земле не дается бесплатно, пришлось продать шкаф, часть наслед­ ства. Мать, одна с ребенком, десять лет провела за швейной машин­ кой, шила рубашки при плохом свете, так что на десятом году сначала перестала видеть игольное ушко, затем полуготовую рубашку и, на­ конец, даже свет. Доктор рекомендовал сделать операцию, но не при­ думал, откуда взять деньги. Операция не состоялась. Мой дедушка заботился о слепой как о малом ребенке, пока ему самому не испол­ нилось четырнадцать. Тут мать умерла. В ученье у сапожника он работал за гроши, голодал, к чему был привычен, и терпел побои: мастер, в свое время прошедший закал­ ку ученичеством на тех же условиях, передавал свой опыт дальше. Избитый научился сносить удары, в лучшем случае бить сам, но так и не понял, куда надо бить. Он не отличался деловой хваткой: не стал даже мастером, потому что экзамен стоил денег. Он стал рабочим на обувной фабрике. В двадцать лет он женился. Его жена была дочерью богатого кре­ стьянина, но не принесла с собой никакого приданого, потому что отцу не понравился ее выбор. Дед, рано освоивший искусство голо­ дания, был хорошим наставником для жены, а она оказалась способ­ ной ученицей. У них было десять детей. Двое умерли в младенчестве, восьмерых они сумели вырастить. Когда речь заходит о ее детстве, моя мать охотно рассказывает притчу о соленой селедке. Селедка низко свисает на длинном шнуре с потолка комнаты, где должна провисеть целую неделю. Обновляют ее только в день получки. Три раза в день мимо селедки тянется процессия едоков, «каждый понемногу».

32

После того как обувная фабрика в годы Первой мировой войны обанкротилась, дедушка нашел себе работу на строительстве мостов. Вскоре он сорвался со строительных лесов на каменное ложе обме­ левшей речки и был уволен. Следом за ним с тех же самых лесов свалились еще трое рабочих. Двое были уволены, третий скончал­ ся на месте. Двое подали в суд: строительная фирма сэкономила на установке лесов слишком много дерева, теперь ей пришлось раско­ шелиться. Что же до разбившегося, то суд признал его собственную беспечность. Мой дедушка, которого тоже уговаривали подать жало­ бу, сказал: я не хочу склоки. Еще и через двадцать лет после травмы спина у него сильно болела к перемене погоды. В таких случаях он говорил: во всем есть своя польза. Для него во всем была своя польза. Если человек вынужден жевать черствый хлеб, то, значит, научится его ценить; когда нет работы, есть время ходить в лес за грибами; на сдельщине не остается времени для мыслей, которые не приносят ни­ чего, кроме беспокойства; когда шла война, все жили скромнее. (Н а­ крытые столы богачей ему никто не показывал, да он бы и не увидел их, если бы даже ему их показали.) Он был в хороших отношениях с «приличными». «Приличный» значит: не рабочий. Местные предприниматели, поголовно связан­ ные с народом, охотно появлялись на улицах и вступали в разговоры с простыми людьми, особенно с пожилыми. В беспокойное время после 1918 года, когда и в Саксонии рабочие сражались за лучшую жизнь, он чинил обувь бастующим и штрейк­ брехерам, смельчакам и предателям, да притом так дешево, как никто другой. Мастерской ему служил угол на кухне. В ту же пору он начал ходить в церковь, когда жена просила его, хотя сам не придавал этому значения. По субботам, обиходив детей, он пил. Это обходилось недорого, потому что он не переносил спиртного. Он не был за Гитлера. Когда не быть за Гитлера стало опасно, он говорил, если что-то было ему не по нутру: Гитлер об этом не знает; а когда мой отец вторично попал в тюрьму, потому что никак не мог свыкнуться с новым порядком, говорил: почему он не держит язык за зубами, нужно помалкивать, этого от нас требуют. Еще помню, как я лет восьми гостил у него во время каникул и однажды заколотил в пол добрую дюжину гвоздей. Когда дедушка обнаружил это, он вы­ тащил гвозди, попытался их снова выпрямить, но не сказал ни сло­ ва. Железо тогда уже снова шло на изготовление больших летающих гвоздей, предназначенных для пробивания живой кожи, простые, не­ затейливые гвозди были в дефиците.

33

После Второй мировой войны, в первые месяцы нужды и неразбе­ рихи, случилось нечто необъяснимое: мой дедушка, всю свою жизнь терпеливо тянувший лямку, потерял терпение, когда дело шло уже к самому концу. В письмах бабушки к моей матери в Мекленбург сквозит страх перед Всевышним, который может покарать ее мужа. Она писала, что он погрязает в грехе. Бабушка отреклась от него, что­ бы Господь не покарал ее вместе с ним. В этом нет ничего достойного презрения - она искренне верила в ад. Братьям и сестрам матери си­ туация казалась скорее комической. Самый старший написал: у отца, и об этом надо сказать прямо, не все ладно с головой. Поэтому он ду­ мает только о себе. Как будто он один на свете. Например, он вбил себе в голову, что хочет есть масло. А ведь когда масло было, он ел только маргарин. Ну чисто смех. Он как ребенок. Он просто не верит ей, что у нее нет денег на масло, он говорит, что она не хочет покупать масла, она жадная и ни в чем не хочет пойти навстречу. Мать из-за этого страдает. Он ругается с ней, чего раньше никогда не делал. При­ том что раньше он был воплощением скромности. Я всегда был хорошим рабочим, часто повторял он тогда, и сейчас, в рабочем государстве, у меня ни в чем не должно быть недостатка. Он не понимал, что необходимо терпение, чтобы устранить послед­ ствия терпения. Слишком многие слишком многое слишком долго терпели. Он отчетливо встает в моей памяти со своим сморщенным дет­ ским лицом, бессмысленно довольный, а позднее, когда дело уже шло к концу, с застывшей на лице брюзгливой гримасой разгримиро­ ванного паяца, он, мой дед, саксонский рабочий, умерший в 1946 году, семидесяти пяти лет от роду, потерявший терпение из-за последствий терпения.

1950

ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ К л а р а . Женись на мне! (Геббель. Мария МагдалинаУ

1 Летним вечером в переполненном вагоне городской железной до­ роги студент Ханс П. познакомился с девушкой. С папкой под мышкой он прохаживался по перрону взад и вперед, обдумывая новую учеб­ ную тему, равноправие женщины. Девушка стояла рядом с газетным киоском и смотрела в ту сторону, откуда должен был прийти поезд. У нее красивые ноги, подумал он и, проходя мимо, искоса посмотрел ей в лицо. Он продолжал прохаживаться взад-вперед по платформе, так, чтобы наблюдать за ней, но обращал на нее взгляд, лишь когда был уверен, что она не может его видеть. Находясь у нее на глазах, он пытался придать своему лицу симпатичное выражение. В то же вре­ мя он хотел выглядеть скучающим, чтобы люди на перроне ничего не заметили. Это требовало усилий. Когда подкатил поезд, Ханс П. шел мимо нее уже в седьмой раз и впервые посмотрел ей в глаза. Она шаг­ нула было к вагону, но остановилась и посмотрела на него. На этот поезд она не села. Потом подошел следующий поезд, и на этот раз она села. В плотно набитом вагоне ему удалось встать рядом с ней.

2 На следующий вечер они Встретились у вокзала. За пятнадцать минут до назначенного времениюн стоял под часами у южного выхо­ да и боялся, что она не придет. Он торопливо выкурил одну за другой две сигареты, ходил взад-вперед, шарахаясь каждый раз, как одна из дверей распахивалась настежь. Он чувствовал себя мишенью все­ общего любопытства. Разве можно, чтобы кто-то из свидетелей его долгого ожидания заметил, как он уходит отсюда один! Он закурил третью сигарету, ощущая неприятный вкус во рту. И тут он увидел ее. В легком летнем платье девушка шла через большую площадь мимо сквера. Теперь он удивился, что она пришла точно в назначенное вре­ мя. Он бросил сигарету и пошел навстречу, медленно, пытаясь изоб-

35

разить на лице улыбку: ему пришло в голову, что у него нет денег, по крайней мере, их недостаточно, чтобы провести время в кафе. Лишь когда она спросила, что они будут делать, куда они пойдут, он заме­ тил, что держит ее за руку. Он закурил новую сигарету и сказал, что все в ее руках. Прекрасный вечер, сказала она, когда они пошли вниз по улице. Да, сказал он, обдумывая, как бы сделать, чтобы ей не за­ хотелось пить. Она ни в коем случае не должна заметить, что у него нет денег. И тут она сказала: Жарко. Мы могли бы чего-нибудь вы­ пить. И в самом деле, прекрасный вечер, сказал он скороговоркой и посмотрел в сизоватое небо. На горизонте, за высокими домами, отсвечивал красный закат. Его было видно, когда очередная руина открывала обзор. Он сказал, что у него нет денег, во всяком случае, их недостаточно. Им вовсе не обязательно устраивать большую попойку, сказала она, а кроме того, вчера она получила жалованье. Они пошли в ресторан. Это было большое четырехугольное помещение с голыми стенами, светлое от неоновых ламп. Все было новое и чистое. Метал­ лическая обшивка стойки ослепительно блестела. Они сели за один из круглых столиков, около которых стояло по два стула; подошел кельнер, студент неуверенно посмотрел на его гладкую физиономию, затем перевел взгляд на девушку. Мы могли бы выпить вина, сказала она. Да, конечно: вино. Он прикурил сигарету, затянулся и посмотрел мимо кельнера на стену. Когда кельнер принес вино, он предложил девушке сигарету. Они курили. Он смотрел на ее руки, на ее полуот­ крытые, чуть тронутые помадой губы, влажные от вина, быстро вы­ пил свою рюмку и теперь нервно двигал ею по холодному мрамору. Потом начал расспрашивать. Что она обычно делает по вечерам? Она чуть-чуть наклонилась к нему, и он увидел краешек ее груди, белой под загорелой шеей. У нее маленькие груди, подумал он и спросил, знает ли она «Молодую гвардию», книгу Фадеева. Она знала ее. Ему стало отчего-то не по себе, когда вопросы стала задавать она, и он от­ вечал односложно. Ресторан тем временем заполнялся посетителями, они сидели за круглыми мраморными столами, разговаривали и сме­ ялись, и тем громче, чем больше пили. Гудел вентилятор. За одним из соседних столиков расположился молодой человек с худенькой де­ вушкой, сидевшей потупив глаза и сложив руки на коленях. Он сидел напротив, наклонясь над столом и обхватив ладонями ножку бокала. Парень в чем-то убеждал девушку, с нетерпеливым ожиданием свер­ ля ее своими узкими глазами. Несколько раз он предлагал ей выпить. Она выпила. Когда она поставила бокал, он стремительно схватил ее руку и, крепко сжимая, стал что-то нашептывать. Она покраснела, но руки не отняла, подняла голову и благодарно посмотрела на него

36

повлажневшими глазами. Когда она подняла голову, он улыбнулся. Когда она отвела взгляд, его глаза вновь сузились, улыбка исчезла, он продолжал наблюдать за ней. Студент все это видел. Теперь он посмотрел на девушку, которая сидела за его столом. Она смеялась. Смешно, правда? - спросила она. Правда, сказал он и посмотрел на то место, где под тонкой материей вырисовывался кончик ее левой груди. Худенькая девушка за соседним столиком встала и пошла в ту­ алетную комнату. Молодой человек, только что смотревший на нее сияющими глазами и гладивший ее руку, вытер вспотевший лоб, за­ сунул руки в карманы брюк и с помрачневшим видом рассматривал поверхность стола. А он устал, сказала девушка студенту. Когда ху­ денькая вернулась к столу, молодой человек снова вошел в свою роль. Он подвинул свой стул поближе к ней и опять завладел ее рукой. Он поднес рюмку к самому ее рту, она выпила, он обнял ее: цель была достигнута. Он заплатил. Когда, стоя у нее за спиной, он подавал ей пальто, на губах у него играла нахальная ухмылка. Но он тут же за­ торопился и предупредительно распахнул перед ней входную дверь. Студент посмотрел на девушку, сидевшую напротив. Ее взгляд был устремлен мимо него, в стену. 3 В один из воскресных дней они доехали по городской железной дороге до конечной станции. По дороге они поссорились. На вопрос, найдется ли у нее на следующий день время для него, она ответила: нет, она должна быть на собрании. На что он сказал, что она для него важнее собраний. Она не ответила. Было уже темно, когда они по­ дошли к пляжу, расположенному за гостиницей, на северном берегу озера. Деревья у воды образовывали подобие крыши над песчаной по­ лосой перед камышовыми зарослями. Раздеваясь, он посмотрел через озеро на другой берег. Тут недалеко, сказал он, можно переплыть. Это обманчивое впечатление, сказала она, ночью все выглядит по-друго­ му, ближе. Она стояла в купальнике у воды и ворошила ногой влаж­ ный песок. Потом они плавали, рядом. Между ними не было ничего, кроме воды, которая держала их. Когда они выходили из воды, ему стало холодно. Он забыл об этом, когда прижал свой рот к ее холод­ ным губам. Он почувствовал, как она дрожит и как тяжелеет ее тело. Затем она вырвалась и оттолкнула его. Она побежала к дереву, под которым лежала их одежда, засмеялась и крикнула: Надо одеться! Он пошел к ней. Она накинула на себя купальный халат и спросила: Ты не хочешь одеваться? Когда она снимала купальник, он увидел ее

37

груди. Пробежал легкий ветерок, принес запахи ила и ракушек. Он постарался сделать все так, как читал в книгах и видел в кино; поце­ ловал ее губы, затем шею, плечи, дотронулся до ее груди и так далее. Он радовался, что не нужно было ее раздевать. Теперь он должен был взять ее на руки и положить на траву. При этом он споткнулся, и они упали друг на друга. Он боялся, что она засмеется над ним. Торопли­ во, уткнувшись лицом ей в плечо, он нашел себе правильную пози­ цию. Позднее они прошли по улице к гостинице, отыскали неболь­ шое кафе, заняли столик, и он заказал пиво. Они прихлебывали пиво. За соседним столиком пожилой человек громко рассказывал саль­ ные анекдоты. Они слышали одобрительные взрывы хриплого смеха. С трудом удерживаясь от смеха, он накрыл ладонью ее руку. Она под­ няла на него глаза. Тут он не вытерпел и засмеялся. Затем спросил во второй раз, найдется ли у нее завтра время для него, и она ответи­ ла: нет, ей нужно на собрание. Я думал, ты любишь меня, сказал он. Нет, сказала она, я тебя не люблю, после чего встала и пошла прочь. Когда он догнал ее, уже перед вокзалом, он увидел, что она плакала. Он поцеловал ее, и она прижалась к нему. Пока они ждали трамвая, их внимание привлекли двое пьяных мужчин, которые попрощались и зашагали в разные стороны. Уже перейдя улицу, младший обернул­ ся и крикнул: Хочешь еще одну сигарету? Да, ответил второй. Тогда иди сюда! Младший, в светлом костюме, извлек из полной пачки си­ гарету и стоял, держа ее в руках. Ладно, сказал второй, встретимся посередке. Он сделал два шага, но первый не тронулся с места. Все расстояние за одну сигарету? Ни за что. Первый засмеялся и повто­ рил: Иди сюда! Еще два шага я добавлю, сказал тот, что стоял на мос­ товой. Вот. Теперь подойди и дай мне сигарету. Я сказал, посередке. Иди сюда, повторял младший, ухмыляясь. Так они стояли, слегка по­ шатываясь, почти целую минуту. Затем мужчина на проезжей части улицы сказал: Нет. Ни шагу больше. Другой продолжал ухмыляться, протягивая сигарету. Но его приятелю игра разонравилась. Будь че­ ловеком, Вилли! Студент засмеялся. Девушка посмотрела сначала на него, потом на мужчину, который стоял посреди улицы и смотрел на парня на тротуаре. Тот, что в светлом костюме, вытащил из полной пачки две сигареты. Две, сказал он. В этот момент подъехал трамвай.

4 Теперь они виделись почти ежедневно. Он сказал, что все вре­ мя думает о ней и ему достаточно лишь смотреть на нее. Разумеет­ ся, этого ему было недостаточно, да и она этого не хотела. Однажды

38

он устроил ей сцену, когда, дожидаясь ее недалеко от предприятия, увидел, как она вышла из фабричных ворот вместе с молодым рабо­ чим и, прощаясь, посмотрела на него, как ему показалось, чересчур дружелюбно. Она долго не могла забыть, как изменилось его лицо, когда он закричал на нее. В октябре она поняла, что беременна. Она не знала, радоваться ей или нет. На следующий день она спросила его, как он отнесется к тому, если у них будет ребенок. Они сидели в ее комнате, просторной мансарде, на кровати и ели апельсины. Он закурил и несколько раз судорожно затянулся. Но у тебя же не бу­ дет ребенка? Нет, сказала она. Он предложил ей сигарету. Я учусь, сказал он, я не могу позволить себе ребенка. После этого вечера он, случалось, не приходил на условленную встречу. А если приходил, то очень много говорил, чтобы не сказать ни о чем. Потом стал мол­ чалив, стоял у нее в комнате возле окошка и молча курил сигарету за сигаретой. Или, сидя на кровати, смотрел, как она наводит чистоту. Однажды объявил, что должен уехать, недели на две. Обещал писать. Но не написал. Через три недели он стоял вечером перед ее дверью. Она решила умолчать, что беременна, и просто сказать, что не желает больше видеть его. Но не сказала, молча терпела его поцелуи и отве­ чала на них. Он заметил, что она беременна. Сказал, что найдет врача. Ты мне нужна, сказал он, но ребенка не должно быть. Я не хочу тебя больше видеть, сказала она.

5 На фабрике в обеденный перерыв одна женщина спросила ее: Когда вы поженитесь? Я не выйду замуж, сказала она. Женщина на­ смешливо-снисходительно посмотрела ей в лицо своими маленьки­ ми глазками, утонувшими в пухлых розовых щеках. Вот как? Ты не выходишь замуж? Надеюсь, он по крайней мере будет платить. Он достаточно зарабатывает? Она встала из-за стола и пошла к своему станку.

6 Студент Ханс П. готовился к экзамену. Он сидел в комнате, ко­ торую снимал, в окружении тяжелой дубовой старой мебели и без­ участно перелистывал «Коммунистический манифест». При этом он с некоторой болью думал о девушке и с неприятным ощущени­ ем о ребенке, которого она носила. Он читал: «...в вашем нынешнем обществе частная собственность уничтожена для девяти десятых его членов; она существует именно благодаря тому, что не существует

39

для девяти десятых... Вы упрекаете нас, следовательно, в том, что мы хотим уничтожить собственность, предполагающую в качестве необ­ ходимого условия отсутствие собственности у огромного большин­ ства общества». Он пытался представить себе ее лицо, но видел лишь ее тело. Он решил жениться на девушке. Она нужна мне, думал он. Она должна остаться со мной.

7 Ночью П. видел сон: он сидел вечером в обществе четырех муж­ чин, что-то праздновали, женщины тоже были. Он поднялся по лест­ нице на чердак в доме одного из мужчин. На чердаке, похожем на чер­ дак в доме его деда и бабки, где он со своей кузиной играл в папу-маму, а дядя накрыл их за этим занятием, хозяин дома, невысокий старик с жесткой седой щетиной на подбородке, топором разрубал на части одну из женщин - проснувшись, П. не знал, по каким признакам он опознал ее, - отрубленные части старик запихивал в бочку с солони­ ной. П. увидал это с лестницы, едва просунув в чердачный люк голову и плечи; поняв, что происходит, он хотел быстро спуститься вниз. Но опоздал: убийца краем глаза успел заметить его и взмахнул топором, не прерывая своей работы. На крыльце стояла двенадцатилетняя дочь старика. Мы никому не позволим снова сделать нас бедняками, сказа­ ла она, и еще: Я все расскажу Слепым. П. побежал полевой дорожкой к шоссе, затем по извилистому шоссе, оглянувшись на бегу, увидел на большом отдалении еще раз самого себя, бегущего по улице и на бегу оглядывающегося, удирающего от Слепых.

8 На следующий день он стоял напротив фабричных ворот в тени домов и ждал ее. Когда он курил вторую сигарету, появилась она и зашагала, не оглядываясь, по длинной улице вниз к вокзалу. Он медленно шел за ней по другой стороне улицы. Потом пересек про­ езжую часть и ускорил шаги, догоняя ее. Я сдал экзамен, сказал он. Она молчала. Он сказал, что думал только о ней, даже во время эк­ замена. Ведь они должны быть вместе. Он схватил ее руку. Она от­ няла и сунула ее в карман пальто. Я женюсь на тебе, сказал он. Она остановилась, посмотрела на него и холодно сказала: Тебе незачем идти со мной дальше. Я не могу иначе, сказал он, .я не могу жить без тебя. Ты прекрасно знаешь, что можешь, сказала она. Он продолжал идти рядом с ней и все уговаривал ее. Она не должна принадлежать никому другому, подумал он, порывисто притянул ее к себе и хотел

40

поцеловать. С безучастным видом она отвернулась. Он почувствовал ее округлившееся тело. На перроне они стояли возле газетного киос­ ка, она смотрела в ту сторону, откуда должен был прийти поезд, он наблюдал за толпой. Совсем рядом стоял хорошо одетый пожилой человек с женой и ребенком. У жены в одной руке была продукто­ вая сумка, в другой - под мышкой - настольная лампа без абажура, упакованная в бумагу. У мужчины руки были свободны. Ребенок стоял, прижавшись к бедру матери, и смотрел на мужчину. Мужчина и женщина ссорились, не глядя друг на друга. Ребенок что-то сказал. Мужчина потащил его за руку на свою сторону. Женщина потащи­ ла ребенка за собой, обороняясь сумкой от мужчины. Почему они не поделят его, подумал студент. Он невольно засмеялся, представив себе, как мужчина и женщина расходятся в разные стороны, мужчи­ на с правой и женщина с левой половиной ребенка. Ребенок побежал в толпу. Мужчина указал на это женщине, но сам с места не двинулся. Женщина испугалась и побежала за ребенком. Почему ты не хочешь выйти за меня замуж? - спросил студент. Девушка не ответила, по­ дала ему руку, когда подошел поезд, и скрылась в вагоне. Когда он хотел войти следом, то увидел на вагоне табличку «Для некурящих!» и пошел к следующему вагону. У него было такое чувство, что он не выдержал экзамен и должен заново осваивать то, чему учился.

1953

ЖЕЛЕЗНЫЙ КРЕСТ В апреле 1945 года в Штаргарде, в Мекленбурге, некий торговец писчебумажными товарами решил застрелить свою жену, четырнад­ цатилетнюю дочь и застрелиться сам: до него дошла весть о бракосо­ четании и самоубийстве Гитлера. Офицер запаса в Первую мировую войну, он сохранил у себя пис­ толет и десять патронов. Когда жена вошла с ужином из кухни, он стоял у стола и чистил оружие. В петлицу его пиджака был вдет Железный крест, который обычно он носил только по праздникам. На вопрос жены он объяснил, что фюрер избрал добровольную смерть и он желает остаться верным до конца своему фюреру. Готова ли она, его супруга, последовать за ним по этому пути? В том, что его дочь предпочтет славную смерть от руки отца бесславному существо­ ванию, он не сомневается. Он позвал дочь, и она его не разочаровала. Не дожидаясь ответа жены, он предложил им обеим надеть пальто: чтобы избежать шума, он отведет их в подходящее место за городом. Они повиновались. Он зарядил пистолет, дочь подала ему плащ. Тог­ да он запер квартиру и бросил ключ в отверстие почтового ящика. Шел дождь, когда они по затемненным улицам выходили из горо­ да, мужчина впереди, не оглядываясь на женщин, следовавших за ним на некотором расстоянии. Он слышал стук их шагов по асфальту. Свернув с шоссе на тропинку, ведущую к буковой роще, он, полу­ обернувшись, крикнул через плечо, чтобы они поторапливались. На безлесной равнине шум ночного ветра усилился, и шаги их по мокрой от дождя земле совсем не были слышны. Он потребовал, чтобы они обогнали его. Идя за ними следом, он не понимал: боится ли он, что они могут убежать, или ему самому хочется скрыться от них? Скоро они намного его опередили. Когда он потерял их из виду, стало ясно: страх его так велик, что сам он убежать уже не может. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы убежали они. Он остано­ вился и помочился. Пистолет лежал в кармане брюк, он ощущал его холод сквозь тонкую ткань. Как только он прибавил шагу, чтобы на­

42

гнать женщин, пистолет стал бить его по ноге. Он пошел медленнее и полез было в карман, чтобы выбросить пистолет, но увидел жену и дочь. Они стояли посреди дороги и ждали. Он хотел сделать это в роще, однако опасность, что выстрелы услышат, была не больше и здесь. Когда он вынул пистолет и отвел предохранитель, жена, рыдая, бросилась ему на шею. Она была дородная женщина, он с трудом вы­ рвался и подошел к дочери. Девочка стояла в оцепенении и смотрела на него в упор. Он поднес пистолет к ее виску и, закрыв глаза, нажал курок; он надеялся, что выстрела не последует, но услышал выстрел и увидел, как девочка пошатнулась и упала. Жену бил озноб, и она кричала. Пришлось крепко держать ее. Лишь после третьего выстрела она затихла. Он был один. И не было никого, кто велел бы приложить дуло пистолета к его собственному виску. Мертвые его не видели. Никто не видел его. Представление было окончено. Занавес упал. Можно было идти и снимать грим. Сунув пистолет в карман, он склонился над дочерью. Потом бро­ сился бежать. Он бежал обратно по тропинке, потом по шоссе, но не к городу, а на запад. Наконец, тяжело дыша, опустился у края дороги, присло­ нился к дереву и стал обдумывать свое положение. Он нашел, что оно отнюдь не безнадежно. Нужно только бежать все дальше на запад, обходя жилье. Где-ни­ будь он сможет затеряться, скорее всего в каком-нибудь городе по­ больше, под чужим именем. Кто он? Безвестный беглец, самый обык­ новенный человек, труженик. Он швырнул пистолет в придорожную канаву и поднялся. На ходу подумал, что забыл про Железный крест. Выбросил и его.

ОТЕЦ Мертвый отец быть может Был бы лучшим отцом. Но лучше всего Отец мертворожденный. Время идет травой зарастает межа. Надо вырвать траву Что на меже снова и снова растет. 1 31 января 1933 года в 4 часа утра мой отец, один из функционе­ ров Социал-демократической партии Германии, был поднят с постели и арестован. Я проснулся, за окном - черное небо, за стеной - кри­ ки и топот ног, бросали на пол книги. Я различал голос отца, более звонкий, чем чужие голоса. Я встал с постели, подошел к двери и, чуть приотворив ее, увидел, как какой-то человек ударил моего отца по лицу. Зябко ежась под натянутым до самого подбородка одеялом, я лежал в кровати, когда дверь в мою комнату распахнулась. В дверях стоял отец, за ним - незнакомые люди, рослые, в коричневых мунди­ рах. Их было трое. Один придерживал рукой дверь. Свет падал из-за спины отца, и лица его я не мог разглядеть. Я слышал, как он тихо позвал меня. Я лежал совершенно неподвижно и ничего не ответил. Тогда отец сказал: «Спит». Дверь затворилась. Мне было слышно, как его увели, как своим семенящим шагом вернулась мать, одна.

2 Я дружил с двумя мальчиками, сыновьями одного мелкого чинов­ ника, но после ареста моего отца они заявили, что им не велят играть со мной. Это было утром, сточные канавы на улице полны снегу, дул холодный ветер. Своих друзей я нашел во дворе, в машинном сарае. Сидя на деревянных чурбаках, они играли в оловянных солдатиков. Даже снаружи было слышно, как они кричали, изображая пушечную пальбу. Когда я вошел, они замолчали и переглянулись, но потом продолжили игру. Их солдаты в боевых порядках выстроились друг против друга и с криками «ура» по очереди бросались в атаки. При

44

этом их хозяева изображали пушечную пальбу. Они называли друг друга «господин генерал» и после каждого залпа, ликуя, выкрикива­ ли количество потерь. Солдаты мерли как мухи. Наградой за победу служил пудинг. Наконец у одного из генералов не осталось больше солдат, вся его армия лежала побитая на полу. Победитель опреде­ лился, и павшие, свои и враги вперемешку, а вместе с ними и един­ ственный уцелевший были ссыпаны в картонную коробку. Генералы поднялись. Победитель пояснил, что им пора завтракать, и, проходя мимо, добавил, что мне нельзя идти с ними, им запретили со мной играть, потому что мой отец - преступник. Моя мать объяснила мне, кто были настоящие преступники, но не велела мне называть их. По­ этому я не сказал об этом своим друзьям. Они сами поняли это две­ надцать лет спустя, когда взрослые генералы под грохот бесчислен­ ных настоящих пушек послали их убивать и умирать в огне послед­ них страшных битв Второй мировой войны. 3 Через год после ареста отца моей матери разрешили свидание с ним в лагере. Мы добрались до последней станции узкоколейки. Извилистая улица вела в гору, мимо лесопилки, откуда доносился запах свежей древесины. На плоской вершине горы дорога повора­ чивала к лагерю. Вдоль дороги тянулись запущенные поля. Потом мы оказались перед широкими воротами, затянутыми колючей про­ волокой, и ждали, пока не привели отца. Сквозь проволоку я видел, как по засыпанной щебнем лагерной улице приближался отец. Чем ближе он подходил, тем медленнее становились его шаги. Лагерная роба была ему велика, и он выглядел совсем маленьким. Ворот не отпирали. Просветы между рядами проволоки были слишком малы, и он не смог протянуть нам руки. Мне пришлось подойти вплотную к воротам, чтобы разглядеть его худое лицо. Оно было очень бледно. Я не могу припомнить, о чем мы говорили. За спиной отца стоял воо­ руженный охранник с розовым круглым лицом. Как мне хотелось чтоб мой отец был акулой В пасти его находили бы смерть китобои (В их крови я бы плавать учился) Кит голубой моя мать имя мне Лотреамон1 Безвестный павший в Париже в 1871-м.

4 Найти работу, будучи женой отца, моя мать не могла. Поэтому она согласилась на предложение одного фабриканта, который до 1932 го­

45

да был членом Социал-демократической партии. Мне было позволено обедать у него. Каждый день в двенадцать часов я, навалившись всем телом, отворял чугунные ворота перед домом своего благодетеля, по широкой каменной лестнице поднимался на второй этаж и, помед­ лив, нажимал белую кнопку звонка. Горничная в белом передни­ ке вела меня в столовую и усаживала за большим столом напротив жены фабриканта под картиной, на которой охотничьи собаки тер­ зали умирающего оленя. В окружении массивных фигур хозяев я ел, не поднимая глаз. Они были ласковы со мной, справлялись об отце, угощали конфетами и разрешали гладить свою собаку: она была жир­ ная, и от нее пахло. Есть на кухне мне пришлось лишь однажды, когда были гости, которых смутило бы мое присутствие. В тот день, когда я в последний раз подходил к этим чугунным воротам, шел дождь. Я навалился на них всем телом, они скрипнули петлями и подались. Поднимаясь по каменной лестнице, я слышал шум дождя. Самого хо­ зяина за столом не было. Он уехал на охоту. Подали говядину с хре­ ном и картофельные клецки. Я ел и слушал шум дождя. Последняя клецка не удержалась у меня на вилке и, развалившись на две поло­ винки, упала на ковер. Хозяйка заметила это и посмотрела на меня. В ту же секунду с улицы донесся шум подъезжающего автомобиля, затем, уже перед домом, скрип тормозов и крик. Я видел, как жена фабриканта подошла к окну, а потом бросилась из комнаты. На ули­ це, подле своего автомобиля, нагнувшись над задавленной им жен­ щиной, стоял фабрикант. Когда из комнаты я вышел в парадное, двое рабочих как раз внесли ее сюда и положили на пол. Я видел ее лицо, судорожно разинутый рот, из которого текла кровь. Потом появился другой рабочий, принесший охотничьи трофеи: зайца и нескольких куропаток, - и положил их тоже на пол на почтительном расстоянии от истекавшей кровью женщины. Я почувствовал, как хрен подсту­ пил у меня к горлу. На каменной лестнице тоже была кровь. Не успел я добежать до чугунных ворот, как меня вырвало.

5 Мой отец был освобожден с условием, что он не будет появлять­ ся на месте своего прежнего жительства. Была зима 1934 года. Мы ждали его в двух часах ходьбы от деревни, посреди занесенной сне­ гом проселочной дороги. В руках у матери был узел - его пальто. По­ явился он, поцеловал меня и мою мать, надел пальто и отправился обратно, сквозь снег, сгорбившись, как будто пальто было слишком тяжело для него. Мы остались стоять на дороге и смотрели ему вслед. В морозном воздухе было видно далеко. Мне было пять лет.

46

6 Отец был безработным, и моя мать снова пошла работать на швей­ ную фабрику. Она находилась в двух часах ходьбы от деревни, где у нас была комната и чулан на чердаке. Дом принадлежал родителям отца. Однажды мать взяла меня с собою в город, в сберкассу. У од­ ного из окошек она заплатила три марки. Человек в окошке улыб­ нулся мне сверху вниз и сказал, что теперь я богач. Потом он выдал матери сберегательную книжку. Она показала мне мое имя на пер­ вой странице. Когда мы выходили, я увидел, как неподалеку от нас какой-то мужчина распихивал по карманам пиджака толстые пачки банкнотов. Я показал свою сберегательную книжку бабушке, в это время она была на кухне и возилась у плиты. Прочтя сумму, она рас­ смеялась. «Три марки», - сказала она, бросив на сковороду большой кусок масла. Поставила сковороду на огонь. «Да», - глядя на тающее масло, ответил я. Отрезав еще кусок, поменьше, бабушка добавила его к первому: раз мой отец против Гитлера, меня следовало бы дер­ жать на маргарине. Она доставала из кастрюли картофель, резала его на мелкие ломтики, падавшие в кипящий жир. Брызги попали на мою сберкнижку, которую я держал в руке. Но ей не придется есть марга­ рин, продолжала бабушка: Гитлер дает нам масло. У нее было пятеро сыновей. Трое младших погибли на Волге, на войне, начатой Гитле­ ром ради нефти и хлеба. Я был рядом, когда она получила первую похоронную. Я слышал, как она кричала.

7 В ту пору, когда по приказу Гитлера кругом строились автострады, в немецких школах писали сочинения об этом великом начинании. За лучшие из них полагались премии. Придя из школы, я рассказал об этом отцу. «Ты не должен получить премии, - сказал он, но через два часа все-таки: - Ты должен постараться». Он стоял у плиты, разбил на сковородку яйцо, затем, помедлив, второе и, наконец, после долго­ го изучения и взвешивания в руке, третье. «Можно будет хорошенько поесть», - сказал он. Когда мы ели, отец сказал: «Ты должен написать, что рад тому, что Гитлер строит автострады. Теперь наверняка снова получит работу и твой отец, который так долго был безработным. Вот что тебе надо будет написать». После обеда он помог мне написать это сочинение. Потом я пошел гулять. 8 Тринадцать лет спустя - мы жили тогда в одном из районных цен­ тров в Мекленбурге - за столом у нас сидела некая баронесса, вдова

47

одного генерала, казненного после неудавшегося покушения на Гит­ лера 20 июля 1944 года, и искала у моего отца, функционера возро­ дившейся Социал-демократической партии, помощи против аграр­ ной реформы. Он обещал ей помочь.

9 В 1951 году, не желая участвовать в борьбе классов, отец перешел в американский сектор Берлина, для этого достаточно было пересечь Потсдамскую площадь. Мать провожала его в Берлин, и я оставался один в квартире. Сидя у книжного шкафа, я читал стихи. На улице шел дождь, и, читая, я слышал шум дождя. Я отложил книгу, надел пиджак и плащ и сквозь дождь отправился на другой конец города. Я разыскал кафе, где можно было танцевать. Уже издалека я услышал доносившийся оттуда гомон. Когда я появился в дверях танцзала, как раз объявили перерыв. Тогда я направился к столикам. За одним из тех, что поменьше, в одиночестве сидела женщина и пила пиво. Я сел рядом и заказал водки. Мы выпили. После четвертой рюмки я дотронулся до ее груди и сказал, что у нее красивые волосы. Она ободряюще улыбнулась, и я заказал еще водки. За стеной, в танц­ зале, снова заиграла музыка, загремел ударник, взвыли саксофоны, завизжали скрипки. Я прижал губы и зубы ко рту женщины. Потом расплатился. Когда мы вышли на улицу, дождя уже не было. В небе стояла белая луна, распространяя вокруг холодное сияние. Всю до­ рогу мы шли молча. Застывшая улыбка на лице женщины, когда она без долгих разговоров стала раздеваться возле двуспальной кровати в комнате моих родителей. После постели я подарил ей то ли сигаре­ ты, то ли шоколад. На мой заданный больше из вежливости вопрос, когда можно будет встретиться снова, она отвечала: когда пожелаете, и чуть ли не поклонилась мне, вернее, тому положению, которое, как она все еще полагала, занимал мой отец. Он обрел свой покой годы спустя в небольшом баденском городишке, выплачивая пенсии убий­ цам рабочих и вдовам этих убийц. 10 В последний раз я видел его в больничном изоляторе в Шарлоттенбурге. До Шарлоттенбурга я добрался по городской железной дороге. Широкая улица мимо руин и остовов новостроек спускалась к больнице. По длинному светлому коридору меня провели к стек­ лянной двери изолятора. Раздался звонок. За стеклом появилась ме­ дицинская сестра, молча кивнула, когда я спросил об отце, и, удалив­

48

шись по длинному коридору, скрылась за одной из последних дверей. Потом пришел отец. Он выглядел маленьким в полосатой пижаме, которая была ему велика. Его тапочки шлепали по каменным плитам пола. Мы стояли, разделенные стеклом, и смотрели друг на друга. Его худое лицо было бледно. Нам приходилось говорить громким голо­ сом. Он подергал ручку запертой двери и позвал сестру. Она, явилась, отрицательно покачала головой и ушла. Опустив руки, он глядел на меня через стекло и молчал. Я слышал, как в какой-то палате кричал ребенок. Когда я уходил, он стоял за стеклянной дверью и махал мне рукой. В свете, падавшем через большое окно в конце коридора, он выглядел стариком. Поезд ехал быстро, мимо развалин и строитель­ ных площадок. За окном тянулась металлическая серость октябрь­ ского дня.

ОБЪЯВЛЕНИЕ О СМЕРТИ Она была мертва, когда я вернулся домой. Она лежала в кухне, на каменном полу, не то на животе, не то на боку, подогнув ногу, будто спала, головой ближе к двери. Нагнувшись, я повернул ее лицо, об­ ращенное ко мне профилем, и произнес имя - так я называл ее, ког­ да мы бывали одни. У меня было ощущение, что я ломаю комедию. Я увидел себя, прислонившегося к дверному косяку и наполовину со скукой, наполовину с любопытством наблюдавшего за человеком, который в три часа утра сидит на корточках на каменном полу соб­ ственной кухни, склонившись над своей, может, потерявшей сознание, а может, мертвой женой, поддерживает ей голову, беседует с ней, как с куклой, для единственного зрителя - меня. На ее лице была гримаса, рот разинут, верхняя челюсть перекошена, как будто вывихнута. Ког­ да я поднимал ее, то услышал нечто похожее на стон, исходивший, ка­ залось, не изо рта, а из внутренностей, во всяком случае, откуда-то из глубины. Возвращаясь домой, я не раз уже заставал ее лежащей вот так, словно мертвая, поднимал со страхом (надеждой), что она мерт­ ва, и этот ужасный звук означал определенность и успокаивал. Потом врач объяснил: своего рода отрыжка, вызванная изменением положе­ ния тела, остатки воздуха, вытесненные газом из легких. Или нечто подобное. Я отнес ее в спальню, она была тяжелее, чем обычно, в ха­ лате на голое тело. Когда я опускал свою ношу на тахту, изо рта у нее выпал зубной протез. Должно быть, он расшатался во время агонии. Теперь я понял, что так исказило ее лицо. Я не знал, что у нее зубные протезы. Вернулся на кухню, выключил газ, затем, бросив взгляд на ее пустое лицо, подошел к телефону и с трубкой в руке размышлял о своей жизни с покойной, иначе говоря, о тех разнообразных само­ убийствах, которые она пыталась и не могла совершить вплоть до сегодняшней успешной ночи, в течение тринадцати лет. Она исполь­ зовала бритву - вскрыв артерию, стала звать меня и показала кровь. Веревку - заперев дверь, но предусмотрительно или по рассеяннос­ ти оставив открытым окно, до которого можно было добраться через крышу. Ртуть из медицинского термометра, разбитого ею специально для этой цели. Таблетки. Газ. Выпрыгнуть из окна или с балкона ей хотелось, только когда я был дома. Я позвонил приятелю - до меня

50

никак не доходило, что она мертва и что все это уже было делом влас­ тей, - затем в больницу. ВЫ ЧТО СОШ ЛИ С УМА СЕЙЧАС ЖЕ ПОГАСИТЕ СИГАРЕТУ МЕРТВА ВЫ УВЕРЕНЫ ДА КАК М И­ НИМУМ УЖЕ ДВА ЧАСА АЛКОГОЛЬ СЕРДЦЕ ВЫ НЕ ЗАМЕ­ ЧАЛИ ЧТО ВАША ЖЕНА ГДЕ ЗАПИСКА КАКАЯ ЗАПИСКА РАЗВЕ ОНА НЕ ОСТАВИЛА ЗАПИСКИ ГДЕ БЫ ЛИ ВЫ С И ДО ЗАВТРА В ДЕВЯТЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ КАБИНЕТ ПОВЕСТ­ КА ТЕЛО ЗАБЕРУТ ВСКРЫ ТИЕ НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ НИКТО НИЧЕГО НЕ ЗАМЕТИТ. Ожидание машины из морга. За стеной мертвая женщина. Необратимость времени. Время убийцы: настоя­ щее, исчезающее меж скобок прошлого и будущего. Пойти в сосед­ нюю комнату (трижды), ЕЩЕ РАЗ взглянуть на покойную (трижды), она нагая под одеялом. Растущее равнодушие к «вот этому», к кото­ рому мои чувства (боль тоска желание) уже не имеют никакого от­ ношения. Вновь (трижды) набросить одеяло на тело, которое завтра разрежут, на пустое лицо. На третий раз первые признаки отравления: синева. Опять гостиная (трижды). Моя первая мысль о собственной смерти (другой нет) в маленьком доме в Саксонии, в тесной, с низким потолком спальне на четвертом этаже, мне пять или шесть лет, я один около полуночи на неизбежном горшке, в окне - луна. ТОТ КТО КОШ КУ ДЕРЖАЛ ПОД НОЖАМИ М АЛЬЧИШ ЕК-ДРУЗЕЙ ЭТО Я / СЕДЬМ ОЙ КАМЕНЬ Ш ВЫ РНУЛ Я В ЛАСТОЧКИНО ГНЕЗДО И СЕДЬМЫМ КАМНЕМ ПОПАЛ / Я СЛЫШАЛ КАК В ДЕРЕВНЕ СОБАКИ ЛАЯЛИ КОГДА ВСХОДИЛА ЛУНА / БЕ­ ЛАЯ В ОКНЕ КОМНАТЫ ВО СНЕ / БЫ Л Я ОХОТНИКОМ ГО­ НИМ ЫМ ВОЛКАМИ С НИМ И ОДИН НА ОДИН / ЗАСЫПАЯ Я СЛЫШАЛ ПОРОЙ В КОНЮ Ш НЯХ КОНСКОЕ РЖАНЬЕ. Ощу­ щение универсума во время ночного марша по шоссе в Мекленбурге, в слишком тесных сапогах и слишком просторном мундире: гудящая пустота. КУРИНАЯ Ф И ЗИ О Н О М И Я. Где-то на послевоенных пу­ тях-дорогах он прибился ко мне, тощая фигурка в обвисшей, воло­ чившейся по земле шинели, огромная пилотка на крошечной птичьей голове, у колена болтается вещмешок - мальчишка в солдатской фор­ ме. Семенил рядом, молча - я не помню, чтобы он сказал хоть слово, только когда я ускорял шаги и даже бежал, чтобы отделаться от него, его хриплое дыхание прерывалось короткими жалобными звуками. Иной раз мне казалось, что я уже окончательно избавился от него он был лишь точкой на равнине за моими плечами, а потом и вовсе исчезал; но в сумерках он нагонял, и не успевал я проснуться в какомлибо сарае или под открытым небом, как он снова лежал рядом со мной, закутавшись в свою дырявую шинель, примостив птичью голо­

51

ву у моих колен, и если мне удавалось встать и уйти, не разбудив его, вскоре я вновь слышал за спиной его жалобное хрипение. Я кричал на него. А он стоял, благодарно глядя на меня по-собачьи влажными глазами. Я уже не помню, плевал ли я в него. Ударить его я не мог: разве можно ударить курицу? Никогда - ни до, ни после - не владело мной такое яростное желание убить человека. Я заколол его штыком, который он извлек из недр своей шинели, чтобы поделиться со мной последней банкой мясных консервов, я ел первым, не желая глотать мясо пополам с его слюной, и, когда подошла его очередь, вонзил штык между торчащих лопаток и, не испытывая ни малейшего рас­ каяния, наблюдал, как блестела на траве его кровь. Это случилось на обочине шоссе, сначала я пнул его ногой, пусть, мол, идет другой дорогой. Я убил его его же саперной лопаткой, как раз в тот момент, когда он набросал насыпь, чтобы укрыться от ветра, гулявшего по полю, на котором нам предстояло заночевать. Он не сопротивлялся, когда я вырвал лопатку у него из рук, даже когда я замахнулся, он не вскрикнул. Видимо, он был готов к этому. Только прикрыл руками голову. В быстро наступивших сумерках я с облегчением различал, как под маской из черной крови скрывалось его куриное лицо. Од­ нажды солнечным днем, в мае, я столкнул его с взорванного моста. Я пропустил его вперед, он не оглядывался, толчок - и дело с концом; пробоина от взрыва была двадцать метров шириной, мост достаточно высок, чтобы разбиться насмерть, внизу - асфальт. Я следил за его па­ дением: вздувшаяся парусом шинель, сбоку, наподобие правила, пус­ той вещмешок, смертельное приземление. Потом я перешагнул через пробоину - взмахнул руками и перенесся по воздуху, как ангел. Ему уже нет места в моих снах, с тех пор как я убил его (трижды). СОН. Я поднимаюсь по лестнице старого дома, сквозь него проросли дере­ вья, деревья дробят стены, деревья держат их. Над лестницей, широко раскинув руки и ноги, гигантская обнаженная женщина с огромной грудью, она подвешена на веревках. (Быть может, ей в этом положе­ нии и не нужна опора, и она парит.) Чудовищные бедра разверсты надо мной, будто ножницы, и с каждой ступенькой я вхожу в них все глубже, в дикое буйство черных волос, в хаос меж срамных губ.

1975

ДРАМЫ

ПЕРЕСЕЛЕНКА, ИЛИ КРЕСТЬЯНСКАЯ ЖИЗНЬ Действующие лица Н е т а, переселенка. Флинт.

Ф л и н т а 1. Ф л и н т а 2. Б о й т л е р. Жена Бойтлера. К а ф ф к а. Р а м м л е р. Ра п п . К е т ц е р. Т р а й б е р. Жена Трайбера. Ш м у л к а. Зенкпиль. Ф о н д р а к. К р е с т ь я н и н в шл я п е . Симонайт. Крюг е р. У полномоченный. Ха йнц. X е н н е. З и г ф р и д . Б е ж е н е ц .

Народный полицейский. Партсекретарь. Аккордеонист. Р а б о ч и е .

То л с т а я женщина. Христианин. Л ан д рат. Гитлер. Привидения Ф р и д р и х II. J Крестьянки и крестьяне. П а с то р. 3 и б е р. Два тракториста. М о л о д о й человек.

1

54

Н ета Кто в воду не суется, не утонет. Флинт Горбатый мертв, лежит в грязи и вони. 1 Поле. К р е с т ь я н и н с т а ч к о й , на ней межевые камни. К р е с т ь я н и н с т р а н с п а р а н т о м «Зем лю ую нкеров отнять и крестьянам передать». К р ес ть ян ин с красным знаменем, Бойтл ер с бумагами. А к к о р д е о н и с т . Музыка. Б о й т л е р. Выруби музыку. Согласно Постановлению об экспроприации Собственность юнкеров и крупных землевладельцев С этого дня передается крестьянам... Крестьянин с транспарантом. Эй, бургомистр, скорее закругляйся. Б о й т л е р. Всему есть свой черед - душе и телу. Сначала надо проповедь прочесть. {Крестьянину со знаменем.) Пригнись. {Используя Крестьянина как письменный стол.) Даем участок в пять гектаров Рабочему по найму, батраку. Участок получает Каффка, Эрвин, С семейством в восемь душ. Крестьянин с транспарантом. И вот он - я. Сегодня первый день, когда моя шкура, моя жизнь пришлась мне по вкусу. Удовольствие с женой - не в счет, ведь плата за него - восемь душ ребят. Бесплатное пиво на выборах тоже не в счет: недолго музыка играла, а похмелялись четыре года, я это пиво оплатил кровью на войне, за которую сам же и голосовал. Моя шкура

55

интернациональная. В Германии побои, во Франции вши, в России мороз. Я свою шкуру сквозь две войны пронес, тоньше она не стала, а только задубела. От этого в ней три дырки лишних: видно, плохо задубела. На третьей дырке я разбогател: получил в благодарность от отечества серебряное колено. На старость себя обеспечил, если нужда подопрет, одно колено продам. Или мои наследники после моей смерти сделают из него ложки. Я говорю как есть: до этих пор Всегда хотел иметь получше шкуру, И я из кожи лез, что было сил. И на уроках, где преподавали Нам слово Божье, приставал к Нему (показывает пальцем вверх), Чтоб Он помог мне выбраться из грязи Или чтоб мать взяла меня назад. Но так уж повелось: из скорлупы, Из кожи есть один лишь выход - вниз, Где черви нас обгложут догола, Но раз уж оборвалась пуповина, Назад к мамаше нам заказан путь. А нынче я скажу, что все, как надо, И что не зря родился я на свет. Б о й т л е р. Кончай свои излияния, Каффка. Не задерживай земельную реформу. Каффка. А ты мне рот не затыкай. Осел я был, что выбирал тебя в бургомистры. Ведь ты только и умел, что доить коров, батрача на помещика. Я уже сто лет от страха рта не раскрывал, а теперь буду трепаться до посинения, поскольку (вытаскивает карманные часы) минуту назад началась новая эра. Б о й т л е р. Ну, ты кончил? Каффка. Да. (Бросает транспарант и тащит на поле свой межевой камень.) Б о й т л е р. Следующий. Согласно постановлению и так далее. Крестьянин со знаменем снова превращается в письменный стол.

56

Как сказано, участок в пять гектаров Даем переселенцу Раппу, Францу. В семействе Раппа четверо детей. К р е с т ь я н и н с о з н а м е н е м (по-прежнему нагнувшись). Я - Рапп. У нас уж пятый на подходе, Растет наперегонки с урожаем. Да, кстати, как там с фондом семенным? Из ничего ведь ничего не будет. До первого он колоса родится И завопит, чтоб дали на него Положенную долю урожая. Что я ему скажу? Валяй назад? Тебя реформа не предусмотрела? Тебе ни одного нет колоска? Б о й т л е р. Ребенка сделал - сам его корми. Комиссия по дележу земли Твою жену не вспахивала, верно? К р е с т ь я н и н со з н а м е н е м . Предпочитаю делать деток сам.

Но прежде надо бы засеять поле. На велосипеде с транспарантом въезжает Ф л и н т . Флинт. Я из района. Фонд прибудет позже. Крестьянин

со з н а м е н е м .

А кони где?

Флинт. Я ехал, как чумной, Спешил поспеть к реформе. Ведь народ Реформы ждет с тех пор, как за нее Погиб на эшафоте Томас Мюнцер1. К р е с т ь я н и н со з н а м е н е м . Никто не спорит. Все тут за реформу. Так где же кони? Б о й т л е р. Музыку давай. Музыка.

57

Флинт. А у тебя нет песни поновей? Аккордеонист. Я новых не играю. Флинт. Так сыграешь. (Встает за спиной Аккордеониста и водит его рукой по клавишам.) Б о й т л е р. Откуда знать ему другие песни? Германией проиграна война. Флинт. Но вы в войне победу одержали. Пора бы это, кажется, понять. Ты через год усядешься на трактор И ты. Забудете, что значит «конь». К р е с т ь я н и н со з н а м е н е м . А до тех пор я ноги протяну. Пять га мое семейство не прокормят. Флинт. Другой найдется. (Бойтлеру.) Вычеркни его. Бойтлер вычеркивает. К р е с т ь я н и н со з н а м е н е м . Мыс голоду помрем. Бойтлер. Переселенец, Ты от пяти гектаров отказался. К р е с т ь я н и н со з н а м е н е м . Нет, я согласен взять свои пять га. Бойтлер. А революция ждать несогласна. Реформа продолжается. Кто дальше?

58

р е с т ь я н и н с о з н а м е н е м (снимая шапку). А если я что лишнее сболтнул, Прощу господ покорно не сердиться И брюхо не наказывать мое. Подумайте, ведь у меня пять ртов. А я по гроб вам буду благодарен. Ф л и н т (рычит). Ты шапку-то надень. Здесь нет господ. ) е с т ь я н и н с о з н а м е н е м (надевая шапку). Слушаюсь. Флинт. А хочешь знать, кто у тебя хозяин, Ступай и зеркало себе купи. К р е с т ь я н и н со з н а м е н е м . Слушаюсь. Флинт. Ты, верно, без хозяев жить не можешь. Для батраков за Эльбой рынок есть. Валяй туда. И скатертью дорога. К р е с т ь я н и н со з н а м е н е м . Да я бы лучше здесь обосновался. Флинт. Ну, так и быть. Но мы условье ставим. Благодарить за это нужно тех, Кого благодарить уже не нужно, Поскольку им не нужно ничего, Поскольку кровь свою они пролили, Чтоб нынче мог ты потом поливать Свой собственный надел земли. Понятно? Они себя истратили, чтоб ты Мог вкладывать свой труд вот в эту землю. Они-то свой последний путь прошли, А вы и первого боитесь шага. К р е с т ь я н и н со з н а м е н е м . Я это понял. (Роняет знамя и снимает с тачки межевой камень.)

Флинт. Знамя подними. К р е с т ь я н и н с м е ж е в ы м камнем. Да руки заняты. Аккордеонист. Ты плюнь на этот камень. Крестьянин. Как бы не так. Ведь вам того и надо. ( Уходит на свое поле.) Флинт. Ну вот вам и еще один кулак. Б о й т л е р. Эй, музыку! Все трое уходят под музыку. Флинт, один, поднимает знамя. Входит Р а м м л е р . Флинт. Хочешь урвать кусок от нашей реформы? Радуйся, что тебе не хватило трех гектаров, а то бы мы тебя раскулачили. И был бы ты сейчас беден, как юнкер. А мы богаче на три гектара. Раммлер. Откуда мне знать, что такое кулак? Я немец. Дай руку, Флинт. Заняты обе? Не надорвешься, тягая эту тряпку? И помочь тебе некому даже в праздник победы? И вся реклама на тебе? Флинт. Двинуть бы тебе в рожу. Жаль, не имею права. И в этом трагедия нации. Раммлер. А ты не стесеяйся, я состою в ХДС2, так что подставлю другую щеку хотя бы из чувства партийной дисциплины. А потом продемонстрирую ее в Демократическом блоке. Ф л и н т уходит, Раммлер смеется. Обращается к крестьянам, получившим наделы. Возьмете лошадей?

К а ф ф к а. Не у тебя. Р а м м л е р. Так значит, на себе пахать хотите? Что ж, был бы плуг. К а ф ф к а. Получим, не боись. Рапп. От «Помощи крестьянской»3. Р а м м л е р. Лошадь? Рапп. Плуг. К а ф ф к а. То, что мое, и пальцем я вспашу. Р а м м л е р. Мое! Мое! Кота в мешке вам дали. А выскочит колхоз. Мое! Мое! (Раппу.) Я одолжу тебе кобылу, братец. Пол-урожая будет за тобой. Я рад помочь, да только не задаром. Война тряхнула и меня. К а ф ф к а. Ври больше. Р а м м л е р. Мы все от матери родились, Каффка, И все мы в руце Божией равны, Он всех нас вылепил из горсти праха, Коль разожмет кулак, все в прах уйдем. Четыре сорта сапогов теперь Нам тычут в морду, и ползаграницы Готовы нами подтереть зады. Последний жид нас на куски разрежет. Поддерживать друг друга - немцев долг.

К а ф ф к а. Нет, Раммлер, матери у нас различны. А мы с тобой сквитаемся тогда, Когда мой пес всего тебя обгадит. Родился на твоей я борозде, Ты получил мое дерьмо в наследство. Мне жаль надела для твоих сапог, Мотай отсюда прочь, кулак поганый. Раммлер. Брось, Каффка, все мы - люди, человеки, И каждый человек - эксплуататор. Ты тоже. Так заведено природой. И никакой не смоет это дождь. Господь такими создал нас, хоть тресни. Ведь ты еще на свет не появился, А уж из матери тянул всю кровь, Как паразит впиваясь в пуповину, И целый год, а может быть, и дольше Выкачивал из груди молоко. Я тоже ведь не против коммунизма, Идея хороша. Да люди плохи. А коммунизм годится для газет. (Раппу,) За целую кобылу я беру Всего лишь половину урожая. Р а м м л е р уходит, Каффка. Понятно мне, кто здесь дурак. Рапп. Мне тоже. Флинт. Крестьянин с книгами Флинт. Книги. Откуда? Крестьянин. Из замка, откуда же еще. Флинт. Отнеси назад.

62

Крестьянин. На кой ляд? С тех пор как господа уехали, полдеревни топит печи и подтирается ихней библиотекой. А я чем хуже? У меня восемь ртов. Три недели дождь, во всем округе сухой ветки не сыщешь, восемь задниц - и ни клочка бумаги. Читать их, что ли, книги эти, когда живот подводит? Стар я для этого, толстых мне не одолеть. Лучше всех была «Майн кампф», а эти в Берлине американцы купят. (Уходит.) Ф л и н т (загораживая ему дорогу). Вот этот Шиллергёте, кто его Кормил-поил? Кто одевал Гомера? Не будь тебя, они б не написали Ни буковки, ни строчки, ни мыслишки. А ты на них пахал и спину гнул, И в этих книжках твой соленый пот, Так что ж ты их пускаешь на растопку? Они принадлежат всему народу. Верни их. В замке будет дом культуры. Крестьянин. Сам возвращай. Какой святой нашелся! А у меня других полно забот. Бросает книги на землю и уходит. Флинт поднимает книги и собирается уходить с велосипедом, знаменем, транспарантом и книгами. Входит Г и т л е р с бюстом Евы Браун4, он несет изъеденный молью ковер и канистру с бензином, за ним Ф р и д р и х I I П р у с с к и й 3 со своей палкой-клюкой между ног. Гитлер прыжком оседлывает Флинта, Фридрих оседлывает Гитлера. Флинт несколько раз пытается стряхнуть их с себя. При каждой попытке что-то падает: велосипед, знамя, транспарант, книги.

2 Хмурое утро. Развалившаяся батрацкая хибара. Перед ней стоит получивший землю крестьянин К е т ц е р и глядит на небо. Входят У п о л н о м о ч е н н ы й с портфелем, Б о й т л е р и Г р а й б ер. Кетцер. Что, Трайбер, будет дождь? 63

Б о й т л е р. Еще какой. Коллега мой и я, ничтожный винтик, Мы с ним здесь государство представляем Рабочих и крестьян, а за тобой Большие недоимки. И раз ты Не хочешь заплатить их добровольно, Придется их взыскать. Еще к тебе Имеет иск крестьянин здешний Трайбер. Но прежде - государство, то есть мы. У п о л н о м о ч е н н ы й (вынимает из портфеля бумагу). Задолженность по молоку. К е т ц е р. Если у хозяина нет коровы, ее и сосед не подоит. Уполномоченный. Значит, молока нет? К е т ц е р. Нет. У п о л н о м о ч е н н ы й (вынимает из портфеля другую бумагу). Тогда штраф. К е т ц е р. Говорят, корову лошадь кормит. А у меня кобыла корову сожрала. Уполномоченный. Околела? К е т ц е р. Обменял. Уполномоченный. Незаконная спекуляция зарегистрированным домашним скотом. Это не улучшает вашего положения, голубчик. К е т ц е р. Без кобылы я не могу держать корову. 64

Бойтлер. Вопрос фуража. К е т ц е р. А на что мне купить кобылу, если не продам корову? Тыщу лет на нас возили воду юнкеры, только слез юнкер, уселся кулак, на кулака государство, и оба сидят на шее у таких, как я. Уполномоченный. Я этого не слышал, вы меня поняли? Но если вы впредь будете вести при свидетелях подобные речи, придется мне их услышать. Так что не устраивайте скандалов, я только выполняю свой долг. Признаться, без всякого удовольствия. Я законов не пишу, я за них расплачиваюсь; с утра до ночи на ногах, в неделю снашиваю по три пары подметок, велосипедный насос - за мой счет. Уплатите наличными или чеком? К е т ц е р (выворачивает карманы: они пусты). Вот она, моя чековая книжка. У п о л н о м о ч е н н ы й (вынимает из портфеля третью бумагу). Тогда опись имущества. К е т ц е р. На мне еще есть рубаха. Вот! Зачем мне рубаха? {Снимает рубаху, швыряет под ноги Уполномоченному.) А под ней семь шкур, шесть можешь спустить. Как наступят холода, подожгу хибару, хоть маленькая, да своя. Это согревает. Хочешь ее описать? А ты поставь свою печать на землю, которую вы мне нарезали. Господь дал, Господь взял. {Бросается комьями земли.) Ну как, по вкусу тебе земелька? Могу и дранки подбросить. {Срывает с хибары крышу и швыряется в них дранкой.) Зачем мне крыша над головой? Мертвых дождь не мочит. У п о л н о м о ч е н н ы й {убегая). Господа, вы свидетели, дело зашло слишком далеко. Я не могу работать живой мишенью, тем более за такое жалкое жалованье. {Кетцеру.) Я этого так не оставлю. Бойтлер смеется. Т р а й б е р. Так. Он ушел. Теперь уж мой черед. Моя кобыла твой надел вспахала 65

До самой до последней борозды, И ты хотел полоть его мотыгой, Но ты вообще полоть его не стал, Отмазался каким-то ревматизмом, А свекла вся пропала на корню. Меня ведь тоже, видишь, как скрутило, Так что ж, об этом в трубы мне трубить? Ты у меня весной картошку клянчил: «Я осенью отдам!» Твоя расписка? Уж осень на носу. А я все жду. Но больше ждать не буду, Кетцер. Я Тебя богаче. Но ведь не настолько, Чтобы тебе дарить мое добро. С меня ведь тоже требуют налоги, А мне-то государство не поможет, Под мышки не подхватит, как тебя. За мой картофель расплатись своим И расплатись за то, что брал кобылу. На месте разочтемся, а не то Твою кобылу мне забрать придется. Кетцер. Ты подожди годок. Т р а й б е р. Я ждал два года. Кетцер. Ну, хоть неделю можешь подождать? Т р а й б е р. А ты мне не указ. Кетцер. Послушай, Бойтлер, Скажи ему, чтоб подождал неделю. Б о й т л е р (Кетцеру). Кто прав, тот прав. Кетцер. Ты вспомни, Бойтлер, время, Когда еще ты не был бургомистр И вместе мы работали на ферме, Ты был дояром, так же как и я,

Четыре года мы с тобой дружили, Все поровну делили, пополам, До самой до последней капли шнапса. Бывало, ты запьешь, а я твоих Коров дою, и все, брат, шито-крыто. А нынче ты об этом позабыл, Пришел доить меня, как ту корову. Б о й т л е р. Вчерашним пивом пьян не будешь, Кетцер. Что было, то прошло, и нет его. Вчера шел дождь, а нынче, братец, вёдро, И поле высохло, и пот наш высох. Ведь я же бургомистр, при исполненье, И для меня теперь тут все равны. Как это ни печально, долг мой в том, Чтобы помочь ему, а не тебе. Кетцер. Кобыла - все, что у меня осталось. Отнимете ее - мне в петлю лезть. Б о й т л е р. Пришлет вам государство тягачи. Оно же обещало. Кетцер. Обещало. Ты в это веришь? Я уже не верю. Б о й т л е р. Ну, значит, остается в петлю лезть. {Уходит.) Кетцер. Не тронь кобылу, Трайбер, худо будет. Трайбер не отпускает лошадь. Ты тоже в мясорубку попадешь. Тот, наверху. Он, правда, мелет долго, Зато мука выходит первый сорт. (Лошади.) Прощай, гнедая. Не везет тебе! Не много от тебя мне было проку, Не вытянула тягловая сила, Тебя уводят, значит, я пропал. Последние гроши мои уносишь

Ты на своих копытах, сучья дочь. Коль совесть есть в тебе, хотя б лягнись! Эх ты, неблагодарная скотина, Тебе бы только брюхо набивать, Один овес во что мне обошелся! Пора и честь знать. Подыхай, гнедая. {Вытаскивает нож, закалывает лошадь.) Т р а й б е р. Все вы такие - «новые крестьяне». Не смыслите в хозяйстве ни черта, Тем более нет жалости к скотине. {Уходит.) К е т ц е р {кричит ему вслед). Эй, Трайбер, подбирай свое добро! Нагнись да подними с земли кобылу, Тебя на живодерне заждались. Мешок костей снесешь на мыловарню, А падаль в плуг впряжешь. Для удобренья. {Один.) Скот для крестьянина важней всего. Хоть стой на голове, хоть лезь из кожи, Крестьянин без скота не человек. Свое же поле для него могила, Костями он то иоле удобряет, А поле собирает урожай. Мужик до гроба отдыха не знает: Над ним хозяин-барин каждый скот, Его любая выдоит корова, И распоследний мерин запряжет, И государство превратит в свинью И той свининой рот заткнет народу. Любой дурак сотрет его в муку И переварят тысячи желудков. Ну, вот он я, хватай кому не лень! Вкушайте плоть, как сказано в Писанье. {Отбрасывает нож и вытаскивает из кармана веревку.) Держись, веревочка, держись, подруга! Папаше моему ты помогла И вызволила деда из нужды, Я третьим буду, трое нас в петле. Ты лестница на небо, ты отмычка, Из ямы долговой откроешь дверь 68

Всего-то навсего за семь грошей. Прыжок во тьму, и вот уж можно миру Показывать язык, коль крюк удержит. (Уходит с петлей на шее, волоча за собой веревку.) На сцену выбегают д в а к р е с т ь я н и н а . Первый. Тягачи прибыли, Кетцер. (Входит в хибару.) Он уже холодный. В т о р о й (поднимает нож). Кобылу жаль. 3 Кухня. Б о й т л е р . Ж е н а Б о й т л е р а. З и г ф р и д . Зигфрид. Тягачи прибыли, бургомистр. Бойтлер. Мой рабочий день кончился. Пошел ты... Зигфрид. Ну, знаешь... З и г ф р и д уходит, Бойтлер велит жене стянуть с него сапоги, та падает вместе с сапогами. Входит Н е та, переселенка. Н ета . Госпожа бургомистерша, печь свободна? Ж е н а Б о й т л е р а. Нет. Бойтлер. Подай мне Указ. Бойтлер складывает из газетного листка с Указом мухобойку и гоняет мух. Входит Р а м м л е р . 69

От мух нынче отбою нет. Выйди, жена. У нас с ним политический разговор. Ж е н а Б о й т л е р а уходит. Р а м м л е р. Вот сало. Б о й т л е р. Был ты у ландрата6, Раммлер? Р а м м л е р. Да, был. Б о й т л е р. А сало, значит, возвращаешь? Он что, не взял его? Сказал, что мало? Раммлер. Похоже, он подарков не берет. Б о й т л е р. Да он же ненасытная утроба, Он целый округ обобрать готов, Ведь у него же семеро детей, И каждый год жена опять рожает. Р а м м л е р .

Я говорю о новом. Твой-то сел. Б о й т л е р. А новому ты предлагать не стал? Он спрашивал тебя, с каким ты делом? Что ты сказал? Раммлер. Стал плакаться в жилетку. Сказал, что бургомистр наш слишком левый, Что топчет беспощадно кулаков, Что он к переселенцам слишком добр И к тем, кто землю получил недавно. Б о й т л е р. Вот как? Отлично. Что же он? 70

Раммлер. Смеялся. Бойтлер. А что потом? Раммлер. Я стал его стыдить, Что он смеется над чужим несчастьем. Бойтлер. И что же он? Р ам м лер.

А он мне обещал Усовестить тебя и успокоить, Сказать, чтоб палку не перегибал. Ты, дескать, хочешь сделать все как лучше, Но в лихорадке классовой борьбы Политику неверно понимаешь. Союз с крестьянством надо укреплять. Бойтлер. А дальше? Раммлер. Дальше я его просил, Чтоб с должности они тебя убрали. Бойтлер. Ну, это явно слишком. Что же он? Раммлер. А ничего. На дверь мне указал, Поскольку он спешит на заседанье. Я слышал, уходя, как он хохочет. Бойтлер. Ну хорошо. Раммлер. По-моему, не очень. Я ною, жалуюсь, чуть не рыдаю, Стараюсь что есть сил пролить слезу, Он все глотает, большевик поганый, 71

Ему по вкусу это представленье, И тут же он в глаза смеется, гад. Ведь он же без штанов ходил, а я Чуть-чуть не стал хозяином именья Размером с округ - там, на Украине. Я, может, гражданин почище прочих, Кто лезет в государственный карман. Мне государству не впервой служить, Всегда смогу начальству пригодиться Пусть и оно приличия блюдет. Бойтлер смеется. Входит политический Б е ж е н е ц в надвинутой на лоб шляпе. Беженец. Я проездом. До вчерашнего дня занимал должность, снизу подмазывали, сверху подкармливали, народ уважал, вон какой живот отрастил, с правительством на «ты», весь район держал в страхе, а сегодня политический беженец. Они прочесывают все деревни, впереди партийный босс из района, за ним социалист на поводке, у каждой голой задницы они спрашивают, почему она без штанов, за ними новый ландрат на старом «опеле», собирает то, что партия для него посеяла, смещает и назначает. Да еще и полиция за мной гонится. Кто-то поджег гараж, а в нем были тягачи. Они шьют мне подстрекательство, бензин, мол, казенный. Откуда только он взялся, ведь все выдавалось строго по норме. Доставь меня к Эльбе, Бойтлер, хоть в бочке с компостом, только быстро, неохота отправляться на рудник или в Баутцен7. Бойтлер. Не обессудь. Мне тоже неохота. Беженец. Поможешь мне - авось себе поможешь. Ведь мы с тобой коллеги, бургомистры, А может, завтра снова ими станем, Коль и тебе сменить придется климат. Бойтлер. А может, лучше стукнуть на тебя? Вот я себе и помогу пожалуй. Пауза. Они ведь тоже предпочли бы видеть Тебя не спереди, да и не сзади,

А за решеткой, тут сомнений нет. А как дела насчет казенных денег? Надеюсь, в кассе не оставил их? Без них не далеко уйдешь. Беженец. Увы. Я честный человек. Б о й т л е р. Ну, значит, рудник. Беженец. Да касса-то была совсем пуста. Бойтплер открывает дверь. Почти пуста. Бойтлер закрывает дверь. Б о й т л е р. Так сколько? Р а м м л е р. За гараж, Где были тягачи, получишь - сколько? Беженец. Дадут лет двадцать, если повезет. Р а м м л е р. Так сколько стоят двадцать лет свободы? Беженец. Неужто двадцать я сказал? Соврал. Лет десять, больше не дадут. А с нашим Судьей дадут и половину срока. Опасней судьи старого закала, Те до смерти со страху доведут. А наш даст пять, и уж никак не больше. Одна стена не полностью сгорела, И тягачи остались целы. Значит, Никак не больше трех, и то навряд.

Р а м м л е р. Скажи еще, что ты получишь орден. Тогда и лошадей гонять не стоит. Ведь ты свободен, что ж стараться зря? Беженец платит, Раммлер прячет деньги. Пять пальцев на руке. Беженец платит, Раммлер прячет деньги. А рук-то две. Беженец платит, Раммлер прячет деньги. На корм коню. Беженец платит и т.д. Коня ты накормил. А плата за квартиру? Что ж ты думал, Бесплатно в бочку я тебя пущу? Мне доброта моя дороже встанет, Свекла начнет ботвою вниз расти, Коль ты компост мой в бочке заразишь Политикой. Политика заразна, Большая порча от нее земле. Б о й т л е р. Политика любой характер портит. Охота стукнуть мне на вас двоих. Протягивает одну руку Беженцу, другую - Раммлеру. Оба платят. Раммлер. Ты сколько бургомистром был, любезный? Беженец. Четыре года. Вот мой урожай. Вы все забрали. Раммлер. Значит, все же рудник. Б о й т л е р. Да, скатертью дорога. Б е ж е н е ц (выворачивает карманы). Больше нет. 74

Раммлер. Не густо. Из любой своей коровы Я больше выдоить смогу за год, А ты доил народ четыре года. И это - бургомистр? И государство Подобных дураков сажает в кресло? Да по тебе давно рыдает Бауцен! Давай сюда твои гроши, я одолжу тебе велосипед без шин. Если поедешь на ободах, скинь пальто, оно мне впору. Тебе и без пальто жарко будет драпать от полиции. Б е ж е н е ц (вынимает изо рта челюсть). Часы возьмете? Вот, берите челюсть. Мне все равно кусать там не придется. До нитки ободрали вы меня, А с голоду и без зубов я сдохну. Б о й т л е р. Оставь нам часы, а себе - зубы и валяй отсюда, пока за тобой не явилась полиция. Шаги. Раммлер. А вот и она. Беженец ныряет под стол. Входит Трайбер со свиной тушей на руках. Трайбер. Что там у вас под столом? Раммлер. Крупный зверь, бывший бургомистр. Т р а й б е р (пинает Бургомистра сапогом). Доить умеешь, бургомистр? Мне нужен батрак. Беженец выныривает из-под стола. Б о й т л е р. Ему некогда. Трайбер. Что, припекло задницу? Раммлер. Еще как. Прямо пожар. 75

Т р а й б е р. Мне нужно разрешение на убой. (Кладет тушу на стол.) Бойтлер. Мой риск растет. А доля убывает. Не дам я разрешенья на убой. Т р а й б е р (снимая со стола мясо). На нет - суда нет. Бойтлер. Так тому и быть. Т р а й б е р (снова кладет мясо на стол). Тебе, выходит, целую свинью От рыла до хвоста, а мне лишь хвост? Бойтлер. Коль дело лопнет, все мы погорим. Но у тебя останется твой двор, А я тогда без должности останусь. Ведь я беру-то меньше половины. Р а м м л е р. Ландрат из-за обжорства погорел, А нам ремень затягивать потуже? Пока наш новый шеф очки протрет (Напрасно, что ли, я ему втирал их?), Успеем мы десяток хряков слопать. Да кто здесь о забое говорит? Украдено - и все, и дело в шляпе. Ведь нынче все крадут, кому не лень. Не для голодных заповедь шестая. Бойтлер. Бумага стоит половину. Так-то. За целую бумагу - полсвиньи. Т р а й б е р. А Кетцер мертв. Бойтлер. Сердечный приступ? 76

Т р а й б е р. Горло. Б о й т л е р. Ведь это ты, калмык, его угробил. Беженец. Да тут у вас кулацкое гнездо. Т р а й б е р. Уполномоченного кто к нему привел? Ты взял его за горло, бургомистр, Беженец. Он был из тех, кто взял надел? Р а м м л е р. Ну да. Беженец. Был у меня знакомый бургомистр: По трупам шел. И прибыл прямо в Бауцен. Масштаб был мелок - вот его ошибка. Чем труп ничтожней, тем сильнее вонь. Составь компанию. Пойдем уж вместе. Б о й т л е р. Ты полагаешь, у тебя масштаб? Пусть мне мертвец манишку запятнал, Но ты же сам - мой пятновыводитель. Я помогу расправиться с тобой И буду снова чист перед законом. Тут диалектика, как дважды два. ( Трайберу.) А ты, кулак, за этот труп ответишь. Вот Бог, а вот порог. Мотай отсюда. Да мясо забери. Вы сами свиньи, Раз колете свиней на черный рынок. А я здесь ни при чем. (Раммлеру.) И ты. (Кричит.) Указ! Жена Бойтлера приносит Указ. 77

Т р а й б е р. Ты, значит, правишь строго по закону? Веревочке недолго виться, друг. {Уходит.) Раммлер. Указ указом. {Вынимает из кармана книгу.) А вот это знаешь? Беженец. Да это «Краткий курс». Раммлер. Довольно длинный. «История ВКП(б). «Б» в скобках. {Бойтлеру.) Ты помнишь это место с древним греком И как его на части разорвали За то, что он связь с массами порвал. Беженец. Я помню. Помню все места. Раммлер. Скажи. Беженец неразборчиво пересказывает. Раммлер. Помедленней. Беженец - как выше. Раммлер. Помедленней, сказал я. Беженец - как выше. Раммлер. Торопишься. Беженец. Иначе не могу. Раммлер. Какой талант за Эльбу удирает! Антей, и только. А его мамаша, 78

Как говорится в байке (это байка), Была земля. Пока он был с ней связан, Никто не смел его и пальцем тронуть. Но раз к нему явился герр Кулес, Схватил он бедолагу за ремень И держит на весу. Тот и задохся. Там, в сказочках, про землю говорится, В политике о массах речь идет. А потому держись за массы, Бойтлер, Не забывай про табурет дояра. Не ровен час, народ тебя попросит Придется снова под корову сесть. Кто усадил тебя на этот стул, Кто вывел из коровника в начальство? Бойтлер. Вы вывели, а я уж удержусь. Ты жаловался новому ландрату, Что бургомистр налево загребает? Ты думаешь, что ты соврал? Ну нет. Мне лучше знать, что - правда, а что - ложь. (Встает.) Увидимся, кулак, при коммунизме! (Беженцу.) Прочь с моего порога, поджигатель! Пока дойдешь до Эльбы, пожалеешь, Что мать тебя произвела на свет. Я донесу, за мной не заржавеет. Р а м м л е р и Б е ж е н е ц уходят. Жена! Где сапоги? Переселенку Пусти готовить к печке. Сало где? Нарежь побольше. Завяжи мне галстук. Тот, красный. Жена Бойтлера приносит сапоги, режет сало, галстук не того цвета, потом красный. Жена Бойтлера. Можете сварить ваш суп. Б о й т л е р (берет сало). Давай еще. Жена Бойтлера нарезает еще. (Жильцам.)

Прощу вас, угощайтесь. У нас никто не должен голодать. Ж е н а Б о й т л е р а. Зачем ты перед ними лебезишь? Зачем переселенцам лижешь зад? Бойтлер. Мне нужно государство обдурить, Прогресс в печенках у меня сидит Один неверный шаг, и я пропал, Меня, как кулака, спихнут в дояры. А руки уж не те. Мозоли стерлись. Мягчают руки, когда власть в руках. (Рассматривает свой большой палец.) Я заберу тебя в могилу, палец, Калека и урод, которым доят. И сам я, если ухвачу не так, В такой же превращусь доильный палец Для коммунизма. Эта мысль одна Меня способна сделать коммунистом, Таким же красным, как в Писанье грех. Уж лучше мне за вымя ухватиться, Чем за тюремную жестянку с пойлом. Ведь говорят же знатоки: коровник Курорт, и только, по сравненью с шахтой. Игра идет по-крупному, на жизнь. Учтите правила, мозги. Чуть ветер С востока, надо надевать пальто. Лижи, служака, задницу любую, Которую тебе подставит власть. А если твой начальник закачался, Столкни с дороги, пусть себе летит, Пинай покрепче, пусть трамплином служит Тебе ведь снова задницу лизать. Не бойся нагоняев и накачек, На черепушку пепел гуще сыпь. А шеф погорячится и остынет, Ведь не повиснет брань на вороту. Противно, но зато диалектично. Сухим умей вылазить из воды В кормушке для тебя полно еды. {Уходит.) Ж е н а Б о й т л е р а. Кто накачал ей брюхо, интересно?

4

Чулан, отведенный переселенке. Н е т а, Ф о н д р а к . Н е т а. Послушай, Фондрак, мне малы все платья. Я здесь живу, как прохожу сквозь строй. А помнишь, ночью под кустом терновым Ты говорил мне, как я хороша, Мол, груди у меня как у графини, Мол, губы словно вишни у меня. Фондрак. То было в полнолуние, давно. Теперь я, как ты знаешь, безработный. И грудь не та, и той уже не будет. И мяса нам начальство не дает, И лишний рот ведь тоже не подарок. {Отбирает у нее сало и съедает.) У американцев есть пенопласт против отвислости грудей. Я видел рекламу в журнале, молодой Зенкпиль привез его из Берлина, достал у спекулянта свининой. Принеси пива.

5 Деревенская улица. Х а й н ц , в синей рубашке, прибивает дорожный знак: МТС. Входит У п о л н о м о ч е н н ы й с портфелем под мыш­ кой, на брюках большая дыра. Уполномоченный. Глотаешь пыль, давишься половой на гумне, бродишь по свинарникам, утопая в навозе, лазаешь по загаженным курятникам за яйцами, мясом и зерном, а заскорузлые товарищи крестьяне не желают ничего сдавать государству. Лучше уж корпеть за письменным столом. Мы провели земельную реформу, Раздали землю полевым кротам. Батрак теперь хозяин. Мы сказали: Паши и жни, стране нужны продукты. А он плюет на правила поставок, Он копит, он гребет все под себя, Натравливает псов на нашу власть. Вот, был костюм из первоклассной шерсти, Я всю войну спасал его, берег... Из-за свиньи паршивой он пропал! 81

У стервеца по мясу недоимка, А он в сарае держит двух свиней! Откуда у него добро такое? Ему сказали: все теперь твое, Земля и скот, кредиты, семена. А кто сказал? Мы. Наше государство. А он на нас науськивает псов. Сволочи эти крестьяне. Напишу заявление, чтобы мне выдали огнестрельное оружие для самообороны. Или переквалифицируюсь в работники культуры. {Вытаскивает из кармана колбасу.) Крестьяне культивируют землю. Мы культивируем крестьян. Это называется культурная революция. Пашу мозги, как говорит поэт. Может быть, меня сделают директором здешнего дворца культуры. Хайнц. Валяй, я не против. Но у нас здесь нет дворца культуры. Уполномоченный. В каждой деревне будет свой дворец культуры. (Уходит, уплетая колбасу.) Входит Х е н н е . Хайнц. Тягачи пришли. Х е н н е {разглядывает дорожный знак). Долго же они шли. Хайнц. Больно ты скор. Всего неделю назад пастор говорил проповедь об освобождении, а сегодня уже прибыли тягачи. Входит 3 е н к п и л ъ , разглядывает тягачи, ждет. Зенкпиль. Сколько их? Хайнц. Два. Входит М о л о д о й к р е с т ь я н и н , разглядывает дорожный знак, ждет, потом входит С т а р ы й к р е с т ь я н и н , та же игра. Старый крестьянин. Два тягача на двадцать душ. Хреново.

X е н н е. На девятнадцать. Кетцер был двадцатым. Входит Ф л и н т с велосипедом. Флинт. Я опоздал? Зенкпиль. Ты - нет. Флинт. Весь коммунизм Боюсь прошляпить из-за партработы. Один велосипед на три деревни, Когда на шее целое хозяйство, А разрешенья на оружье нет, Как тут поднимешь классы на борьбу? В чем дело? Что за траур? По кобыле? Мне что, на гроб заказывать венки? Зенкпиль. Один. X е н н е. Для Кетцера. Флинт. Он умер? X е н н е. Да. Зенкпиль. Повесился. X е н н е. Его кобыла сдохла. Ее хотел взять Трайбер за долги. Флинт. Это противозаконно. Зенкпиль. Сказала свинья после убоя.

Хайнц. А полиция услыхала, что убой незаконный, забрала крестьянина, и он, коли не помер, до сих пор сидит. Молодой крестьянин. А отчего его кобыла сдохла? X е н н е. Ножом ее пырнул. Молодой крестьянин. Кто? Кетцер? X е н н е. Да. Старый крестьянин. Единственную дойную корову Он отдал за кобылу. А кобылу Зарезал ни за понюх табаку. Теперь он недоимку не заплатит. Он на крюке для хомута висел. Флинт. Не мог уж подождать! Кобылу продал И за веревку? Дурья голова! А вы чем думали? Куда смотрели? Меня кулак намылит, я - веревку? Да лучшее на свете государство Народу не поможет, если он Полезет в петлю за его спиной, Поднимет по привычке руки вверх, В штаны перед реакцией наложит. Что пялитесь? (Показывает на свой партийный значок.) Вот это - лишь медяшка, Когда под ней твое не бьется сердце С такими же сердцами в унисон. И разве только лично для себя Я жизнью рисковал, когда ребята В коричневом ходили с козырей? Какие мне от этого доходы? Старый крестьянин. Уполномоченный его достал. 84

Флинт. А разве он меня не достает? Но я считаю - только так и надо. Молчание. Он знал, что мы получим тягачи. Старый крестьянин. Обещанного можно ждать три года.

Ф л и н т (рычит). Вы танки слали на Восточный фронт, А русские дают вам трактора. Входят Р а м м л е р и Т р а й б е р . Р а м м л е р. От лучшего коня освободили Они мое хозяйство в сорок пятом. Флинт. Скажи спасибо, что цела башка. Раммлер. Когда придешь мотыжить свеклу, Хенне? Хенне хочет снять шапку. Флинт. Ты, Хенне, шапку не ломай, не надо. Ведь ты же получаешь трактора. Хенне подчиняется. Трайбер. Три штуки русских тягачей поступили в Гранцов. Первый уже скапустился, не хватает какой-то запчасти. Тракторист орудует в пивной, заводит хозяина и накачивается пивом. Хайнц. Уйдите от греха, не то запашем. Раммлер. На ваших-то дефектных тягачах? 85

а м м л е р и Т р а й б е р уходят. На сцену въезжает Полицейский. Хайнц. Кого ловишь? П о л и ц е й с к и й (останавливается). Одного бургомистра. Вы его не видали? Хайнц. Его давно след простыл. Выкури со мной сигарету, товарищ. Ты возвращаешь мне веру в народную власть. Трактора присылают, бургомистров арестовывают. Чем не праздник! П о л и ц е й с к и й {закуривает). Он проезжал здесь на велосипеде без шин. Ваш бургомистр сообщил. Хайнц. Бойтлер? Полицейский. Да. Флинт. А он удрал с казенной кассой? Полицейский. Кто? Флинт. Твой клиент. Полицейский. Да. Хайнц. Тогда обыщи нашего, может, у него в гараже одного велосипеда не хватает, а в кармане лишняя сотня. Полицейский. У меня нет ордера на домашний обыск.

Хайнц. Опять бумажная война. Полицейский. Можете на него донести. Если подтвердится, значит, вы проявили бдительность, получите поощрение, если нет, значит, клевета и наказание по закону. {Уходит.) Хайнц. Последнюю мою сигарету взял. Поехал - да не за тем. Флинт. Спасибо и на том: одним мерзавцем меньше. Хайнц {колотит молотком по дорожному знаку). Один другого стоит. С разных сторон входят З и г ф р и д и Ш м у л к а. Зигфрид. Слышишь, Шмулка, Прислали трактора. Хайнц. И трактористов. Флинт. Ты знамя притащил? Зигфрид. Да, притащил. Флинт. В сарае старом будет МТС, В сарае, где пытали нас жандармы За то, что наматрасник кумачовый Мы на ворота замка натянули, Стоят машины из России красной. Зенкпиль. Две штуки. Флинт. И они так начинали Голодные, в разрушенных деревнях, 87

На танками израненных полях. Их тоже кулаки в тисках держали, Но в голове у каждого был свет, Зажженный Лениным, хоть иногда Его гасила пустота в желудке. Чуть не весь мир с издевкой рот кривил, Но вам известно, чья взяла в итоге. И так же точно будет все у нас. З и г ф р и д (Шмулке). Из Сталинграда трактора пришли. Молодой крестьянин. Неужто Сталинград еще стоит? Я думал, что его с землей сровняли. Зигфрид. Он восстановлен. Мы тут поле вспашем Они электростанцию построят. У них так быстро города растут, Как у тебя сорняк на огороде. Они в одну минуту из пустыни Цистерну для воды сооружают. Мы тут, коль нет дождя, и скот, и люди, К земле склоняем шеи, молим Бога, Чтоб дал воды, а там у них крестьянин Плевать хотел на эти все дела. Хайнц. Колхоз. Зигфрид. Ты против? Молодой

крестьянин. Или за колхоз?

З и г ф р и д .

А как же. Ф л и н т (суфлирует). Против. З и г ф р и д .

Нет, я за колхоз.

Флинт. Колхозами враги народ пугают. Зигфрид смотрит на него с возмущением. (Тихо.) Еще не вечер. Поживем - увидим. Шум тракторов. Народ. Шмулка размахивает знаменем. Зигфрид. Все рвешься в город, Шмулка? Ты гляди: И в нашу глушь прислали трактора. Есть техника - так будет коммунизм, А ведь при коммунизме нет различья: Что город, что деревня - все равно. Уж лучше ты здесь сразу оставайся. Ш м у л к а (старательно размахивая знаменем). Не знаю, больно долго надо ждать. Флинт. Социализм въезжает в деревню на тракторах в двадцать четыре лошадиные силы, а вы стоите, как капиталисты на майском параде на Красной площади. Ну да, вам трактора достались даром, Мы оплатили их. Хотя б махайте. Хенне размахивает знаменем. Молодой крестьянин. Он опрокинет четырех быков. Флинт. И десять кулаков с дороги сбросит. Х е н н е (все еще размахивая). А через год запашет все межи. Хайнц. Ну, Хенне, ежели тебе не к спеху, Ты, может, размонтируешь мотор, Впряжешь в тягач кулацкую кобылу? Старуха. В таком содоме не заснешь, пожалуй. 89

Старик. При социализме людям не до сна. Все уходят, кроме Зигфрида, который задерживает Шмулку. Зигфрид. Эй, Шмулка, мне понятно, почему Ты так махала бешено. Шмулка. Мне тоже. Зигфрид. Нам трактора шлет власть Советов, Шмулка. Мы все сожгли у них: и урожай, И семена в земле, и даже землю От Белого до Черного до моря. А власть Советов шлет нам трактора. Мир ничего подобного не видел, А ты все это видишь наяву. Социализм мимо тебя проехал, А ты лишь тракториста в брюках видишь, А в голове одно, чтоб он спустил их. Шмулка. Да. {Уходит.) Входит Б о й т л е р . Зигфрид. Ты снова на посту, бургомистр? Опоздал на парад. Бойтлер. Много шума из-за двух тягачей. Зигфрид. Придется тебе, как начальству, с завтрашнего дня вставать спозаранок, а то попадешь под колеса, деревня моторизована. Пора на праздник. {Быстро уходит.) Бойтлер. Ретивый ты больно. Входит П о л и ц е й с к и й с Б е ж е н ц е м в наручниках. 90

Бойтлер. Ну, со свиданьицем. Беженец. Да не с последним. Бойтлер. А разве к Эльбе, братец, этот путь? Дорога в Баутцен. Слыхал, наверно? Сибирское предместье. Беженец. Ждет тебя. Бойтлер. Мир все теснее, скорости растут, Не только нищий - всякий может выжить. Лет через десять в поезде особом Как представитель дружеской страны Я, может, и проеду мимо места, Где ты позорно будешь землю рыть. У человека губы есть и зад, Вот точно так же и у коммунизма Есть вход парадный, есть и черный ход. Беженец. Хоть ты предпочитаешь зад лизать, Ты в пасть ему не попади случайно, Не перепутай с задницею рот. Бойтлер. Тебя, вредитель, коммунизм срыгнет И на тебя же после облегчится. Беженец. Жаль, руки связаны, уж я б ответил. Бойтлер. Браслетик жмет? Беженец. Тебе он будет впору. На складе в лагерях - любой размер.

Полицейский. Кончили дискуссию? Двигай, бургомистр, у меня и так из-за тебя сверхурочные. Все ноги стер, гоняясь за тобой с велосипедом наперевес. А мог бы сидеть, играть в скат. Черт тебя дернул устроить пожар, идиот этакий. Обед я уже прозевал. Пятьдесят грамм мяса потерял из-за такой мелкой рыбешки, как ты. Беженец. Коль честно служишь, и его бери. Бойтлер. Следи за ним, товарищ, он опасен. Арестованный бросает в Бойтлера камень. Тот увертывается. Полицейский. Мне не нужны советы. (Арестованному.) Ну, пошли. Б е ж е н е ц (Полицейскому). Ты пожалеешь, что его не взял. Придется снова целый путь проделать. Грабеж, убийство, левый бой скота Статью любую он готов нарушить. Полицейский. Твои советы тоже не нужны мне. Бойтлер набрасывается на арестованного, Полицейский его оттаскивает. Не перегибай! Я обязан доставить его живым, так? {Арестованному.) За это нарушение я обязан увезти его в машине, доставить за час туда и обратно. Беженец. Несправедливо! Бойтлер. Ах ты, подонок! Он - за справедливость! Как поведут тебя через деревню, Я выстрою в ряд всех односельчан. Они тебя проводят добрым словом. И кислого дадут на посошок. {В ярости уходит.)

Б е ж е н е ц (кричит ему вслед). Увидимся в Сибири, уголовник! ( Уходит с Полицейским.) С разных сторон входят П е р е с е л е н к а с кувшином пива и К р е с т ь я н и н в шапке. Шапка. Пивко для милого? Переселенка идет дальше. Жаль я - не он. Я б женщину за пивом не отправил. Н ета. Но пиво не для вас. Шапка. А для ребенка Другой папаша был бы даже лучше. Нета. Хорош ли, плох - ребеночек его, Пусть даже я другого бы желала. Но я-то не желаю. Шапка. Может, зря? Коль сделан шаг, второй не стоит делать. Нета. На двух ногах. А у меня четыре. Шапка. А может, неродной отец ребенку Родней родного будет. Ты прикинь. Нета. Куда ему деваться от людей. А люди были бы несправедливы. Ну, мне пора. Вам тоже. Я пойду. Коль женщина нужна, красивых много. Шапка. Я вижу, что задерживаю вас. Но слишком поздно - иногда не поздно, 93

А я из не особо торопливых. Бывает, на проселочной дороге, Той, по которой ездишь каждый день, Стоит припорошенный пылью тополь Такой же, как другие все деревья, Но если приглядеться - не такой. Два года можно ездить по дороге С утра - на поле, вечером - домой И лишь на третий год заметить тополь, А он четыре года там стоит. Н е т а. Я, может, это и пойму. Пора мне. {Уходит.)

6 Сельский кабак. Молодые Т р а к т о р и с т ы . Флинтув позе оратора, ждет публики. Входят З и б е р и другой К р е с т ь я н и н . 3 и б е р. Флинт, долго будешь речь свою держать? Мне утром в поле выходить. Флинт. Пока Вы смысл поймете. Крестьянин. Ну, тогда я понял. (Уходит.) Входит Х е н н е . X е н н е. Чего ты ждешь, Флинт? Флинт. Двадцати крестьян. Кто говорил, на двадцать человек Два тягача - хреново? Входит 3 е н к пи ль. Зенкпиль. Девятнадцать. 94

Флинт. Я девятнадцати не насчитал. Зенкпиль. Жди дольше - и останешься один. X е н н е. Я остаюсь. Входит С т а р ы й к р е с т ь я н и н . Старый крестьянин. Хреново, я считаю. Входят С и м о н а й т и другие К р е с т ь я н е . Флинт. Пока у вас в желудках было пусто, Вы до отказа наполняли зал. Зенкпиль. Тогда в мозгах у нас хватало места, Теперь они политикой набиты. А вы туда солому класть горазды, Вязанку на вязанку, сноп на сноп, Все, что внизу, воняет и гниет. Да от такой политики смердит, Да от нее стошнит кого угодно. Флинт. В твоих мозгах еще найдется место. Совсем недавно родилась, друзья, Эпоха новая в тяжелых муках Чужим штыком младенца вырезали Из материнского больного чрева. И вот теперь мы в старом гараже Торжественно открыли МТС. Так вот, новорожденная эпоха Была мокра от крови материнской... Зенкпиль. И вся в говне. Флинт. А кто ее обгадил? На запад удирали юнкера В грузовиках без шоферов военных, 95

Тряслись от страха, что поймают их, Баб отберут и чековые книжки. Вы юнкеру позволили удрать, А он не к черту на рога уехал, Он укатил в баварское именье. По нем у стенки место горько плачет. С т а р ы й к р е с т ь я н и н заснул, храпит. Проснись скорей, а то ведь он вернется. Старый крестьянин просыпается. Кому я говорю? Старый крестьянин. Кто? Зенкпиль. Юнкер! С т а р ы й к р е с т ь я н и н (вскакивает, встает по стойке «смирно», озирается). Где? Смех. Флинт. С востока понаехали обозы, переселенцы, как саранча, принесли с собой голод и тиф. Красная армия предъявила счет за четыре года бесчеловечности и выжженную землю, но она принесла мир и земельную реформу. И сапоги лизать - уже не козырь, А лакомиться - время не пришло. Земли под паром было слишком много, Скотины - слишком мало, тракторов Ни одного. И все пошло, как прежде. Большой снова стал поедать малого, у меня лошади, а у тебя что? Мотыжь мою свеклу, если просишь взаймы кобылу, или сам впрягайся в плуг и подыхай в борозде. Вы голодны? Зато я сыт. Сегодня у нас появилось двадцать четыре лошади. Зенкпиль. Не вижу здесь я столько лошадей. Хайнц. У тягача двенадцать сил. Помножим Двенадцать на два - и ответ сойдется. Один из трактористов гогочет.

Флинт. На кой нам ляд кобылу брать взаймы? При коммунизме даже тракторист Крестьянину без надобности будет. Он технику возьмет на поводок, А сам, как инженер, за пультом сядет. Трактористы смеются. С утра включаешь, к ночи - выключаешь, А в промежутке - шахматы, кино И прочие культурные занятья. З е н к п и л ь ( Старому крестьянину). Мы в коммунизме. Просыпайся, Франц. Старый крестьянин. Что? Где? Я - за! (Поднимает правою руку, снова засыпает.) Зенкпиль. При коммунизме, дядя, Твою старуху-то обобществили. Теперь владеет ею государство. Старый крестьянин. Мою старуху? Это хорошо. (Хихикает.) Уж то-то радость государству будет. Жена дает ему подзатыльник. При коммунизме бить людей нельзя. Входит Б о й т л е р . Б о й т л е р. Вот это праздник! Любо посмотреть. Не каждый день в село приходит трактор. Как не порадоваться бургомистру, Ведь сердце так и прыгает в груди, И на язык слова из сердца рвутся. Я мог бы нынче речь не говорить, Коллега Флинт умеет это лучше, Он так прекрасно выразить сумел Те чувства, что у нас в груди бушуют. Да, Флинт, ты выражаешь наши мысли. Зигфрид. Тебе все было слышно через стену?

Бойтлер. Я знаю, так никто из нас не скажет. Флинт. Я знаю, что ты держишь на уме. Бойтлер. Душа чужая, говорят, потемки. Вот, например, хотя бы взять тебя. Ведь за тобой недопоставки мяса, А ты о коммунизме говоришь. Не знать тебя, так можно и подумать, Что ты два пишешь, держишь три в уме. В стране нужда, а ты зажилил мясо, Но знаю я, какой ты человек. Флинт. Я ставлю пиво всем. Крюгер. А деньги есть? Флинт. Да. (Считает свои деньги.) Завтра. Крюгер. Как же - завтра? Молодой

крестьянин. Послезавтра.

Смех. Крюгер. А что со всеми нами завтра будет? Хозяев власть все больше притесняет. Вот я тебе тут пиво наливаю, Кредит тебе даю на десять кружек, А в городе за письменным столом Начальник важного отдела курит. Между двумя сигарами небрежно Поставит он печать под бумажонкой И сделает меня до смерти нищим. А может, мне письмо придет по почте,

Удар под дых - и я с копыт долой. И не успею взять с тебя за пиво. А государство приберет к рукам Все, что мы потом-кровью наживали, И дед мой, и отец - два поколенья. Флинт смеется. Я знаю, ты меня хотел бы вздернуть, И чем скорей, тем лучше, но шалишь! Со средним классом заключен союз, И я узнал об этом из газеты. Флинт. Еще не вечер. Крюгер. Да. Я это знаю. И на тебя уж кое-кто косится, Как ты сейчас косишься на меня. Ты, верно, тоже кой-кому мешаешь, И кто-то ищет на деревьях сук, Чтоб выдержал тебя, когда повиснешь. Перемениться могут времена, И если сук такой в лесу найдется, Тогда я первый вытащу свой нож, Веревку срежу и тебя сниму. В кредит тебе я пива не продам. Дела мои идут из рук вон плохо, А по ночам все тот же страшный сон: Я разорен, клюет мне печень коршун, Идет мое хозяйство с молотка, В розетку втиснуты мои два пальца, А доктор говорит: нельзя вам пива; А я ему, что пью на нервной почве, Что заболел от недостатка средств, Что не могу я пиво раздавать Задаром, как благословенье свыше, Что пиво - это вам не Дух Святой, А я не Бог, чтоб наливать бесплатно, Что ваши деньги - это тяжкий крест, Что я их на спине тащу, как горб, А дети в этот горб мне тычут пальцем: Глядите, вон идет капиталист! При этом я - как грузчик для налогов, Гружу, тащу, сдаю их в министерство. Ты не поверишь: мне противны деньги. 99

Тракторист. Трактирщик, ставлю пиво. Вот пять марок. Они твои, коль ты их в рот возьмешь. Крюгер делает это. Второй тракторист. А если съешь их, дам тебе десятку. Крюгер съедает деньги, Тракторист дает ему десятку. Ф л и н т ( Трактористам). Здесь вам не цирк. (Крюгеру.) Ты принеси заказ. Бойтлер. Я заплачу. (Флинту.) Заплатим, сколько можем. Ты - языком, а я своей деньгой. Крестьянин. Известно всем, откуда что взялось. Бойтлер. Известно? 3 е н к п и л ь. У свиньи - чревовещанье. Б о й т л е р .

А что за клевету - тебе известно? Особенно за клевету на тех, Кто наше государство представляет? Тракторист смеется. Прочтешь Указ - и будет не до смеха. (Зенкпилю.) А если в суд подам за клевету, Куда тебя за это суд упрячет? (Уходит.) Зенкпиль. Туда, куда тебя упрятать надо. Б о й т л е р (возвращаясь). Ты это обо мне? 100

X е н н е. Скажи, что нет, Ведь у тебя семья. Зенкпиль. Да, о тебе. Б о й т л е р. Ты лишнее сболтнул, я не расслышал, Когда чревовещали чьи-то свиньи, Намек на личность молча проглотил. У человека, думаю, есть дети. Но, если оскорбляют государство, Я не могу молчать: ведь без отца Ребенок обойдется, если надо, Вон сколько безотцовщины растет! Но если мира нет - они погибнут. А наше государство - это мир. Зенкпиль. О государстве я не говорил. Б о й т л е р. Ты говорил, мне в Бауцене место. Зенкпиль. А где ж еще. Б о й т л е р. Слыхали это все. А я-то ведь назначен бургомистром. Ты, значит, утверждал, что государство Все должности преступникам дает. Ты утверждал, что здешний суд за правду Тебя отправит в Баутцен, и, значит, Ты утверждал, что наше государство За правду в Баутцен шлет всех людей. Вы все свидетели, что это враг. Раз наше государство - это мир, Ты мира враг. И раз всем детям Мир нужен больше материнской ласки, Ты враг детей. Да, ты - детоубийца. З е н к п и л ь (Хеш е). Держи меня!

Бойтлер. Держи, держи его. Ради детей. Сидеть ему лет десять. А если не удержите - все двадцать. Когда вернется, детки поседеют. Флинт. Меня держите, я его прикончу! Крестьяне крепко держат его. Бойтлер. К чему террор? Его тюрьма исправит. Не принуждением, а убежденьем. Достаточно немного припугнуть. Мне тоже было сдерживаться трудно. Но делают политику с умом. {Уходит.) Ф л и н т {вырывается). Ну, Бойтлер, если я подохну первым, Я отрекусь от материализма И католичество приму и буду К тебе являться по ночам во сне, Чтоб задушить до смерти. Бойтлер. Ренегат. {Уходит.) Входит П е р е с е л е н к а с кувшином. Крюгер. Вам что угодно? Н е т а. Пива. Полкувшина. Крюгер. Сегодня здесь закрытое собранье. Флинт. Налей всем людям пива, я сказал. Крюгер разливает пиво, все пьют. Земля, которая терзала нас, Земля, истерзанная нами, - наша. И техника, сулившая лишь смерть Бомбардировщики и танки, - ныне Несет нам мир. Они в одних руках

Соединились - древняя земля И техника новейшая. А прежде Не смели мы об этом и мечтать. Сегодня мы не проливаем крови, А завтра пот не будем проливать. Ф л и н т а 1. За твою новую невесту, Флинт! Кто на очереди? Когда при Гитлере он сидел, я за него костьми ложилась. {Показывает на Флинту 2.) И вот благодарность. Зенкпиль. Костьми она ложилась. Смех. Хайнц. На вишне снова ягодки повисли, А груди твои, милая, обвисли. Флинта 1 дает ему пощечину и уходит. ( Трактористам.) Ну, Флинта! Видно, очень наболело. А я подставлю и другую щеку: Жил один батрак, у него восемь душ детей, идет он на картофельное поле, ворует у помещика восемь картофелин. Приходит помещик, считает, отбирает восемь штук ворованных, батрака под зад коленом. Дело было в тридцать четвертом. Проходит одиннадцать лет. Гитлер сочетается законным браком, закрывает лавочку, все рыдают, помещик хватает родословную, батрак помогает ему собрать манатки, и хозяин сматывается, наложив в штаны от страха перед Сталиным. Картофельное поле должно перейти к батраку, у него от голода живот подвело, да и у детей тоже, понятное дело. А он упирается: неправедно нажитое добро и тому подобное, а сам пускает слюну, глядя на запад: ему опять охота юнкеру сапоги лизать. Мало его в зад пинали. А года через два межу запашут, И он другую песню запоет. И про добро неправое забудет, Начнет твердить: мое, мое, мое! Вот тут его опять под зад коленом. Хеше влепляет Хайнцу пощечину. Хайнц. За что? Я что-нибудь не то сказал? 103

Тракторист. Поставьте пиво этому артисту. С т а р ы й к р е с т ь я н и н (Хенне). Не ставь телегу впереди кобылы, Не ставь кобылу перед тягачом, Не дай Господь, она насыпет яблок. Хенне. Да, верно, он пинал меня под зад За восемь штук картофелин. Но он же, Когда уехал, дал мне двух коров. Пинок - за две коровы. Старый крестьянин. Это даром. Трактористы заходятся смехом. Тракторист. Когда Господь Бог делал крестьянина, он еще не изобрел мозги. Когда началось производство трактористов, старик заметил, чего не хватает. Он хотел снять крестьянина с конвейера и встроить ему это дело, но не успел: голова была набита соломой, потому что в сарай она не помещалась, а держать ее во дворе было жалко. Хенне. Подотри сопли. Т р а к т о р и с т (снимает куртку и т. п.). Ну, все. Туши свет. Молись, дядя, да побыстрей. Второй тракторист. Надевай куртку и кончай базар. У тебя уже есть долги: полкрестьянина и три сломанных носа. Хайнц. Почем крестьянин? Тракторист. Три смены, на крестьян цена упала. Но он не все про меня сказал. Завидует. У меня двадцать семь судимостей за телесные повреждения, из них двенадцать со смертельным

исходом. А также с материальным ущербом: двух кабаков в Штраусберге как не бывало. Шмулка встает и не спеша выходит из корчмы, как бы нечаянно задев Первого тракториста. Первый тракторист. Пойдем выйдем? Хайнц. Была охота. П е р в ы й т р а к т о р и с т (Зигфриду). Аты? Пауза. Зигфрид. Мне тягачи важнее. Первый тракторист. Верно. Главное - жертвовать собой. (Берет две спички, у одной отламывает конец, зажимает обе спички в ладони, подносит головками Второму трактористу.) Короткая проигрывает. Второй тракторист (вытаскивает короткую спичку). Твоя очередь первая. П е р в ы й т р а к т о р и с т (Зигфриду). Покажи дорогу. Я покажу, где стоят тягачи. Сможешь их почистить. (Уходит.) Зигфрид идет за ним. Слышен шум драки. Зигфрид возвращается с синяком под глазом. Флинт. В чем дело? Зигфрид. Показал ему дорогу. Хайнц. И посветил отличным фонарем. Зигфрид. Завидуешь? Пусть сам тягач он чистит. 105

Зенкпиль. Слышь, парень, у меня земля под паром, Не пахана который год. Ты вспашешь? Второй тракторист. Слышь, парень, я с войны вернулся цел, Мне рисковать костями неохота. Я, парень, очень мины не люблю. Зенкпиль. Зачем об этом думать? Второй тракторист. Чтоб не сдохнуть. Был у меня приятель в Бранденбурге, Стоим мы как-то вечером и курим У тракторов, а тут как раз крестьяне И ну канючить, чтоб им пар поднять. А там на поле мины. Я сказал: Мне рисковать костями неохота, Я, дескать, очень мины не люблю, Пахали бы вы лучше на кобылах. А мой приятель выбросил бычок, Сказал, что перекуры надоели, Уселся на свой трактор и рванул. Да с трактором и угодил на небо. Молчание. Потом Хенне снимает шапку, за ним остальные, рассказчик последним. Переселенка все еще ждет у стойки. Второй тракторист. Хозяин, не видишь - женщина на сносях. Сколько можно ждать твоего разбавленного пива? Шевелись, а то хуже будет. Крюгер наполняет кувшин. П е р е с е л е н к а уходит. Т р а к т о р и с т швыряет на стойку деньги и тоже уходит. Крюгер. Надо бы застраховать имущество. ( Сгребает деньги.) Три марки лишних. Мотает деньги почем зря. А нашему брату приходится работать. Старый крестьянин. Никто не спорит против тягачей. Вот только что за люди трактористы?

Что скажешь, Флинт? Похоже, им плевать, Какая борозда и как ложится. Ведь им бы только зашибить деньгу. Неровно пашут и неглубоко. Флинт. А ты халтурить им не позволяй. ( Уходит в сортир.) Крестьянин. Беда одна не ходит. Мало нам Той пены, что с востока накатила, Теперь к нам лезет городская шваль, А мы - помойка. С и м о н а й т (бьет его). Вот тебе за пену. Крестьянин. На немца руку поднимаешь, гад? Хайнц насвистывает первые такты «Германии». Другой крестьянин (бьет Симонайта). Поляк паршивый! Получи от немца. Крюгер. Во двор идите. Крестьянин. Нам и здесь не тесно. Драка продолжается, пока из сортира не выходит Флинт. Флинт. Сдурели спьяну? Прекратите драку! Крюгер. А я ведь не успел застраховаться. К р е с т ь я н е расходятся. Входит Ф о н д р а к , Флинт остается. Крюгер. Твой малый, тот, что в пузе пиво взял И отвалил с мамашей. 107

Ф о н д р а к. Пива - мало, А малый - лишний. Крюгер. Баба заплатила. Ф о н д р а к (выворачивает карманы, швыряет на стойку деньги). Я, что ли, победил в войне? Крюгер. Не я же! Грош доплати! Ф о н д р а к. Будь человеком, Крюгер! Крюгер. Пишите в управление финансов. Ф о н д р а к. Охота выпить, Крюгер.

Крюгер. Всем охота. Когда нет денег, нечего и пить. {Смеется.) Ф о н д р а к. Крюгер, что чернее: ночь, твой шнапс или твоя дохлая свинья? Сколько пива в трех ведрах воды? Крюгер, оглянувшись на Флинта, наливает Фондраку пива. Знанье - сила. {Пьет.) А при коммунизме пиво бесплатное? Флинт. И пиво тоже. Ф о н д р а к. А ты не хочешь сразу устроить мне коммунизм? Поставь для начала кружку пива! Флинт. А ты не хочешь устроиться на работу, Фондрак? Возьмешь у нас надел, съедешься с переселенкой, и будут тебе деньги на пиво. 108

Ф о н д р а к. Поживем - увидим. А выпить желаю сегодня. Пива. {Но ему не подают.) И я должен это терпеть? Флинт. Придется. Ф о н д р а к. Крюгер, сигарету. В счет кредита для переселенцев. В Польше перед концом войны у меня было четыре тысячи штук. Обер-ефрейтор отобрал, сука. А я был ефрейтор. Ф л и н т {уходя). Подумай насчет надела, Фондрак. Ф о н д р а к. Карп рыбку удил, да в пруд угодил. Флинт. «И это - лошадь?» - сказал осел, увидев автомобиль. {Уходит.) Фондрак. Пива, Крюгер. Заплачу, когда Варшава опять станет немецкой. Крюгер. Не Варшава тебе светит. Фондрак. Американцы нам помогут. Если не даешь пива, Крюгер, и сигарет тоже не даешь, устрой мне по крайней мере бабу - в счет кредита для переселенцев, хотя бы твою. Хайнц и Зигфрид смеются. Был у нас в Губернике один тип, так он занимался этим прямо на площади средь бела дня. Подходит к нему пастор: «Господин Козлек, у вас что, стыда нет?» «Нет, - говорит, никакого». Потом явился полицейский с резиновой дубинкой и сиреной, как архангел в рай, наконец, приехала пожарная команда с брандспойтами и устроила всемирный потоп. 109

Зигфрид. Фондрак, ты, наверно, аморальный, а? Ф о н д р а к. Моя мораль такая: чтобы быстрей наступил коммунизм, нужно больше людей, баба рожает по одному в год, а двойню - если повезет. В газетах пишут, повышайте производительность. Это и морали касается. Ты мне не командуй, когда брать на караул. У меня мораль такая, а у тебя - лучше? Х а й н ц и З и г ф р и д уходят. При коммунизме обойдутся без тебя, Крюгер. Ты представь, комиссар обходит строй и говорит: Где эта сука, обер-ефрейтор? Он отобрал у моего друга Фондрака в Польше, во время отступления, все сигареты, четыре тысячи штук! И где этот Крюгер? Он моему другу не поставил пива, капиталист поганый! Потом прячет в карман свою пушку, а она еще дымится, и говорит: Фондрак, старый черт, ты мастак вскрывать банки, а не открыть ли нам бочку? И мы с ним открываем бочку. Входят Р а м м л е р и Т р а й б е р . Трайбер. Нужна работа, Фондрак? Фондрак. Я бы выпил. Трайбер. А ты купи себе пивка, приятель. Фондрак. Тебе батрак наемный нужен? Трайбер. Да. Фондрак. А ты купи себе рабсилу, друг. Трайбер покупает для Фондрака пиво. Раммлер. Не связывайся с ним, иди ко мне. Работа легкая, большие деньги. (Покупает пиво для Фондрака.)

Ф о н д р а к {выпивает). Пуста. Я, может, сам возьму надел. Раммлер и Трайбер покупают пиво для Фондрака. Раммлер. Ты и веревку заодно возьми. Из двадцати охваченных реформой Один висит в петле. А почему? У остальных веревки не нашлось. Фондрак выпивает, Раммлер и Трайбер покупают пивоу Фондрак выпивает. Фондрак. А если захочу, пойду в шахтеры. Раммлер. Аккордная работа - это смерть. Фондрак. Деньги не пахнут, сказал лавочник и вытащил дукат из дерьма. Раммлер и Трайбер покупают пиво для Фондрака. Он выпивает. Трайбер. Ты пиво получил. Фондрак. Но слишком мало. Рам млер и Трайбер. Поставь еще для Фондрака. Крюгер приносит пиво, Фондрак выпивает. Фондрак. Мне мало. Трайбер. Ну и здоров же ты, скотина, пить! Фондрак сваливается. Каждый из крестьян пытается утащить его к себе. 111

Крюгер. Вы пополам его не разорвите. Крюгер приносит кости. Крестьяне бросают жребий, кому достанется Фондрак. А куртка-то цела. ( Снимает с Фондрака куртку.) Пивной должок. Трайбер уносит Фондрака на спине, Раммлер идет за ним. К р ю г е р {смотрит им вслед). Жаль, что не взял штаны. Они целей. Пауза. Входит К р е с т ь я н и н в ша п к е . Шапка. Ты посмотрел бы, Крюгер, что творится. Крюгер. Творится? Где?

Шапка. В деревне. Крюгер. Видел я. На улицу выходят два окна, Одно - на двор. Тебе поставить пива? Ш а п к а {кивает). Нет, ты такого в жизни не видал. Вдоль по дороге ковыляет Трайбер На полусогнутых - что твой осел. И на закорках, обливаясь потом, Он тащит собственного батрака. Его величество он приобрел за пиво, И пивом переполнен ценный груз Рабочая скотина, то есть Фондрак, А вслед за Трайбером крадется Раммлер, Надеясь, что подстережет момент, Когда у конкурента сил не хватит И он добычу выпустит из рук. Тут Трайбер хочет дух перевести, Швыряет Фондрака на мостовую И отправляется искать телегу. 112

А Раммлер Фондрака на спину - хвать И потащил к себе. Вернулся Трайбер, Привел двуколку - глядь, нет никого: Ни конкурента, ни рабочей силы. Ну, дожили: верхом на крупном - малый, Тот, кто имеет больше, значит меньше, Нас голод кормит, деньги разоряют. Крюгер. Мир спятил. Пива? Шапка. Спятил, ты считаешь? Нет, не хочу я пива твоего.

7

а Проселочная дорога. С разных сторон въезжают О к р у ж н о й п а р т с е к р е т а р ь на мотоцикле и Ф л и н т на велосипеде. Секретарь. Когда по мясу недоимку сдашь? Флинт. Да все не успеваю. Был на курсах. Я думаю, теория важнее. Секретарь. Ты думаешь! А что кусать прикажешь? Теорией никто не будет сыт. А люди управляют, чистят, строят, Дома возводят, мусор убирают, Заводы поднимают из руин. Нельзя же их держать на маргарине! Флинт. В лепешку расшибусь, но сдам. Секретарь. Когда? 113

Флинт. Ведь я лишь потому забросил поле, Что не сижу, как крот, в своей норе. Забот партийных у меня по горло. Еще с тобой я слова не сказал, А ты уж разорался о поставках. Появляется Т о л с т а я ж е н щ и н а на велосипеде, с рюкзаком за спиной. Флинт хочет уехать. Секретарь. Постой-ка, Флинт. Мы не договорили. Толстая женщина. Вот повезло! Неделю в партбюро Торчала зря. Его найти на месте Не легче, чем найти на фраке вошь. И стол пустой - ни кнопки, ни бумажки. И вдруг его встречаю на дороге, За городом, и он в деревню едет, Чтоб связи с массами не прерывать, Чтоб поддержать в борьбе подруг партийных, Которым так свобода дорога. Всегда с народом на гумне и в поле Наш дорогой товарищ секретарь. Мой муж мне изменяет с секретаршей. е к р е т а р ь (глядя на рюкзак, без особого интереса). Вот как? Толстая женщина. Вот так. И он ее в машине Из дома и домой с работы возит. С е к р е т а р ь (проявляя некоторый интерес). А это ведь бензин. Толстая женщина. Бензин казенный. По воскресеньям пикники у них. С е к р е т а р ь (заинтересованно). Машина-то служебная? Т о л с т а я ж е н щ и н а (сияя). Конечно. Всегда по воскресеньям пикники.

А у меня один велосипед, И мне их без машины не догнать. Флинт смеется. Но я ведь тоже не глупей других. Все цифры я со счетчика списала, А счетчик километров, он не врет. Секретарь. Ну хорошо. Мы это дело вскроем. Сейчас ты развернешь велосипед И ветчину подругам возвратишь. Ведь женсовет ваш скинулся на взятку? А мужа своего предупреди, Что, если мал ему сухой паек, Потопает в социализм пешочком. Толстая женщина разворачивает велосипед и уезжает. Флинт. Такой бабище грех не изменить. Секретарь. Он мог бы это делать без бензина. Флинт. А может, без бензина бы не смог. На велосипеде въезжает М о л о д о й ч е л о в е к . М олодой человек. Я из Фитгеста, гонюсь за тобой с самого Гранцова. Я бы поймал тебя в Лане, не будь у кулаков такого стада. Пробиться сквозь него на велосипеде все равно что боксировать со слоном. Секретарь. Теперь будешь знать. Тебе что нужно? Может, ваш бургомистр просит мусорную корзину для моих писем, на которые не отвечает? М олодой человек. Нам нужны запчасти. Секретарь. Пашите на лошадях. 115

М олодой человек. Нет у нас лошадей. Секретарь. И у меня нет. М олодой человек. Не на себе же пахать? Секретарь. Почему бы и нет? М о л о д о й ч е л о в е к уезжает на велосипеде. Флинт. Откуда же у масс будет доверие к партии, если они просят запчасти, а ты им советуешь пахать на себе? Секретарь. А у тебя запчасти есть? Сказал бы им сразу, что нет и не будет. Мне нужно сагитировать три деревни или завтра на заседании придется опять втирать очки. Что я и собираюсь делать. Слушай. Допустим, я скажу мальчишке: ладно, я расшибусь в лепешку, а запчасти раздобуду, или насчет посевной: дела ваши плохи, но человек главнее графика. И что произойдет? Очень мило со стороны партии, скажут в Фитгесте, но она для того и существует, чтобы раздобывать запчасти. А с посевной подождем до урожая, партия сказала, что человек важнее графика, а кто же пойдет против партии? Чтобы достать запчасти, я потрачу три дня, время и бензин и сорву глотку. А на четвертый мне скажут, что запчастей для Фитгеста нет и вообще нет и неизвестно, когда будут. Наша промышленность не вышла из пеленок, планирование тоже, а государство тем более, а роды были трудные - кесарево сечение. А сейчас они там, в Фитгесте расшибутся в лепешку, а я им подкину аварийку. Может, запчасти и не понадобятся. Флинт. Мне тоже иногда невмоготу. Особенно паршиво на собраньях, Когда свои же люди бьют под дых. Ты не успеешь сосчитать до трех, А уж они ползут за бургомистром

И лижут зад поганцам кулакам. Ты притащил его на сход за шкирку, А он, трусливый пес, хвостом виляет. Переселенцам доверять нельзя. Не то один останешься как перст. Если иметь власть, революция - плевое дело. Издать, например, закон: кто ломает шапку перед кулаком, тому тюрьма. Или такой: если бургомистр не срабатывает, к стенке! С е к р е т а р ь {смеется). Товарищ маузер лишен слова, Флинт. Самое большее - это Бауцен, в тяжелых случаях - поездка за Урал. Приходится выкручиваться, тебе тоже. Слишком мало рук, слишком много работы, а под носом американец, а у него бомба. Есть еще вопросы? Флинт. Да. Секретарь. Агитационные материалы нужны? Флинт. Бумаги хватает. Секретарь. Трактора получили? Флинт. Две штуки. Секретарь. Книги? Флинт. Книги тоже. Секретарь. Вот и почитай, если что непонятно. И не распускай нюни, ты не первый день в партии. А револьвер спрячь, старый сектант. Десять минут. За это время я бы вправил мозги трем деревням. Твоя будет вина, если завтра там не останется ни души, а все смотаются на Запад. 117

б С разных сторон появляются Ф л и н т а 1 пешком и О к р у ж н о й с е к р е т а р ь на мотоцикле. Секретарь. Куда вы, товарищ Флинт? Флинта 1 В город, к доктору. Секретарь. Я встретил твоего мужа. Почему вы маршируете в разных колоннах? Ф л и н т а 1. Велосипед он взял в новую жизнь, а жена для него слишком стара. Секретарь. С эксплуататорами мы расправились. Но тот, кто гнется в три погибели, создает новых. Надо бы бросить тебя на дороге. Садись.

в Ф л и н т , Ф л и н т а 1, С е к р е т а р ь . Секретарь. Массы глядят не только на твой живот, Флинт, не только на руки, твоя постель стоит на дороге, ты правящий класс. Слезай, Флинт. Как же ты хочешь управлять массами, если у тебя хвост вырос выше головы. Ф л и н т (слезает с велосипеда). Пожалуйста. Знакомая песня. Передача велосипеда. Секретарь и Флинта уезжают в разные стороны. Он бы еще заодно меня кастрировал. Терпеть такое от малого, который видел Тельмана8 только на картинке! Она уезжает, а я должен переть двенадцать километров на своих двоих. (На ходу.) В восемнадцатом никто не спрашивал, кого мне охота трахать. Мы эту недоимку по мясу внесли оружием. А теперь пол-Германии наши, и вдруг мне приказывают жить как набожному пруссаку из 118

прописи. Попы не разводили таких строгостей. По-ихнему, покайся и валяй греши дальше. Даже был один римский папа, который это дело позволял. Всяк со всяким с мая до августа. Неужто нам быть святее папы? Но он бы мне ответил: Я тебе не папа римский, позволить этого не могу, прижми хвост, поскольку ты гегемон и правящий класс. Внимание: классовый враг, трахать запрещено. Пускай он прав, но все равно не прав он. Я с кулаками состою в борьбе, Но кулаку морали не читают, Не говорят, с кем спать, а с кем не спать, И он себе жиреет на просторе. Мимо проезжает принаряженный К р е с т ь я н и н . Вот он, преступник. Эй, паразит, почем мы уплатили Западу за твою жилетку? Сколько мяса ты сплавил на Эльбу? Твое счастье, что партия разжаловала меня в пешеходы. А то бы я раздел тебя до восточной нитки. Да ладно уж, ведь мне немного надо, Меня похлебкой с толку не собьешь. Приучен я идти прямой дорогой, От линии на шаг не отступать, Ведь это надо все для лучшей жизни. Но мне-то вряд ли до нее дожить. Привык я вечно слышать: завтра, завтра... Пока поймаешь рыбку, съест червяк. Еще осталось десять километров. Я иногда как Моисей в пустыне. Пока он приволок свою команду На маслобойню с молоком и медом, У самого уж посинели ногти. Он ахнуть не успел и дуба дал. Уходит. С пустым рюкзаком по сцене проезжает Т о л с т а я же н щ и н а .

8 Луг, вечер. Ш м у л к а и 3 и г ф р и д тащат книги. Зигфрид. При коммунизме прекратится труд, А время ничего не будет стоить, Все будут делать умные машины И вот тогда все книги я прочту. 119

Ш м у л к а. А я при коммунизме просто высплюсь, Не буду больше с курами вставать, Хотя б корова от мычанья сдохла, Хотя б хозяин криком изошел. А табуретку, на которой доят, Я в мелкие кусочки изрублю. Надену платье что ни есть получше, И прямиком пойду по спелой ржи, И буду рожь безжалостно топтать За то, что кожу мне рвала до крови, Когда вязали осенью снопы, Когда на поле ставили мы копны. А поле пусть все маком зарастет. А вечером я в платье заграничном Пойду на танцы через всю деревню, Пусть бабы - молодые и старухи В окно глядят, от зависти чернея, Пусть мужики мне не дают прохода Кто без машины, может не мечтать. З и г ф р и д {смеется). При коммунизме каждый на машине. Ш м у л к а. Ну что ж, тогда меня устроит каждый. Зигфрид. Ты не имеешь права. Ш м у л к а. Нет, имею. При коммунизме можно все и всем. Зигфрид. Пусть даже все на свете прекратится, Мораль не прекратится никогда. Ш м у л к а. Послушай, Зигфрид, ведь меня ты любишь? Зигфрид. А почему ты спрашиваешь, Шмулка? На Женский день тебе принес я книгу «Урок коммунистической морали»,

На день рожденья Бебеля9 купил. «Три принципа» я втолковал тебе, И два из них ты выучить успела. Какая же еще нужна любовь? Шмулка отшвыривает книги. Ох, Шмулка, книги! Шмулка. Ты меня не любишь. Зигфрид. Сначала мы построим коммунизм, А в книгах сказано, как это делать. Искушение. Шмулка. Чего мы тянем? Мне же наплевать На третий принцип, Бебеля и этот... «Урок коммунистической морали». Живем лишь раз, и легче жизнь не станет Таков мой принцип, первый и последний, А эти библии потащишь сам. Твой книжный коммунизм когда-то будет, Он вилами написан на воде, Он вроде танцев в клубе в воскресенье: Их отменяют, если дождь пойдет, Когда в грязи застрянут музыканты. Я ухожу. А если затоскуешь, Придется оплатить входной билет. Я, может, поступлю в киноактрисы, И ты меня увидишь на экране. Неужто нужен мне такой сопляк? Зигфрид. Так вот ты кто! Кулацкое отродье! Шмулка. Неправда. Мой папаша - середняк. Зигфрид. Вернись. Ведь так недолго и погрязть В мещанстве, в обывательском болоте. Еще не поздно. Вспомни первый принцип. Ш м у л к а уходит. Хочу, чтоб новым стала человеком, А ей охота одного: чтоб я 121

Ей человека нового заделал. Упрусь - в Союзе будет членом меньше, А уступлю - прибавится один Иль даже два через пятнадцать лет. И ни один не выйдет из Союза. Но ведь мораль важней, чем член какой-то? Тогда упрусь. Аж зло меня берет. Как член Союза все я понимаю. Но человек ведь целое, ансамбль. А если у меня в ансамбле член Такой уж несознательный попался? Ему приказано играть, как все, А он назло свои права качает, Ведет себя нахально и стихийно, Начальство злит, уставы нарушает. Противоречье. Как же с ним бороться? {Ищет в книгах.) Вот если б не было противоречий, Мыв коммунизм вошли б в сто раз скорей. Ведь сколько хлеба было бы у нас, Не будь на свете голода, к примеру. И сколько было бы у нас морали, Не будь на свете, например, любви. А если форму снять? Так будет лучше. (Снимает синюю рубашку Союза свободной немецкой молодежи10.) А там, при коммунизме, видно будет! Шмулка! ( Убегает, бросив литературу.)

9 Луг. Ночь. Входят Ф л и н т и Ф л и н т а 1. Садятся на траву. Ф л и н т а 1. На луг давно мы не ходили, Флинт. Флинт. Да, тридцать лет. Ф л и н т а 1. Нет, Флинт. Тридцать один. Пауза. И ты меня уж больше не обнимешь? Что было, то прошло, и не вернешь. 122

Флинт.

Стареем. Флинта. А другие помоложе... Флинт. Опомнись. Я могу тебя понять. В пустой постели бабе неуютно. Но все-таки не стоило тебе Во все колокола о нас звонить. Пускай в деревне церковь остается. Флинта. А пастор у кухарки, так сказать. Ф л и н т {смеется). Ну ладно, я твой муж, болтай что хочешь, Но ты меня со мною же не путай, Все знают: я здесь партия сейчас, Не надо стричь нас под одну гребенку, Ты мне билет партийный не марай. Ф л и н т а 1. Тебе плевать на твой значок партийный, А я его до блеска отчищай? Флинт. Пять лет я в лагере провел, без баб. Ведь хочется урвать у жизни что-то. Ф л и н т а 1. Я тоже без тебя не веселилась, Хоть и могла бы время не терять. Но я тебя пять долгих лет ждала, А ты вернулся только на полгода. Флинт. Ведь я твоей свободы не стесняю, И ты моей свободы не стесняй. Ф л и н т а 1. Сказал жених после десятых родов. 123

Ф линт.

Да я б не прочь, но я не из железа. Что я сказал? Что я не прочь? Соврал. Я от твоей любви совсем отвык, Я слишком крепко вкус ее запомнил. Для пролетария любовь была Как бы поездкой на седьмое небо. А нынче - предвкушенье коммунизма. Мы должны разгрести еще много мусора, если хотим превратить землю в сад из той свалки, которую она собой представляет. И мой доход не больше, чем мой пай. Ф л и н т а 1. Ну как же! Красный Флинт! И красный бабник! Флинт. Называй, как хочешь. Ведь так оно и есть: в Каппа11 мы стреляли: берешь юнкера на мушку и стреляешь из винтовки Крупна12, как тебя учили по уставу при кайзере. Это просто. Но потом правые, Эберт и компания13, подмочили нам порох: сначала подсидели нас со стариком Гинденбургом14, а потом пришел Гитлер, и стало не до шуток. Коммунист, социалист - никакой разницы: всех в один горшок за колючую проволоку. Разве что тебя зовут Носке15 и ты служил ему как гончий пес. Тогда получай свою кость: государственную пенсию. Тяжко было, но понять легко. Ф л и н т а 1. А кто штопал тебе носки, пока ты расправлялся с Каппом? Кто стирал рубаху и четыре недели таскал еду в Красную Чащу, куда тебя загнали штурмовики? Кто искусал до крови язык, но не сказал ни слова? Флинт. Все ты. И я об этом не забуду. Но, видишь ли, теперь мы взяли верх, Не о двоих - обо всех моя забота. Над нами никаких правительств нет, Да, Пик16 - наш козырь, мы за все в ответе. Государство - не вол, его под уздцы не поведешь. Когда дорога с горы, у камня ноги вырастают, но наша-то дорога - в гору. И наше государство вроде машины, сварганенной из остатков после двух войн и двенадцатилетнего рейха. Да еще по чужому чертежу.

А если не сам разбирал, то и собираешь через пень-колоду. Одна деталь не входит, другую никак не заменишь, а тачка должна быть на ходу, того и гляди, колеса сопрут. Голова идет кругом. Что, не умеешь плавать? Прыгай в воду. Листовки раздавал, рискуя жизнью? Теперь пиши законы. Ты молчал Под взмахами резиновых дубинок? Теперь изволь красиво говорить. Ах, не умеешь? Срочно научись. Все надо знать. Но знать - еще не все. Ты должен знанья отдавать другим, Разумное для всех обязан сеять, И агитпроп, и сельское хозяйство, И скотоводство... диамат... истмат... На трактор надо пересесть с кобылы, Пульт управления страной принять. Но у меня всего-то две руки. И голова всегда одна - не тыща. Тут женщина нужна с большим умом. Нет, я тебя, конечно, не виню. Откуда взять тебе образованье? Но если мне еще тебя тащить, То где же я тогда вообще застряну? Ф л и н т а 1. Каков хитрец! А я, выходит, дура. Тебя мой ум не слишком беспокоил, Пока другое место сильно грело. Ума я у тебя могу набраться. А ты ума набрался у кого? Кто отнимал у детей кусок хлеба, чтобы покупать книги? Ты ложками хлебал свою премудрость, а я давилась грязью, батрачила на юнкера. Женился бы на дочери барона, Коль ты желаешь государством править. А у коровницы какая жизнь? Помещик хоть за труд поденно платит, А дома даром вкалывать изволь, И доброго словечка не услышишь. Детей носи, рожай, ори от боли, Корми, пока не высосут всю грудь. Нет дела петуху до старой куры, А баба старая - кому нужна? Ее любой в селе поднимет на смех. 125

Ты лакомый себе нашел кусок, Но помни - за него и я платила. Флинт. Ты слишком мало знаешь, вот и злишься, А ты учись, займи свои мозги Не будешь головой об стену биться, Не будешь прятать голову в песок. Вот, например, задам тебе вопрос: Что значит империализм, ты знаешь? Ф л и н т а 1 уходит, Флинт этого не замечает. Капитализм, который провонял. А Ленин это доказал. Но прежде Ему пришлось прочесть сто тысяч книг. С ученьем как? Начни - конца не будет. Например, противоречия. Как их учить? Империализм и мы - это противоречие антагонистическое. Значит, никакой пощады. Значит, или он нас, или мы его. Значит, мы его. А что касается нашего спора, то он не антагонистический. Понятно? Чего не понимаешь, спрашивай. Почему не спрашиваешь? Хочешь остаться дурой? {Замечает, что остался один, встает.) Ушла. А я агитировал луну. Она тоже попутчица и мелкобуржуазный элемент. {Уходит.) П е р е с е л е н к а , Фондрак. Ф о н д р а к. Луна прибавила в весе, ты тоже. {Однойрукой обнимает женщину, но за спиной у нее выпивает пиво.) Пиво, к сожалению, осталось прежним. Четыре года, как война кончилась, а все никак не доведут до двенадцати процентов. Женщина высвобождается из его объятия. Военная территория. Много ли надето у тебя под платьем? А вдруг этот кусок дерна между нами станет государственной границей, в политике чего не бывает, лошадь отелиться может, шагу не ступим, а окажемся ты - в России, я - в Америке; делать детей на пограничной полосе - запрещенный экспорт, импортом тоже нельзя заниматься. Вот я сейчас схвачу тебя за грудь, а они начнут стрелять. {Садится.) Может, я встать не успею, а уж меня хватит удар. Или в тебя угодит кусок звезды, которая лопнула три тысячи лет назад. Или земля не выдержит и разорвется. Ее ведь со времен Адама топчут ногами, роют копытами, рвут колесами, а теперь еще

терзают бомбами, почему она должна терпеть, ничто ведь не вечно, ямы пойдут одна за другой, и мы провалимся, вроде того древнего грека, который прыгнул в кратер, потому что ему все осточертело, забыл я, как его звали. А может, сила тяжести не сработает, вся эта поганая планета взорвется, и мы отправимся на небо прямиком, не делая крюка через могильных червей. А может, загнется кто другой, например Флинт, который навязывает мне надел, или паразит Крюгер, который тем и живет, что я выпить люблю. А может, сила тяжести не подведет, земля еще малость продержится, на кой черт ей лопаться, раз уж она держалась так долго, но я-то сколько выдержу? Человеку свойственно помирать, это у него врожденное, а могильный червь знай командует: не раскисай, Фондрак, кости собрать, плоть на изготовку! Объятие. Мимо проходит парочка. Все, что придет, пройдет. Двенадцать лет Держался Гитлер, но и он прошел. Лежи, ты целый день себя поганишь Работой на других. А ночь - моя. Она ведь коротка - лишь до рассвета, А днем не скачут в Пруссии козлы. В траве не только для троих есть место.

Луг, день. Н е та. К р е с т ь я н к а . Нета снимает с веревки простыни. Взрыв. Х е н н е и Х а й н ц втаскивают на сцену Тракториста. Х е н не. Он работал на моем поле и наскочил на мину. Надо перевязать, чтобы он не истек кровью до прихода доктора. Крестьянка. Я, что ли, подложила эту мину? А поле-то - его? Хайнц. Его нога. Тракторист. Ну, люди! Если мне отнимут ногу Из-за поганого клочка земли, Я насмерть вас протезом укокошу. 127

Хайнц. Нога ногой. А прочее все цело? Тракторист. Все хорошо, прекрасная маркиза. Нета разрывает простыню. К р е с т ь я н к а {вопит). Ох, простыня моя! Нета перевязывает Тракториста. Боюсь я крови. А эта смотрит на нее спокойно. Х е н н е и Х а й н ц уносят Т р а к т о р и с т а . За простыню я вычту, так и знайте. Нета. Да. 10 Деревенская улица. Пьяный Т р а к т о р и с т лежит посреди дороги и храпит. К р е с т ь я н и н спотыкается об него и чуть не падает. Крестьянин. Отмечали праздник? Тракторист. А ты против? Крестьянин. Нет. Тракторист. Твое счастье. Тракторист хочет уйти, Крестьянин удерживает егоу предлагая си­ гару. Тракторист хочет уйти, взяв сигару, Крестьянин подносит ему огонь, Тракторист закуривает и хочет уйти, Крестьянин дает ему еще две сигары. Крестьянин. Это дело семейное. Я сор из избы не вынесу. 128

Т ракторист (возвращается, обнимает его). Это ты, тестюшка? Такой костлявый, а родил такую пышечку. Есть у тебя еще? Я мастак по этой части. Крестьянин. Ничего не имею против трактора, а на слова твои нахальные мне плевать, между своими всякое бывает. Но вот что я тебе скажу: кто желает обрабатывать мою дочку, пусть сначала вспашет мое поле. Т р а к т о р и с т (вытаскивая из заднего кармана брюк пачку фотографий). Видал, сколько лошадок в моей конюшне. Крестьянин (долго перебирает фотографии). Вот она. А ты хорошо устроился. Ее мать пашет за троих вот уже двадцать лет. Т р а к т о р и с т (прячет фотографий). Тупиковая ситуация. Я с ней без накладной договариваюсь. Крестьянин. Не перегибай палку. Я тоже человек, всему есть пределы. Тракторист. Будь ты человек, ты бы сейчас дал мне хорошего пинка в зад. Раб своего надела, батрак частной собственности, жертва капитализма, рыжее противоречие - вот ты кто. Ты мне пинка не дашь, а вытащишь загашник и выложишь двадцатку чистоганом, чтобы я без очереди вспахал твой участок завтра... Крестьянин так и делает. ...или послезавтра, и еще десятку, чтобы я занялся этим сейчас же. Крестьянин так и делает, Тракторист уходит, возвращается. Очень я буженину люблю. Что у вас сегодня на ужин? Молчание. К р е с т ь я н и н (мрачно). Буженина. Т р а к т о р и с т , насвистывая, уходит. Входит Ш м у л к а в расстегнутой блузке. 129

Крестьянин. Носишься как шальная. Застегни кофту. Ш м у л к а. Мне не холодно. Тракториста не видел? К р е с т ь я н и н (показывая). Туда пошел. Шмулка хочет застегнуть блузку. Оставь, если тебе жарко. Отец и дочь расходятся в разные стороны. Х а й н ц и З и г ф р и д с тачкой, на тачке книги. Д в о е крестьян. Хайнц. Возьмете по книжке, товарищи? Культура и наука приходят на село. Книга - лучший подарок. Бесплатный. Первый крестьянин. Собрался я домой на родину, было у меня в рюкзаке одно место. Угадай, что я взял: сало или Библию? Хайнц. Библию. Смех. В т о р о й к р е с т ь я н и н подходит в книгам. Первый крестьянин. Держись от книг подальше, а то хуже будет. Сунешь голову в книжку, зачитаешься и спятишь, пожертвуешь последнюю свинью ради общего дела. Держись подальше, с культурой шутки плохи. Второй крестьянин. Есть у вас книжка «Как, не сажая, собрать урожай картофеля»? Крестьяне смеются. Хайнц. Возьми эту. В т о р о й к р е с т ь я н и н {читает). «Борозда поет. Роман о крестьянстве при социализме»17. Если мне захочется музыки, я включу радио. {Берет другую книгу, читает). «Рассвет тракториста. Поэма в пяти

песнях». С утра пораньше лучше позавтракать. За пятерых. ( Отходит от тачки с книгами.) Мимо проходит П е р е с е л е н к а . Она несет корзину с бельем. Хайнц. От чтенья книжек польза для детишек. Малыш прочтет и может стать министром. Нета. Руки заняты. (Уходит.) Входит Ф л и н т а 1. Ф л и н т а 1. Есть книга Ленина? Зигфрид. Все книги есть. Второй крестьянин. Чем спать одной, уж лучше спать на книгах. Х а й н ц дает Ф л и н т е 1 книгу. Ф л и н т а 1. «Эмпириокритицизм»18. Что это значит? Хайнц. А он для вас романов не писал. Ф л и н т а 1 уходит, взяв «Эмпириокритицизм».Входит Бойтлер. Бойтлер. Всё Сталина. Хайнц упаковывает ему книги, Бойтлер хочет уйти. Хайнц. Постой, еще не все. П е р в ы й к р е с т ь я н и н (пока Хайнц и Зигфрид упаковывают для Бойтлера другие книги). Краснеет тот, кому нужда большая. Бойтлер. А ты не хочешь бургомистром стать? Пожалуйста, я место уступаю. 131

Политикой займись, коль есть охота. Ну и народ! Своих не знает выгод, А то б меня носили на руках. По мне, приятней пахнет буженина, Чем писчая бумага. Верно, дурни? А я ночами не смыкаю глаз, Над Сталиным корплю один за всех, Вот видите, очками обзавелся. А если б все за одного стояли, Дела у нас пошли бы много лучше. Тем более условья позволяют. Б о й т л е р , с головы до ног обвешанный книгами, уходит. Входит З и б е р в новом костюме с Запада. Хайнц. Вот наш «американец». Зигфрид. Спекулянт. Хайнц. Старик, а все ловчит. Зибер. Сопляк паршивый. Хайнц. Немецкий не забыл? Зибер. Уж будь спокоен. По-русски лопотать не собираюсь. Зигфрид. Сказать, кто ты? Глист в теле государства. Зибер. Уж больно это тело худосочно. Зигфрид. Из-за таких вот жирных солитеров. Ну, погоди, утроим глистогон, Уж я тогда займусь тобою лично. Зибер вытаскивает пачку американских сигарет. 132

3 и б е р. Закурим? Крестьяне выстраиваются в очередь к Зиберу. Хайнц оставляет тачку с книгами и тоже протягивает руку за сигаретой.

З и г фр и д . У тебя мы не возьмем. Х а й н ц (прячет руку в карман). Ни штуки. З и г ф р и д .

Ты не думай, саботажник, Что мы тебе дадим бесплатно книги. Ишь, вырядился в западные шмотки, А книги-то народные... Хайнц. Спокойно. Ты не туда загнул. Литература Для несознательных. Пускай читают. З и г ф р и д .

Пусть раньше скинет западные шмотки. 3 и б е р. Хлебайте сами ваше просвещенье. А у меня есть кое-что получше. (Вынимает западный иллюстрированный журнал.) Вот. Крестьяне толпятся вокруг него. П е р в ы й к р е с т ь я н и н (читает). ЭКОНОМИКА ВОСТОЧНОЙ ЗОНЫ ОБРЕЧЕНА. Второй крестьянин. И когда же ей конец? Первый крестьянин. Здесь ничего об этом нет. Хайнц и Зигфрид смеются. 133

Третий крестьянин. Сочти По дыркам в поясе. Ведь каждую неделю С конца войны ты новую сверлишь. При коммунизме в брюках будет пусто. {Проходит мимо.) 3 и б е р. Не у меня. Смех. П е р в ы й к р е с т ь я н и н {читает). ТЕРРОР ПАНКОВА19 КОСИТ КРЕСТЬЯНСТВО. ГИБНЕТ КАЖДЫЙ ПЯТЫЙ. Второй крестьянин. Эй, Франц, ложись и помирай. Ты мертвый. Первый крестьянин. А что это - террор? Хайнц. Порода псов. Первый крестьянин {показывает на фото в журнале). Гляди-ка, пес устроился неплохо. Второй крестьянин. Какой? Первый крестьянин. Графинин пудель. Пес Марицы. Хотел бы я такой собачьей жизни. Живи как граф. Второй крестьянин. Да, там графьям раздолье. Первый крестьянин. А здесь за сало спустят и штаны. А интересно, что там жрут крестьяне? Второй крестьянин. Там молока полно, хоть в нем купайся.

Первый крестьянин. Кто в молоке купается - крестьяне? Второй крестьянин. Нет, кинозвезды. П е р в ы й к р е с т ь я н и н (разочарованно). Тоже мне, газета. Входит Т р а й б е р , за ним по пятам Х е н н е с каким-то списком и карандашом в руке. Хенне. Ну, Трайбер, поразмысли: ты - за мир? Трайбер. Да, для боробы за мир и мы сгодимся. Хенне. Мы мир должны всем миром отстоять. Трайбер. Твой мир - не мой. Ты должен мне картофель, Полдолга я тебе скостил, а ты Меня вструмил в дурацкий этот список. Хенне. Но мир важнее семенного фонда! Трайбер. Еще бы! Я тебе поставлю подпись. А через год в колхозе окажусь! Хенне. Но все же мир важнее, чем картошка. Трайбер. Когда придут снимать с тебя семь шкур, Уполномоченному так и скажешь: С меня, мол, недоимку не бери, Я уплатил ее борьбой за мир. А коль придет судебный исполнитель Должок с тебя картофелем взыскать, Его ты тоже распропагандируй. (Уходит.) Хенне прячет в карман список и карандаш. Потом снова вынимает список и возобновляет 135

преследования Трайбера. Крестьяне устремляются за ними: им интересно, чем это кончится. Зигфрид. Придется книги нам самим читать. Х а й н ц и З и г ф р и д уходят, увозя тачку с книгами. Входит Ф о н д р а к . Фондрак. Ох, до чего охота выпить, черт! (Выпивает бутылку до дна.) Итак, последнее предупрежденье. Я тоже всего лишь человек. Лучше стать убийцей, чем трупом. Не помирать же всухую. Эту жажду нужно медленно утопить. (Выворачивает карманы. Они пусты.) Похоже, воскресенье будет постным. Входит К р е с т ь я н и н Фондрак угрожает ему бутылкой.

Жизнь или кошелек. Крестьянин. Может, за мой труп страховку заплатят. (Уходит.) Входит Х р и с т и а н и н . Фондрак. Эй, братец, десять заповедей знаешь? Спаси две жизни, дай на пиво денег, Коль дорожишь спасением души! Христианин. И чтоб не дать твоей душе погибнуть, На выпивку не дам. Фондрак. Хорош святой! Набил карман, а на душу взял грех! Христианин. Тебе пойти бы в церковь помолиться. Фондрак. Весьма польщен, только аппетита нет питаться телом Христовым, больно оно худое. А пить его кровь неохота,

больно она жидкая. И немудрено, две тыщи лет вы его жуете, интересно, сколько он еше выдержит. Изобрети он пиво, я бы тоже ударился в набожность. Но человек разлил небеса по бутылкам. Христианин. Он слышит тебя! {Уходит.) Входит К р е с т ь я н и н . Фондрак. Хочешь посмеяться? По анекдоту за кружку. Похабные вдвое дороже, за удовольствие - особый тариф. Политические тоже по двойной таксе, плата за риск. Появляется Ф л и н т с велосипедом. А теперь еще дороже, Красный Октябрь явился. {Насвистывает «Интернационал».) Флинт. Ну, Фондрак, говори, что ты решил. Берешь надел? Ты должен мне ответить. Фондрак. Я много чего должен. Например, Я должен выпить. Ты ответь мне тоже: Поставишь пива? Если не поставишь, В католики подамся, так и знай. Моя душа от жажды пересохла, И я ее готов отдать попам. Так как же, Флинт? Флинт. Ведь я уже сказал. Бери надел и сам себе ставь пиво. Фондрак. От пива с потом у меня понос. Флинт. Коль не по вкусу пот, пей воду, Фондрак. Фондрак. Поставишь пива - стану коммунистом. Флинт. Какой ты коммунист? Ты паразит. 137

Фондрак. Нет, ты меня ужасно низко ценишь. Я парень - жох, мне только волю дай. Мне покажи мышиную нору, И я весь свет, всю землю задолбаю. Броженье духа, Флинт, а пиво - дух, И дух меня над зверем возвышает, А кто работает, тот просто скот. ( Останавливает проходящего мимо крестьянина.) Возьми, к примеру, вот этого. Разве он человек? Не может руку разжать, скрючилась. (Демонстрирует.) Горб нажил. Через десять лет встанет на четвереньки, как его предок по Дарвину. Труд - преступление против человечества. Человек рожден для жизни, желаю свободно напиваться, на землю надо срать. От каждого по способностям, как пищут в твоей газете. И по потребностям. Ты мои потребности знаешь, способности тоже. Может, твоя газета врет? Ставь пиво, Флинт, а то донесу на тебя, что занимаешься вражеской пропагандой. Флинт. От каждого но труду, забыл? Потребности потом. Фондрак. А я опережаю свое время, у меня они уже есть. Если каждому по труду, то со мной разговор особый. Убедись в этом в кабаке за стойкой. Но сперва сходи в Крестьянский банк, тебе это дорого обойдется. Сколько при тебе? Флинт. Пять га. Фондрак. Серьезно, Флинт. Что было сперва - охота выпить или пиво? Считаю, пиво, на этом свете все должно идти в употребление. Ты проливаешь пот, на тебе въезжают в новое общество. И чем все кончается? Ляжешь в землю. А на землю все плюют. А я такой один, на все руки. Флинт. Откуда они у тебя? Я тоже могу сказать, что я такой один, у меня нюх. Полчеловечества надрывало себе пуп, чтобы ты у нас стал один такой, на все руки. И родители твои, и родня до седьмого колена. Куда ни плюнь, везде грязь,

она тебя кормит во все времена. Не хочешь работать, ложись и помирай сразу. Можно держать руки в карманах, но только пока штаны есть. Когда из человека трава растет, ему не до пьянки. Убедись в этом в придорожной канаве: ты уже позеленел с лица. Заплесневел. Не видишь? Фондрак. Не наступай на любимую мозоль, Флинт. У меня там душа. Но что поделаешь, со мной кончается белый свет. Господь Бог упустил его, пока чистил ногти. Он снова возьмет его под ноготь, когда мы взорвем все мины. Наступит такое время, Флинт, когда человек повзрывает за собой все планеты, одну за другой, если он нашпигует их оружием. Или ради удовольствия, вроде как Казанова, который трахал всех баб подряд. Миров много. А из чего делают ослов - из баранины, как здесь, или из шифера, как гдето еще, есть ли у человека сердце или, может, жестянка, стряпают ли его из белка или стекла - какая разница? Флинт. Заткнуть бы тебе глотку, Фондрак. Фондрак. Пивом. Н е т а , с бельевой корзиной. Красный Флинт желает сделать из меня крестьянина. Сначала дают кредит - надел и должность. Потом обстригают: что не влезает в общий котел - долой, будь это хоть голова. Например, если ты любишь выпить кружку пива или двадцать, или желаешь завести фабрику, или, например, пивоварню, они тут же начинают вопить: «Всенашахты!» или «Всенастройку!», ты желаешь подохнуть с голоду, а на тебя накидывается собес. Диктатура. ( Флинту.) Проверь сам. Напиши на стене: коммунизм - дерьмо, хайль Гитлер! Сейчас же явится полиция, можешь быть уверен. Никакой свободы. (Нете.) Мне нужны деньги. Нета дает. Мне нужно больше. Нета. Больше не дам. {Уходит.) Фондрак. Я ей сделал ребенка. И вот благодарность. {Мочится.) И пиво покидает человека, 139

Как все прекрасное на этом свете. К чему рыдать, Флинт, о сухом навозе, Который развонялся под дождем? Входит П а с т о р , толкая свой мотоцикл. Пастор. Мотор испортился. Не одолжите ли вы мне свой велосипед? Меня ждут в общине. Они уже три недели не слышали слова Божия. Один проповедник на три общины. Флинт. И тот лишний. Я бы с удовольствием, но у меня тоже три деревни. Пастор. Да. Ну что же, одолжите вы мне ваш велосипед? Флинт. Он атеистический. Пастор. Господь не глядит, какой велосипед, он зрит на водителя. Флинт. Как я. ( Собирается уехать на велосипеде.) Пастор. Ваша партия, насколько мне известно, смотрит на это иначе. Ф л и н т (слезает, передает ему велосипед). К сожалению. Я предаю революцию из чувства партийной дисциплины. Но сердце в этом не участвует. Пастор. Столь многого я и не требую. Я помолюсь за вас. Ф л и н т уходит. Ф о н д р а к {задерживает Пастора). Давайте я осмотрю мотор. {Осматривает.) Тут сразу не исправишь. Вы должны уплатить вперед, немецкий мастер - бездонная бочка. Пастор. После починки. 140

Ф о н д р а к. А разве церковь не получает авансом за свои старанья? Ведь ваша мельница крутится на нашем страхе Божьем. Откуда человеку знать, как выглядит его душа после починки? П а с т о р уезжает. Фондрак чинит мотоцикл. Входит У п о л н о м о ч е н н ы й . Уполномоченный. Этот мотоцикл продается, сударь? Фондрак. Смотря куда ты собрался, парень. Уполномоченный. На Запад. Фондрак. Пять сотен. Вам завернуть? Уполномоченный. Пять слишком дорого. Фондрак. Можешь подработать у меня на скотном дворе, я получаю большой крестьянский надел. Уполномоченный. Не говорите мне о крестьянах. Сначала я обращался с ними слишком мягко, потом я обращался с ними слишком грубо, потом опять слишком мягко, потом опять слишком грубо. Не говорите мне о крестьянах. Вот вам пять сотен. Может, пересчитаете? Фондрак. Нет. Уполномоченный. Как на нем ездят? Фондрак. Садишься сюда, держишься тут, нажимаешь здесь. У п о л н о м о ч е н н ы й {проделывая это, на ходу). А если захочу остановиться? 141

Фондрак. Подыщи дерево или стену. Что хочешь. Для начала хорош стог сена. На Луне не приземлишься. У п о л н о м о ч е н н ы й уезжает. Любой вам воду превратит в вино, А я другое покажу кино. Вот христианский БМВ. Для вас Я в пиво превращу его сейчас.

11 Ночь, поле. Крестьянину Тракторист. Крестьянин с помощью палки измеряет глубину борозды. Тракторист курит. Тракторист. В чем дело? Может, запахать окопы? Ведь твой надел корова перескочит, А я на нем кобылу уморил. С межи и до межи - одна минута: Недолго и машину запороть. Слились бы - полегчало бы. Крестьянин. Тебе. Тракторист. При чем тут я? Разгон машине нужен. Ей ваши грядки - в сердце острый нож. Неужто и тебе не жаль мотора? Мне, парень, все равно, какое поле, Я денежки спускаю в кабаке И ежели запью - то вам же хуже. Крестьянин. Сосед свое мне поле не уступит. Пауза. Тракторист. В такую же вот месячную ночь Убили мы в России мужика. За что убили? Это я не помню. Но помню, как старик бежал от нас, 142

Стараясь не топтать колосья в поле. Мы затравили деда очень быстро: Мы по полю бежали, он - в обход. Крестьянин. Колхозник? Тракторист. Да. У нас был шнапс, был лейтенант в ударе. Он говорит: Скажи большевику, Что борода его мне симпатична, А потому я разрешаю деду В могилу на своем наделе лечь. Мы спрашиваем, где его надел, А он нам отвечает: все вокруг. Мы спрашиваем, где он раньше был, Пока его колхоз не отобрал? А он свое талдычит: все вокруг, И как помещик вдаль рукою машет, А там на километры рожь по грудь. Где был его надел, забыл он напрочь.

12 Деревенский кабак. Крюгер. Х а й н ц и З и г ф р и д прибивают транспарант. Зигфрид. Нам на троих, считает окружной, Аккордеон не нужен. Хайнц. Он считает, Что нужен мотоцикл секретарю. А ты сказал, что не придет никто На сход без танцев? Зигфрид. Он желает знать, Когда же мы с отсталостью покончим. Хайнц. При помощи таких вот транспарантов? Вчера я эту Шмулку просвещал. 143

Зигфрид. От Шмулки руки прочь. Не трожь ее. Хайнц. Твой аргумент, ты думаешь, ей слаще? Зигфрид. Кому сказал: оставь в покое Шмулку Не то я окружному все скажу. Хайнц. И говори. Зигфрид. Мещанское болото. Без коллектива ты потонешь в нем. Входит Н е з н а к о м е ц . Крюгер. Пива? Незнакомец пьет. Закажите сразу же еще кружку. Сегодня здесь собрание. Если вы не местный, вас сейчас же отсюда попросят. Незнакомец молчит. Хайнц и Зигфрид прибили лозунг и придирчиво его рассматривают. Текст гласит: ВПЕРЕД К КОММУНИЗМУ. Незнакомец. Ваш коммунизм висит тут слишком рано. Зигфрид. Кому-то рано, а кому-то нет. Крюгер. Я совершенно того же мненья, сударь. (Хайниу и Зигфриду.) У кого ничего нет, тому и делить нечего. Коммунизм. (Смеется.) Незнакомец. Не думаю, чтобы наши мнения совпадали. (Указывая на текст, Хайниу и Зигфриду.) Ваше изобретение? Зигфрид. Поручение бургомистра. Изобретение Карла Маркса.

Незнакомец. С двумя тракторами? Что говорит об этом партия? Зигфрид. По-вашему, значит, партия против коммунизма? Может быть, она против Карла Маркса? (Хайнцу.) Провокатор. Хайнц. Или ландрат. Зигфрид. А где значок? Незнакомец. Как пройти к МТС? Кто мне покажет дорогу? З и г ф р и д (Хайнцу). Что я говорил? Шпион. Я ему покажу дорогу! (Незнакомцу.) А что вам там надо? Незнакомец. Интересно взглянуть. Зигфрид. Могу себе представить. А почему вас интересует МТС? Незнакомец. Меня многое интересует. Профессия такая. З и г ф р и д (Хайнцу). Он называет это профессией. Травит нащу скотину, поджигает наши сараи, взрывает мосты и дамбы и называет это профессией. Я ему устрою производственную травму. Пожизненную. (Незнакомцу.) А какая у вас профессия? Незнакомец. Слесарь-механик. Хайнц. Там ваша машина? Незнакомец. Я на ней приехал. 145

З и г ф р и д {Хайт у). А вот уедет ли он на ней - еше вопрос. Хайнц. Ну и не рассказывайте нам, что вы слесарь-механик. Незнакомец. Почему, интересно? Зигфрид. У слесарей автомобилей не бывает. До этого мы еще не дошли. Я имею в виду, если слесарь - честный. Незнакомец. Может быть. К МТС направо или налево? Зигфрид. Налево. Незнакомец уходит налево. Хайнц. Почему ты сказал «налево», ведь МТС направо? Зигфрид. Пока он найдет МТС, мы успеем поднять тревогу. Он поедет налево мимо Раммлерова двора. Пусть он ему отравит скотину. Хайнц. Коровы в классовой борьбе не участвуют. Зигфрид. Зато я участвую. Хайнц. Да. Но я не думаю, что он шпион. Они такие только в кино. Ты веришь тому, что показывают в кино? Зигфрид. Если он вернется, задержи его. Мы пошли за подкреплением. Оба уходят. Входит Ф о н д р а к , заказывает, платит, молча пьет пиво.

Крюгер. Откуда деньги, друг? Фондрак. Ограбил церковь. Р а м м л е р и Т р а й б е р с сигарами. Раммлер угощает сигарой Фондрака. Раммлер. Слышь, Фондрак! Фондрак. Да? Раммлер. Писать умеешь? Фондрак пишет. Т р а й б е р {читает). Сво-лочь. Раммлер. Мы поздравляем. Будешь бургомистром. Фондрак. Вы опоздали. Ухожу за Эльбу. Раммлер. Тогда придется, Фондрак, донести. Фондрак. Я, может быть, и сяду раньше вас, Зато уж вы подольше просидите. Пауза. Раммлер угощает Фондрака сигарой. Фондрак угощает сигарой Крюгера. Трайбер напивается. Раммлер. Крестьянином ты быть не хочешь, ясно. Но должность - не работа. Это честь. Спроси меня, чем занят бургомистр? А я тебе отвечу, что ничем. Желаниям народа угождать Да разве это назовешь работой? 147

А если уж придется дело делать, Не бойся - я ведь выручу тебя. Фондрак. А как же Бойтлер? Раммлер. Бойтлер нам не нужен. Фондрак. А пиво - даром? Раммлер. Пиво за наш счет Для господина Фондрака. Крюгер. Понятно. Т р а й б е р. На три села одной цепной собаки Хватало раньше, чтобы нищих гнать, А нынче содержу я бургомистра, Чтоб государство не содрало шкуру, Чтоб нищий изо рта кусок не вырвал, Не государство, а Левиафан20. Фондрак смеется. Раммлер. Пей, пей, чтоб до собранья протрезветь. Я угощаю. Т р а й б е р. Угощаю я. Раммлер. Нет, что ты. Пиво Трайберу. Т р а й б е р. Нет, что ты. Я ставлю пиво Раммлеру. Раммлер. Еще. 148

Трайбер. Еще одно для Раммлера. Раммлер. На бедность Для Трайбера. Трайбер. Ну, козлодой! Раммлер. Подпасок! Раммлер и Трайбер выплескивают пиво в лицо друг другу. Входят Ф л и н т и Л а н д р а т . Флинт. Вот они - противоречия в лагере империализма. Раммлер. Ландрат! Кулаки здороваются. Входят З и г ф р и д и Х а й н ц . Зигфрид. Тут он! Ты поймал его, Флинт? Мы за ним давно гоняемся. А попробуй догони «опель» на своих двоих. Его всем снабдили, чтоб он мог смыться, когда земля загорится у него под ногами, потому что он сам ее поджег. Ну, слесарь-механик, теперь видишь, у кого длинная рука? Л а н д р а т смеется. Недолго тебе смеяться. Ландрат. Я и вправду слесарь. {Показывает удостоверение.) Зигфрид. Продался - а еще рабочий! Удостоверение липовое. Рабочие не продаются. Ты позвонил в госбезопасность, Флинт? Оружие отобрал? Ф л и н т {смеется). Нет. 149

Зигфрид. Ты что? Больной? Отпускаешь его? Стакнулся со шпионом, Флинт? Неужели никому здесь нельзя верить? Флинт. Твой шпион - Ландрат. Б о й т л е р. А теперь вежливо извинись, сопляк. А то я позвоню в госбезопасность. (Поклон в сторону Ландрата.) Бойтлер, бургомистр. Ландрат. Тот самый сектант. Бойтлер. Так говорят враги. Зигфрид. Ландрат!.. Из-за бдительности я чуть не стал государственным преступником. Входит Х е н н е у останавливается у двери, нацепляет партийный значок. Ландрат. Лучше лишний раз придраться, Чем без трактора остаться. Зигфрид. Товарищ Ландрат, почему ты не носишь партийный значок? Хеше прячет свой значок в карман. Ландрат. А как я проверю вашу бдительность? При виде моего партийного значка она у вас сразу испаряется. Ландрат прикалывает значок, Хеше тоже. Б о й т л е р (представляет Хеш е). Из новых. Честный парень. {Представляет Зенкпиля.) Середняк. Колеблющийся. Нужен глаз да глаз. {Представляет Флинту 1.)

Товарищ Флинта. Он вот с ней развелся. Теперь он к молодежи ближе стал. Он с головы до пяток коммунист, И только середина подкачала. Флинт. Тебе-то что? Бойтлер. Посыпал соль на рану. (Показывает на Раммлера и Трайберга.) Пока что кулаки. (Показывает на Нету.) Переселенка. Живет у нас. Хайнц. Живет у них в чулане. Б о й т л е р (смеется). Хватило места, чтоб ребенка сделать. (Представляет Фондрака.) Папаша. Но бутылку любит больше. За остальными я сейчас пошлю. (Хайниу и Зигфриду.) Трубите сбор. Пускай народ придет Хоть на своих двоих, хоть на карачках. Пусть все приходят, у кого есть ноги. Не каждый день доводится деревне С самим советником совет держать. Хайнц и Зигфрид уходят. (Ландрату.) А если не идет гора к пророку, Пророк горе обязан подсобить. Л а н д р а т. Товарищ Флинта, как же ты живешь? Ф л и н т а 1. Тем и живу, что людям помогаю. Хайнц приводит К р е с т ь я н и н а , тот ведет лошадь. 151

Бойтлер. А новенький привел свою кобылу. Ох, глуп мужик. Зачем кобыла здесь? Хайнц. А ты сказал: Все, у кого есть ноги. Крестьянин дает Бойтлеру оплеуху. Б о й т л е р {потирая щеку). Товарищ Ландрат, вы видали? Л а н д р а т. Нет. Крестьяне. Собрание местных жителей, в президиуме Бойтлер, Флинт и Ландрат. Бойтлер. Собрание считается открытым. Старый крестьянин. Как хлопать - разбуди. Ландрат. Чего вы ждете? Флинт. Мы ждем тебя. Ландрат. Зачем? Флинт. Чтоб речь сказал. Ландрат. О чем? Я ничего еще не слышал. Газету вы и без меня прочтете. А я сижу, чтоб слушать здесь о том, Чего в газете я не прочитаю. Иначе я бы в кабинете спал На ваших разукрашенных отчетах. Бумага стерпит все. 152

Бойтлер. Ты понял, Флинт? Таких речей я отродясь не слышал. Товарищ Ландрат не трепач, как ты: Умеет развязать язык народу. С три короба он людям не сулит И гор златых он им не обещает. Наш Флинт заговорит кого угодно. С ним рядом страшно сесть. Вон рядом стул пустой. Ландрат. Начнем собранье. З е н к п и л ь ( Старому крестьянину). Просыпайся, Франц. Старый крестьянин ( просыпается, аплодирует). Какая замечательная речь. Остальные крестьяне подхватывают аплодисменты. Флинт и Ландрат смеются. Крестьяне смеются. Молчание. Бойтлер. Простой мужик, крестьянин иль рабочий, На дело скор, а на язык ленив. Кто долго мыкался по белу свету В дешевых-предешевых башмаках, В одних и тех же, что всю жизнь он носит, Тому трудней ворочать языком, Чем разогнуть мозолистую руку. Я тоже из таких. Но я учился. Меня народ доверьем поддержал, Из хлева взял, назначил бургомистром. Так разрешите же, товарищ Ландрат, Сказать спасибо вам за трактора, Пожать вам руку от лица народа. Рукопожатье. З е н к п и л ь {тихо). Два трактора - не густо. Бойтлер. Громче, Зенкпиль. 153

Зенкпиль. Я разве что сказал? Молодой крестьянин. Сказал: «не густо». Бойтлер. Совсем ты стыд и совесть потерял. Такой подарок щедрый получили, А он хамит товарищу Ландрату. А ведь товарищ в дождь и непогоду Приехал наше дело поддержать. Когда такое раньше вы видали, Чтоб государство к людям путь нашло? «Не густо»! Где ваш стыд? Где ваша совесть? Флинт. Уж не пора ли снять тебя в кино? Бойтлер. Тебе не нравится мой жесткий курс? А ты хотел, чтоб я с тобою вместе Здесь нюни распускал? Я тоже, Флинт, Прислушиваюсь к массам и мозгую, За пульсом революции слежу. Я тоже требую свободы слова, Но я ее врагу не уступлю. Л а н д р а т (Зенкпилю). Я тоже понимаю, что не густо. Зенкпиль. Тогда порядок. Я же говорю: Два тягача - лиха беда начало. Я это знаю: две войны прошел. Сперва мы проливали пот и кровь, Но нам кровопускание на пользу. Уж лучше я скажу про трактора, Чем кто-нибудь, кто задницу вам лижет И хочет вас объехать на козе. Ландрат. Не так-то это просто.

Зенкпиль. Есть артисты. Они не постыдятся вам напеть, Что две машины - это слишком много Для двадцати дворов. А вдруг вы им Поверите и трактор отберете? Тогда до третьего нам не дожить. Беспокойство среди крестьян. Крестьянин. Скажи. Симонайт. Ты сам скажи. Крестьянин. Вот Симонайт Желает выступить. Симонайт. Сначала ты. Крестьянин. Я первым говорить не нанимался. Фондрак встает. Бойтлер. А это наш переселенец Фондрак. Фондрак. Желаю предложение внести. Из стен - гнать пиво. Крестьяне смеются. Узкий кругозор Народных масс использован фашизмом. Исход кровавый сразу был известен, Поскольку Гитлер никогда не пил. А кто не пьет вина, тот кровь сосет. Иль вот еще пример: кто б мне поверил Сто лет назад, что можно позвонить И Сталину сказать по телефону, Что этот вот (показывает на Крюгера) с водой мешает пиво. Я, Крюгер, позвоню. Еще сегодня. 155

Б о й т л е р {Крюгеру). Он пьян. Ты выведи его за дверь. Крюгер. Я? Ландрат. ( Фондраку). С предложеньем вы поторопились. Сначала надо стены возвести. Фондрак. Что выброшено, всё придет назад. Вы посчитайте, мы же сэкономим На дереве, на бочках, на бутылках, На транспорте. Решим вопрос жилья: Когда живут в квартире, как в пивной, Любой кабак становится квартирой. Для шахт найдем полно рабочих рук, Последний саботажник пригодится. {Показывает на Крюгера.) Вот он стоит, как цербер, адский пес, Гора из мяса между мной и пивом, И в рай не пропускает ни за что. А где мой рай? А он на дне бутылки: Пожизненное пиво задарма. С и м о н а й т {вставая). Я Симонайт, я из переселенцев. Крестьянин. Я благодаря реформе С недавних пор владею тягачом, Ведь трактора - народное богатство, А я, как все, кто тут живет, - народ. И как же не хотеть нам быть с народом, Когда народу все принадлежит, Вот, например, два наших тягача, Две капли влаги на камнях горячих, А нас-то девятнадцать здесь камней. Ну а теперь хочу задать вопрос: Допустим, я - крестьянин Симонайт, Народного богатства совладелец. Положенную долю тягачей Хочу забрать из общего владенья: Допустим, гайку или колесо. А что я получу? Да только хохот. А ежели я гайку отвинчу?

Тогда уж не до смеха будет всем. Поэтому я предлагаю жребий: Кому судьба, тот выиграет трактор, А шансы будут равные у всех. Не будет больше никакого спроса. А если трактора еще придут, Мы снова их меж нами разыграем, Придут еще - мы снова жребий бросим. Такое вот мое сложилось мненье. Пауза. Голоса. И наше. Пауза. Большинство за это. Пауза. Верно. Флинт. Вот глупость. Симонайт. Голосуем. Флинт. Как же можно Свободой эту глупость называть! Бойтлер. Базарите народное добро! Крестьянин. Добро-то наше. Бойтлер. Разве вы народ? Себе вы сами лютые враги, Себе вы сами пакости творите. (Встает, Ландрату.) Я приведу полицию сейчас. Вы подождете? Ландрат. Сядь. Нарежь бумагу. Аплодисменты. 157

Бойтлер. «Нарежь бумагу» - это вы сказали? Ландрат. Сказал. Бойтлер. Мне что. Другой бы, может, спорил. Бойтлер вынимает из кармана брошюру с Указом, вырывает из нее лист, вытаскивает нож, нарезает полоски. Ф л и н т (разрывает их). И спорит... Кто же ты такой, Ландрат? Ты променял на шмотки чувство класса? Сознательность сужается твоя, А задница становится все шире? Ведь ты в двадцатом в партию вступал! Гляжу я - и глазам своим не верю: Ты иль не ты? Твоя анкета врет. Бывает, выстоял боец в сраженье, А одержав победу, мертвым пал. Бойтлер. Да, были, были случаи такие. Ф л и н т (Зигфриду) Ей-богу, парень, ты, наверно, прав. (Ландрату.) Я не могу смотреть, как нашу власть Твою, мою - из рук ты выпускаешь. Ландрат. Меня ты знаешь, Флинт? Флинт. Теперь не знаю. (Зигфриду.) Тебе известен номер? Действуй, друг. Зигфрид встаетухочет уйти. Крестьяне его удерживают. Симонайт. Ты, синяя рубашка! Сядь на место. Мы все здесь за правительство стоим.

Зигфрид. На одного - двенадцать. Я сдаюсь. {Садится.) Флинт молчит. Л а н д р а т. Скорее думай, Флинт. А коль не можешь, То думай молча. Бойтлер. Это новый курс. А малый винтик не всегда и знает О том, что происходит наверху. Но ведь учиться никогда не поздно. 3 и б е р. Я против жребия. Флинт. Кто спятил: я иль вы? Выходит, я стою за спекулянта, А ты, Ландрат, мне противостоишь? Кто вверх ногами - я иль этот мир? Бойтлер. Мир круглый, Флинт, и вертится земля. Кто остановится, тот мордой в грязь. {Вырывает из брошюры с Указом новый лист, нарезает жребии.) Флинт, ты от масс широких оторвался, Бюрократической зарос паршой, Ты проржавел, как старое железо. Опомнись, Флинт, не то тебя народ На историческую свалку сбросит, Как Сталин говорит. Глава тринадцать. Хайнц. Двенадцать. А тринадцатой ведь нет. 3 и б е р. Пусть трактор тот возьмет, кому он нужен. Мне нужен. Смех. 159

Л а н д р а т. Жребии готовы? Бойтлер. Да. Жеребьевка. Т р а й б е р. Крестьянин что-то значит в государстве. Ведь вот он, жребий. Он в моей руке. Тягач в руках хороших оказался Своей поставкой это докажу. 3 и б е р. В рабочем и крестьянском государстве Мы пашем пальцем, а такой кулак, Который держит лошадей конюшню, К тому же новый трактор получил. X е н н е. Я тоже за правительство стою. Я знаю: раньше слыхом не слыхали, Чтоб маленький крестьянин-безлошадник Бесплатно получил бы целый трактор Краеугольный камень процветанья. И раз я знаю, что такое бедность, Готов я людям помогать в нужде: Я буду трактор напрокат давать С условием - держать его в порядке И мне платить услугой за услугу: Хотя б в уборке свеклы помогать. Хайнц. Кулак! Хеше дает ему оплеуху. Симонайт. Да я уж лучше откажусь От трактора совсем, чем уступлю им. Без этих тракторов мы раньше жили И дальше, если Бог даст, проживем. Ф л и н т (смеется, Ландрату). Ты своего добился. Поздравляю.

Бойтлер. И я. {Флинту.) Я сразу понял: новый курс. Флинт. Теперь вы получили, что хотели. Что, нравится? Симонайт. Кто этого хотел? Крестьяне. Я не хотел. И я. И я. Никто. X е н н е. Решили - значит, всё. Крестьяне. Нас большинство. Что мы решили, можем отменить. Флинт. Коль вы чему-то научились. Симонайт. Я Чему-то научился у себя же. Давай сюда все жребии. {Отнимает у Хеш е и Трайбера жребии, разрывает их на мелкие клочки, втаптывает в землю.) Бойтлер. Вот так. Ковать железо надо побыстрее, Подметки с ходу рвать, лететь вперед, Я не люблю стоять на полдороге. Теперь нам надо с козырей играть, И все наделы сразу скинуть вместе. Старый крестьянин. Теперь дубинка из мешка - колхоз. Бойтлер. При коммунизме будет рай для всех. Но вы скорей пройдете сквозь контроль 161

С десятком свиноматок под рубашкой, Чем в коммунизм с десятком га земли. Я говорю вам истинную правду. Одной ногой уж вы туда вступили, Зато вторая - в собственность вросла. Как долго можно выдержать растяжку? Противоречье антагонистично, На нем мы не уедем далеко, И эта пропасть делается шире. Но мы не ждем, пока вас разорвет, Мы коммунизм для вас хотим построить. И раз не слишком варит голова, Полезен будет вам пинок под зад. Товарищ Ландрат знает новый курс. Господь бичами выгнал вас из рая, А мы бичами вас загоним в рай. И в этом я с правительством согласен И с партией. Флинт, ты согласен? Пауза. Флинт. Нет. Бойтлер. Поддался, значит, настроенью масс? И партию как авангард отвергнул? Ландрат. Считаю, хватит. Бойтлер. Тоже так считаю. Ландрат. Товарищ Бойтлер показал, что слеп К реальной ситуации, что глух Для критики, что равнодушен К людским заботам, значит - не способен В дальнейшем свою должность занимать. Его дела товарищ Флинт решит. Вы знаете его, видали сами: Начальству зад лизать не станет он. Флинт. Тут Бойтлер говорил, пора в колхозы Не терпится ему скорей урвать

Кусок от пирога социализма. Мне тоже было как-то непонятно, Зачем плодить все новых кулаков Из-за того, что слаб наш парк машинный? Пусть будет хлеба меньше на буханку, Чем больше хоть единым кулаком. Я так считал лишь пять минут назад, Но Бойтлер мне помог. Я раскумекал: Власть в государстве - власть еще не вся, Ты трактора штыками не заменишь, Не для дубинок головы людей, Дубинка - аргумент совсем последний. Но в бургомистры я вам не гожусь. Бойтлер. Я словно вдруг прозрел. Я вижу ясно, Что был я карьеристом и сектантом, Что недостойный я оппортунист. Я трижды с вашей критикой согласен, Но я с ней не согласен лишь в одном: Напрасно вы меня так пощадили, Вы даже приукрасили меня. На черную вы поскупились краску В три раза я черней, чем ваш портрет. Где зеркало? Себе я плюну в рожу. Где ваш топор? Я ногу отрублю, Которую народ прижал слегка, И руку, что нахально попыталась Прогресса колесо остановить. Давайте стену! Разобью башку, Куда проникли вражеские мысли! Разбейся, сердце, раз ты равнодушно К страданиям народа моего. Не хочет разбиваться злая мышца. Вот нож мой, Флинт. Ударь в него ножом! О люди, помогите умереть, Не то меня раскаянье погубит. Зенкпиль. Ты лучше сам. Б о й т л е р (приставляет к груди нож). Нет. Новая ошибка. Рабочья сила - не моя она. Она принадлежит всему народу. Я потом смою с совести пятно, 163

Коль новый пост занять мне доведется, Иль обновленным стану человеком На старом месте, как ваш бургомистр. Л а н д р а т {Флинту). От этого вам будет только вред. Давай другого. Есть же подходящий, Получится и справится отлично. Ему, наверно, страшно лишь одно Война бумаг. Флинт. Она противна мне. Ведь я же сызмальства был коммунист, Неужто мне скакать верхом на стульях? Ведь революция идет вперед. Ландрат. Она пока верхом на стульях скачет. Бумаге - право первенства, а фронт Проходит среди письменных столов. Кого бы ты здесь сделал бургомистром? Флинт. Не знаю никого. Ландрат. Тебе видней. Ты кащу заварил - теперь хлебай. Работай лучше - вот и не придется То, что противно, делать самому. Бойтлер. Нечистая игра. Теперь я понял. Но я на вас управу отыщу. Я вовсе угрожать не собираюсь, Но я пущу мои контакты в ход, И ветер здесь поднимется такой, Что козыри из рук у вас он вырвет, А кое-кто со стула полетит. {Садится.) Л а н д р а т {встает). Пора.

Зигфрид. Гнать в шею бургомистров. Ландрат. Да. ( Уходит.) Раммлер. Хоть я с тобою не во всем согласен... Да что я говорю, почти во всем С тобою я согласен, а различья Совсем малы, и мы вполне едины. Я рад, что ты на должность сядешь, Флинт, С которой Бойтлер справиться не может. И я как член общинного совета С тобой готов сотрудничать всегда И от работы нашей коллективной Успехов новых жду. Флинт. Ты их дождешься. Зенкпиль займет твое в совете место. Раммлер. Я человек, конечно, старых правил, Но без теории нас обновить нельзя. А кто от нас теорию скрывал? Вот он сидит. (Приподнимает Бойтлера за шиворот со стула и вытаскивает у него из кармана «Краткий курс».) Ведь не единым хлебом Жив новый человек. Зигфрид. Так в «Кратком курсе». Хайнц. Тебе бы подлиннее курс прочесть. Бойтлер. Я ухожу. Вы много потеряли. Я знаю: вам теперь несдобровать. ( Собирается уйти, в дверях сталкивается с П о л и ц е й с к и м .) 165

Полицейский. Где бургомистр? Б о й т л е р (указывает на Флинта). Вот он. {Уходит.) Полицейский. Вы бургомистр? Флинт. Допустим, я. Полицейский. Еще мне долго ждать? Флинт. В чем дело? Полицейский. Много злоупотреблений. Вы арестованы. Я подожду. Флинт. Какой-то цирк. Кого ты арестуешь? Полицейский. Вы бургомистр? Ну, вас и арестую. Могу конца собранья подождать. Раммлер. Недолго, Флинт, сидел ты бургомистром. Хайнц. Твой бургомистр, он только что ушел. Полицейский. У вас их двое? Раммлер. Нет, один. Другой. Полицейский. Давно ты бургомистром?

Флинт. Пять минут. Полицейский. Понятно. Значит, я ищу другого. (Уходит.) Зенкпиль. Зачем ты предложил меня в совет? Флинт. Затем, что очень ты мужик горластый. Зенкпиль. И ты желаешь глотку мне заткнуть? Флинт. Горлань в совете. Больше будет толку. Зенкпиль. С тобой, что ль, спорить? Флинт. Если надо. Зенкпиль. Ладно. Флинт. От Кетцера его надел остался. Я Фондраку три раза предлагал. Н ета. Возьми, что можно, Фондрак. Я же справлюсь С любой работой. Слова не скажу, Коль выпьешь кружку или двадцать кружек. Четыре года не встаю с колен За место у печи. С меня довольно. Я жду так долго, что сейчас готова С ребенком в животе уйти, сбежать В любой чулан, была бы только крыша. Я справлюсь, Фондрак. Ты возьми надел. Фондрак. Я пиво пью, когда придет охота. А по расчету пива я не пью.

Чего ты хнычешь? Если мой ребенок, Так, значит, я обязан спину гнуть? Сама его хотела. Нета. Да, хотела. Не хочешь для меня - возьми для нас. Пауза. Ну что же, Фондрак? На колени стать? Ф о н д р а к (Флинту). Я мясо жру - так мне свиней кормить? Люблю я пиво - мне на пивоварню? Нет, я за разделение труда. И на меня всегда найдется спрос. Я дело сделал, делайте свое. Пока - до наступленья коммунизма. (Уходит.) Старый крестьянин. Как говорится, верх берет мужик. Пускай она уходит вместе с ним, Коль для ребенка подавай ей мужа. Ф л и н т а 1. И без отца ребенок проживет, (Пете.) А ты по нем не вздумай убиваться. Крестьянин. Того гляди, научатся все бабы Без мужиков себе детей рожать. Нета. Ему не имя нужно, нужен хлеб. Флинт. Бери, что предлагает бургомистр. Нета. Возьму. И у меня ведь две руки. Ф л и н т а 1. И две моих. Ф л и н т (Нете). Так ты переезжаешь В дом Кетцера? Когда же?

Н ета. Прямо завтра. Флинт. Так, ладно. Я тогда направлю трактор Сперва на твой надел. Ф л и н т а 1. Когда направишь? Флинт. А послезавтра. Сделали мы много Работать начинаем лишь сейчас. Крестьянин. Вот ты и начинай. Ты бургомистр. Флинт. Работу нашу вместе будем делать. У государства нашего есть цель Свое существованье прекратить. Не потому, что должности раздаст, А потому, что в нем нужды не будет. И многое мы в нем должны улучшить, И в нас самих, и в половине мира, Пока оно не изживет себя. А молодым на месте не сидится, Их так и подмывает поплясать. Ну что ж, после собранья будут танцы, Мы это одобряем от души. Веселье - предвкушенье коммунизма, А коммунизм всем радость принесет. Зря проливать и пот, и кровь не надо, Великий труд - великая награда. Зенкпиль Если музыка будет. Входит Ф л и н т а 2. Флинт. Ты зачем сюда явилась? Ф л и н т а 2. На танцы. 169

Флинт.

Пошли домой. Ф л и н т а 2. Танцы бывают раз в квартал. Мне, значит, развлечений не положено? Я по двенадцать часов пашу. Ты ведь тоже можешь здесь остаться. Флинт. Какие еще развлечения? Пошли! (Хватает ее.) Ф л и н т а 2. На собрания мне нельзя: пока ты за всех объезжаешь деревни, я вкалываю за двоих. А ты еще обзываешь меня дурой и политически отсталой. Я и так еле вырвалась. Флинт дает оплеуху Флинте 2. Флинта 1 дает оплеуху Флинту. Каждый из них тянет к себе Флинту 2. Ф л и н т а 1. Пусть она остается, если хочет. Не сажай ее на цепь, будешь иметь дело со мной. В нашем государстве мужикам не позволено измываться над бабами. Верно я говорю, бургомистр? Ф л и н т (потирает щеку, отпускает Флинту 2; Хайнцу и Зигфриду). Она вроде права, а? {Идет к выходу.) Ф л и н т а 1 {Флинте 2, которая хочет бежать за ним). Ты куда? Ты зачем стелешься перед ним? Он нам поет о равноправии, а ты подпеваешь? Лучше наставь ему рога, пусть знает, с кем имеет дело. Флинта 2 остается. X е н н е {Флинте 2). Люблю, когда обиды не спускают. Ф л и н т а 1. По молодости любим козырных, А в старости спокойные - надежней. На кой мне ляд шальной да непутевый? Мне надо, чтобы справный был мужик. Входят Ш м у л к а и Т р а к т о р и с т .

Хайнц. Танцуем первый танец, Шмулка. Зигфрид. Нет, Я первый пригласил. Тракторист. Сначала мы. ( Становится в боевую позицию.) Ш м у л к а (у дверей). Оркестр приехал. Значит, будут танцы.

13 Хибара. Фондрак. Я подаюсь к американцам, Нета. Я ухожу на Запад. Ты со мной? Нета. Я остаюсь. Мне здесь хоть что-то дали. Фондрак.

Наплюй. Подумаешь, благодеянье. Пауза. Что я здесь потерял? Да ничего. Вот разве что тебя терять мне жалко. ( Вытаскивает из кармана купюру.) Бывает, что мужчина, уходя, Все оставляет женщине любимой. Я оставляю больше, чем имею: Вот эту марку - я ее взял в долг, Она последняя. На кружку пива. Теперь не выпью. Видишь, разорвал. Мы разошлись, как эти половинки, А мы ведь были целое одно И друг без друга ничего не стоим. Возьми свою. Мы их соединим, Когда я, может быть, вернусь обратно. (Дает ей половину купюры, другую кладет в карман и идет к двери. Возвращается, отбирает у нее ее половину.) 171

Отдай ее. Инфляция наступит, И я совсем останусь на мели. Уж лучше я пропью ее сейчас. Может, свидимся на Луне во время следующей войны. Нас туда по воздуху доставит чудесное оружие. Пневматической почтой. (Уходит.) Входит К р е с т ь я н и н в ша п к е . Шапка. Говорит, что к американцам, а уходит из Германии в Германию. Тут идти-то два шага, трава растет по обоим берегам, а человеку нужна бумага. Я бывал в Вюртемберге, в восемь лет. Моя мать оттуда. Горы там вроде как стопки оладий. А на них лес или виноградники, водопады шумят, целые потоки, мощные, как тыща быков. И скалы, старые, как Луна, даже еше старее, мох на них всегда свежий. О замках и не говорю, я в них ничего не смыслю, я люблю оладьи из муки нового помола. Нет а. Обоз наш уходил по льду за Вислу, Лед трескался, и кони шли на дно. Крестьяне их боялись отпустить, Чтоб ничего полякам не оставить, И тоже гибли. Все досталось Висле. Шапка. Фрау Нета, не хотите стать фрау Купка? Я - Купка. Мой надел за Красной Чащей. Я из Восточной Пруссии бежал21. Вдовею, мне сорок четыре года. Четырнадцать мальчонке моему. Без женщины изба и двор пустые, Постель холодная. Все, что имею, Мне слишком мало, если я один. Нета. Троих кормить накладней, чем двоих, Четвертый рот и вовсе будет лишний. Шапка. Когда жена работы не боится И не скупится на любовь да ласку, Приданое любое по душе.

Н е та . Мне этот двор достался тяжело Они его давать не соглашались. Выходит, зря брала, зря обещалась? Шапка. Одной вам не управиться никак. Вам не под сиду будет, верьте слову, Такую тяжесть на себя взвалить. Пусть невелик надел, двух рук не хватит. Была война, камней на поле много. Но весь мой хлеб - он ваш. Я, может, вам Не подхожу? Скажите. Не обижусь. Вы, может, сомневаетесь, что пью? Поскольку из-за пива натерпелись. Я пиво пью, считайте, столько кружек, Как у меня на голове - волос. {Снимает шапку, показывает на свою лысину.) Н е т а {смеется). Уж если бы я замуж собралась, Я вышла бы за вас. И для ребенка Я не нашла бы лучшего отца. Но я едва успела встать с колен, Из-под мужчины выползти успела, Который хоть и был не лучше всех, Но и не хуже. Что же мне спешить И снова - под мужчину на лопатки? Вы, может быть, и правда лучше всех, Но разве нет другого места в мире, Которое для женщины подходит? Лысина. Я тоже не считаю, что мужчине Положено всегда быть наверху. Наступит время, и крестьянин станет Таким же человеком, как его Теперь уже показывают в фильмах. Коней не будет, женщина не будет Пахать с утра до ночи на семью И стариться в работе, и, быть может, Мы доживем до этого; быть может, Не мы, а дети наши доживут, Коль женщина рожать детей захочет, {Показывает на крышу хибары.)

Вот крыша протекла. Пора чинить. Я помогу вам. Только согласитесь. Пускай не в жизни, так хотя 6 в работе Бог даст, друг друга мы узнаем лучше, Бог даст, друг другу сможем мы помочь, А уж тогда не только днем. Нета. Быть может. Оба уходят. Нета - в хибару. Входят Р а м м л е р и Т р а й б е р , пьяные. Трайбер. В Гранцове продают места в ковчеге на случай конца света. Я думаю купить. Раммлер. Запад печется о спасении моей души. А зачем мне такое спасение души, когда на череп посыплются бомбы со смертоносной начинкой для всех. Лучше я как класс займусь своей самоликвидацией и стану председателем колхоза. Тебя возьму бухгалтером, ты считать не умеешь.

14 Ворота крестьянского двора. Ж е н а Т р а й б е р а. Вон агитаторы. Трайбер. Спусти собаку. Трайбер, его жена и собака занимают оборонительную позицию у ворот. Входят Ф л и н т , Х е н н е , З и г ф р и д , Р а б о ч и й ; Флинт, как ветеран, увешан орденами. Зигфрид. Мешаешь ты социализму, Трайбер. Он совершает триумфальный въезд. А ты в нем служишь пятым колесом, Ты палец, не влезающий в кулак. Мы в гроб должны загнать империализм, Пока он бомбой нас не уничтожил, 174

А ты сплотиться людям не даешь. Уж семь недель, как мы послали список Крестьян, вошедших в кооператив. Надеясь на сознательность твою, Мы и тебя заранее включили, Ты на бумаге - новый человек, А сам никак бумагу не догонишь. Трайбер. А Раммлер? Зигфрид. Совершив вчера побег, Он перспективы жизненной лишился. Хенне. Хотя и прихватил свой чемодан. Зигфрид. Уж третий год, как наши трактора Горючее и время даром тратят, Когда обходят сорок га твоих. Ты слеп, своей же выгоды не видишь, Предпочитаешь узкую тропу, А не широкий путь в социализм. Шарахаешься ты от коллектива, Как конь от первого автомобиля. А коллектив освободит тебя. Трайбер. От почвы и земли. Скажите прямо, Что землю вы хотите отобрать. Флинт. Да. Снять хотим с хребтов крестьянских груз. Рабочий. «Сладкая смерть!» - сказал грузчик, когда сейф с деньгами сломал ему хребет. Трайбер. А нам не нужен ваш социализм. У нас есть все, что нужно: телевизор, Автомобиль и зять с образованьем. Кому охота, пусть его и строит. Нам ни к чему. Зачем же гнать силком?

Рабочий. А отпуск есть у вас? Трайбер. Какой там отпуск. Крестьяне мы, и наш удел - работа. Один Господь дает нам отпуска. По-вашему, бросай свою корову, Езжай на Черном море отдыхать, Как прошлым летом сделал ваш дояр, Ему-то наплевать на всех коров, А у коровы молоко сгорает. И сорняки положено полоть. А мой надел кто полет? Государство? Сам, что ли, соберется урожай? У вас пшеница на корню гниет, А вам уж засчитали все поставки. Рабочий, что ли, сам штаны латает? Не говоря о том, что голодает город, И только нашим потом город жив. Р а б о ч и й {Хенне). Возьми сигары и пусти по кругу. (Жене Трайбера.) Товарищ Трайбер, вы же равноправны, За вас закон. А муж вас заставляет Латать ему штаны, не помогает По дому и по кухне. А за это Вы можете его привлечь к суду. В законе есть статья - параграф три. Жена Трайбера (хихикает, толкает Трайбера в бок). Слыхал? Т р а й б е р {мрачно). А ты и рада это слушать? Идите со двора, покуда целы, Не то собаку натравлю на вас. Всю жизнь я землю потом поливаю: В день по четыре литра на гектар. В моем хлеву - одни мои коровы. Я мяса и куска не проглотил, Чтоб не был срезан он с моих же ребер. Рабочий. А про жену забыл?

Ж е н а Т р а й б е р а. Когда он помнил? Трайбер. Заткнись. За все платил я потом-кровью, А вы хотите росчерком пера Себе мое добро сейчас захапать, Чтоб я кормил бездельников и нищих И чаевые за труды имел. X е н н е. Но чаевых-то будет десять тысяч. Трайбер. Вам не заполучить меня в колхоз Уж лучше сдохну я на этом месте. Зигфрид. Никто тебя вступать не заставляет. Социализм умеет убеждать. Мы убедим тебя - сегодня, завтра, Пусть даже послезавтра, - убедим. И прежде чем ты все не осознаешь, Мы с твоего порога не уйдем. Освобождайся, Трайбер. Цепи сбрось, Сбрось шоры с глаз. И въедешь вместе с нами Ты в будущее светлое страны. Флинт. На тракторе, а может, и под ним. Рабочий шепчется с женой Трайбера, она хихикает. Т р а й б е р {собаке). Собакам можно верить, бабам - нет. Псы баб вернее. Зигфрид. Да, они глупее. Трайбер. Куси, Нерон! Хеше удирает. Рабочий вытаскивает сосиску, Нерон жрет. Т р а й б е р {пинает собаку). Проклятая скотина! {Уходит.) 177

Рабочий. Я против собак приемы знаю. Как-никак за три дня двенадцатого раскулачиваю. Хозяин - со двора. Ну что, хозяйка? Жена Трайбера. Гляди, какой! Я приведу его. Не век ему упрямиться да злиться. Зигфрид. Вот заявленье. (Дает ей бланк.) Подписать вот здесь. Жена Трайбера уходит. Ф л и н т (смеясь, Рабочему). Ты что ей обещал? Небось наврал? Рабочий смеется. С криком выбегает жена Трайбера, держа в руках бланк заявления. Зигфрид. Беснуется? Подписывать не хочет? Жена Трайбера. Он больше не подпишет ничего. Повесился мужик мой в гараже. (Теряет сознание.) Рабочий. Ему дают путевку ехать в отпуск, А он в петлю суется. Идиот. (Уходит.) Ф л и н т (Хенне). Иди. Сними его. (Протягивает ему нож.) Хенне. Я? Кулака? Кто Кетцера срезая в сорок девятом, Которому веревку Трайбер сплел? За все ответ приходится держать, И я его срезать не собираюсь. Будь я такой же левый, Флинт, как ты, Я пожалел бы для врага свой нож. (Берет нож.) Теперь он знает, каково висеть.

Флинт. Работал он, как мы. И трудно жил, И жизнь его совсем не стала легче. Зигфрид. А почему ты сам его не срежешь? Флинт не отвечает. Входят Р а б о ч и й и Х е н н е с Трайбером. Рабочий. Вот он. Прошу любить. Восстал из мертвых. Трайбер ощупывает свои руки и ноги, размахивает руками, словно собираясь улететь, проверяет, не выросли ли у него за спиной крылья. Рабочий. Не верит, что живой. ( Трайберу.) А ты спортсмен. Да небо было занято, наверно, А крылья не успели отрасти. Зигфрид. Ты первый, Трайбер, кто через свой труп Вступает в ЛПГ22. Вот заявленье. (Берет заявление из рук женщины, все еще лежащей на земле.) Т р а й б е р (подписывает, показывая на Жену). Она мертва? Рабочий. Сейчас придет в себя. Трайбер. Всегда пугается. Жена, вставай! Ж е н а Т р а й б е р а. Мы где? На небесах? Или в аду? Трайбер. Вступаем для начала в ЛПГ. 179

Жена Трайбера. И ладно. Ты сходи к начальству, Трайбер, И принеси жене больничный лист. Пошаливает сердце у меня. Трайбер. Мой ревматизм пошаливает тоже. Оба уходят. Трайбер сильно хромает. X е н н е. Сидел он десять лет у нас на шее, Два года заставлял себя просить И снова из себя больного корчит. Не стоило веревку обрезать. Флинт. С тех пор как эта вертится Земля, Плуг, поле были выше человека; Он выше стал, чем плуги и поля, Но все возьмет земля. Она берет от века. 1956-1961

ФИЛОКТЕТ Действующие лица Филоктет. Од и с с е й . Н е о п т о л е м 1.

Пролог И с п о л н и т е л ь р о л и Ф и л о к т е т а (в клоунской маске). Приветствую вас, господа хорошие! Мы вам представим далекое прошлое, Когда человек был врагом человеку И войны велись испокон веку, И много опасностей в жизни таилось. Признаемся: в пьесу мораль не вместилась, Уроков для жизни извлечь невозможно, Кто хочет уйти - уходи, пока можно. Двери зала с шумом распахиваются. Я предупредил. Двери зала закрываются. Клоун снимает маску, под ней череп. Ничего смешного В том, что мы с вами делаем снова. Берег. О д и с с е й , Н е о п т о л е м . Одиссей. Вот это место - Лемнос2. Здесь когда-то Оставил я на диком берегу Милосского героя - Филоктета3. Он рану получил на службе нашей И не годился для дальнейшей службы. Зловонный гной та рана источала, А вопли не давали людям спать И нарушали тишину молчанья, Предписанного при закланье жертв. 181

Вон там, в пещере той, его жилье (Надеюсь, что жилье, а не могила) Дыра в скале, пробитая водой. Вода вершила долгую работу С тех пор еще, как рыбы жили здесь, Где мы ступаем, ног не замочив. Там есть родник. Ведь за десяток лет Родник не высыхает? Разыщи мне Его жилье. И выслушай мой план. Неоптолем. Твое заданье выполнить легко. Одиссей. Пуста пещера? Неоптолем. Здесь охапка листьев И деревянный жбан. Кремень с кресалом. Развешаны лохмотья для просушки, Все в пятнах черной крови. Одиссей. Гной из раны. Он, значит, далеко не мог уйти. Он ищет пропитанье и траву, Смягчающую боль. Смотри, чтоб нас Он не застал врасплох. Кого-кого, А уж меня готов убить он первым. Неоптолем. Ты был мечом, что прочь его отсек. Одиссей. Ты будешь сетью, что его поймает. Неоптолем. Вот странные слова. Чего ты хочешь? Одиссей. Чтоб ты не пощадил себя для дела. Неоптолем. Дрожать за жизнь? Я не затем живу.

Одиссей. Бывают вещи, что дороже жизни. Ты должен выманить у Филоктета лук. Мне рот он тотчас стрелами заткнет, А ты к его несчастью непричастен, Тебя не видел он на кораблях. Язык раздвоив, ты его поймаешь. Мы с безоружным справимся легко, Легко до корабля его дотащим. Неоптолем. Я помогать согласен, а не лгать. Одиссей. Помощник нужен мне, солгать согласный. Неоптолем. А может, правдой большего добьемся? Одиссей. Бессильна наша правда перед ним. Неоптолем. Нас двое. Он же - на одной ноге. Одиссей. Он нас сильнее: у него есть лук. Неоптолем. На поединок вызовем его, Пусть наши стрелы на лету скрестятся. Одиссей. Кто в бой пойдет за мертвым полководцем? Неоптолем. А вдруг стрела на нашей тетиве Его стрелу сдержать в колчане сможет? Одиссей. Своею жизнью он не дорожит Он ищет нашей смерти. Но под Троей Нужны все жизни - наши и его. 183

Н е о п т о л е м (отбрасывая свое копье). Его возьму я голыми руками И притащу в руках на наш корабль. О д и с с е й (поднимая копье). Хвались отвагой где-нибудь еще, А здесь мне нужен ум твой. Мало проку От хитрости покойника. Учись, Пока я жив, не то стрела Тебя уму и разуму научит. Ему навстречу сделай только шаг, И станет этот шаг твоим последним. Неоптолем. Позволь мне сделать шаг - я не боюсь. Одиссей. Стой - иль твоим же собственным копьем Я к острову тебя прибью навек, И никакой Геракл тут не поможет, Как он помог тому, кого к горе Навек прибил ограбленный Зевес Для развлеченья коршунов голодных. Твоя же печень из другого теста, И коршуны склюют тебя с камней4. Неоптолем. Какая смелость перед безоружным. Одиссей. Смотри, что может сделать безоружный. Неоптолем. С моим копьем. Уже не в первый раз В твоих руках, столь к воровству способных, Мои доспехи вижу. Ты украл Копье, и меч, и щит из бычьей кожи, Ты не по праву ими завладел, Владел по праву ими мой отец, Когда ему еще служили руки. Верни мне хоть одно мое копье, И ты увидишь, что смогу с копьем я. Одиссей. Увижу. Но не здесь и не теперь. Я вижу, как твое копье краснеет,

Я знаю, как искусен ты в бою. Ты нужен мне живой, тебе - чтоб жил я. Мое копье - копье царя Итаки Повелевает силой в тыщу копий, И та же сила есть в копье твоем. Вот сколько я спасу - иль потеряю, Когда твое копье откажет мне. Вот почему я взял тебя под Трою, Пока ты жизни вкуса не узнал. Отец твой слишком рано пал в бою, И воины его, справляя тризну, В бой не пошли и на кургане пили Его вино, деля его рабынь, Истосковавшись по вину и бабам. Кто, как не я, для славы и добычи Помог Ахиллу Гектора пронзить?5 Ты был нам нужен, чтоб погнать их в бой (Как нужен этот - для его отряда), А не твоя неловкая рука И не его рука - в ней мало проку. Но легче в битву воина толкнуть Пинком ноги в родной, знакомой коже. Доспехи не для славы я ношу. Я их добыл в бою за труп Ахилла. Мои солдаты кровью истекли, За мертвого останки умирая, И ныли шрамы. Но, меня увидев В твоих доспехах, поняли они, Что не напрасно проливали кровь, И перестали шрамы их гореть. Как возвращусь я к ним без Филоктета? Его солдаты бросят воевать, Умоются троянцы нашей кровью, И грифам наша плоть на корм пойдет. Ты не умеешь лгать и воровать, Я это знаю. Но сладка победа. Пусть станет лишь на день язык твой черным, А после в добродетели живи Всю жизнь, до смерти. Если ты откажешь, Мы все должны одеться в черный траур. Неоптолем. Не вырастет добро из скверной почвы. Одиссей. Но дерево - одно, земля - другое.

Неоптолем. А буря дерево с корнями вырвет. Одиссей. Да. Но не лес. Неоптолем. А лес пожрет огонь. Одиссей. Иль унесет поток, подмыв всю почву. Коса всегда найти на камень может. Все преходяще. Мы поговорим Об этом позже. На руинах Трои. Неоптолем. Не слышать бы тебя. Не знать вовек. Скажи мне ложь, что должен я сказать. Одиссей. Возьми копье. Скажи сначала правду, Что ты Неоптолем, - Ахилла сын, Сын самого отважного из греков, Пронзенного стрелою воровской Париса-бабника. Потом солги, Что ты домой на родину плывешь Под парусами ненависти лютой, Что ненавидишь нас, что мы призвали Тебя под Трою, славой поманив, Едва успел остыть Ахилла пепел, Что захлебнулась долгая осада В глубоком трауре отцовских войск, Что ты потом не выдержал позора, Когда увидел, что отца доспех, Твое наследство - щит, копье и меч, Тебе принадлежащие по праву, Мы у тебя украли без стыда, Что я тебя опутал низкой ложью, Что я твое оружие присвоил. Неоптолем. Молчи, а то под Трою не вернешься. Одиссей. Ты крови жаждешь? Руку поцарапай. Ты жаждой крови мучим с колыбели.

Глупец! Да я вот этим самым древком Копья отцова проучу тебя, И живо ты вернешься в стан ахейцев. Неоптолем. Мне долг велит троянцев ненавидеть. Пусть только рухнет Троя, сгинет враг И я копье в твоей крови омою. Не сокращай положенного срока Словами, что родят звериный гнев. Одиссей. Прибереги-ка желчь теперь для дела, Копи свой гнев, коль есть на то охота, Пусть он поможет выполнить приказ. Твой мутный взгляд обманет Фил октета, Доверчиво отдаст он страшный лук, Услышав, что моей ты жаждешь крови. Я знал: тебе и не придется лгать, Поэтому и взял тебя на Лемнос. Сказавши правду, ты ему солжешь, Мой враг врага заманит в сеть мою. Ты покраснеешь от стыда, а он Подумает, что красен ты от гнева. Ведь ты не знаешь сам, какое чувство Тебя краснеть заставит: стыд иль гнев. Стыд, если лжешь, иль гнев, когда не лжешь. Чем ярче ложь твое лицо окрасит, Тем более поверит в правду он. Неоптолем. Ах, так. Тогда тебе я не помощник. Одиссей. Неоптолем, ты далеко не первый, Кто против воли должен поступать. Мы тоже через это все прошли. Отец твой в платье женское залез, А я, под маской странника-купца Проникнув во дворец, его заставил, Себя не выдав ни единым взглядом, Одежду эту снять. Я разложил Свои товары: утварь и оружье. Себя он выдал, испугавшись прялок И радостно оружие схватив6. А я? Меня же самого вожди 187

В войну7втянули, как я ни хитрил. Я притворялся полным дураком: Я шел за плугом, в землю соль бросая, Волов в ярме начальством величал, Не узнавал в лицо знакомых старых. Они же, вырвав сына у жены, На борозду под плуг его швырнули, И я едва успел сдержать упряжку, Копыт четыре пары удержать, Чтоб не удобрить дорогою кровью Испорченную солью борозду. Так здравый смысл перехитрил меня, И не осталось мне пути из долга. Ну, хватит. Хочешь, на колени стану? ( Становится на колени.) Неоптолем. Будь я троянцем - сладок был бы долг. Твои колени пыль уж целовали. Отец видал тебя, видал вождей Коленопреклоненными пред ним8. Ведь гнев отца войну остановил, Когда вы первую его победу Присвоили, лишив героя славы. Одиссей. Он оскорблен был дележом добычи. Но твой отец был поумней, чем сын. Он понимал, что мы, целуя пыль, Считаем камни, что его ждет смерть, Коль даст он волю гневу, коль отдаст Свой меч росе. Я, на коленях стоя, Твою спасаю жизнь, Неоптолем. {Встает с колен.) Вон твой улов. Он все еще хромает. Не надо, чтоб он видел вместе нас. Не то умрешь, моей не выпив крови. Неоптолем. Похож на зверя - не на человека, И туча черных коршунов над ним. Одиссей. Ты бойся лука у него в руках, Пока не поплывет он с нами к Трое,

По доброй воле - иль в цепях, как раб. А там Асклепий-врач9 его излечит, Чтоб сам тогда помог он излечить Ту рану, из которой уж давно Рекою льется двух народов кровь, Чтоб от зловонья слишком долгой битвы Зловонный Филоктет избавил нас. Его несчастья бойся больше лука, Не видя раны, исцелишь ее, Не слыша стонов, ты умеришь стопы. В твоих теперь руках судьба всего, А я могу при этом лишь молиться Гермесу, чтоб помог тебе схитрить, И чтобы помогла тебе Афина, Что рождена из Зевса головы. {Уходит.) Входит Ф и л о к т е т . Филоктет. Живой на этом на мертвом берегу, И ходит прямо, как когда-то я В иной стране на двух ногах здоровых. Ты кто, двуногий? Человек? Зверь? Грек? А если грек, то быть им перестанешь. Беги ты хоть на тыще ног со страху Моя стрела догонит. Неоптолем останавливается. Брось свой меч. Неоптолем бросает меч. Каким ты языком учился лгать? Какого ты помета, пес паршивый? Худым иль добрым ветром твой корабль Забросило на каменистый берег? Его же все суда кругом обходят С тех пор, как я не отвожу от моря Усталых глаз и нет удачи мне. Я одинок на острове моем. Лишь туча коршунов мне застит небо И терпеливо ждет, пока я сдохну Иль поплыву к останкам корабля, Чтоб отобрать у рыб мои останки. Я вижу, носишь ты одежду греков, А в платье грека может грек торчать. А может быть, убил ты грека, друг? Коль грека ты своей рукой зарезал,

То другом я тебя назвать готов. Ведь всякий грек достоин лютой смерти, И если ты меня пошлешь к теням, Ты будешь прав: я грек и стою смерти. И сам я буду прав, тебя убив, Зарезав грека в греческой одежде. Ведь это греки бросили меня На красный камень средь соленых вод10. Я ранен был на службе делу греков И не годился к службе из-за раны. И греки это видели и знали Никто из них не протянул руки. Изгнанья шторм меня нагим оставил, Он сделал из меня зловонный труп Труп, что с могилы кормится своей. Но места всем в моей могиле хватит. Ответь, пока я правду не узнал В твоем предсмертном крике: кто ты? грек? Молчанье - знак согласья. Лук натянут. Умри же. Падаль коршуны сожрут. Закуской ты моей послужишь пище, Пока я пищей коршунов не стал. Неоптолем. Ты грубым словом привечаешь гостя, Лук натянув, голодному скитальцу Ты грубое готовишь угощенье, Постель готовишь гостю в чреве птиц. Знай я, что здесь стрелой гостей встречают И потчуют стервятников их мясом, Я повернул бы в море свой корабль. Оно гостеприимнее, чем ты. Хозяйничай на острове своем, Таком же диком, как его хозяин. Филоктет. Забытый звук родного языка. На нем впервые произнес я слово На нем я тыщу подгонял гребцов И тыщу копий посылал на битву. О, как ты ненавистен и любим, Как долго из моих лишь уст был слышен, Когда сквозь зубы боль тащила крик И скалы крик обратно возвращали Моим же голосом в мои же уши. Как алчет слух другой услышать голос.

Живи, ведь у тебя же голос есть. Грек, говори. Хули меня жестоко, Хвали моих врагов. Но говори. Лги, грек. Я слишком долго лжи не слышал. Где твой корабль? Откуда ты? Куда? Ты с порученьем? Что за порученье? Ты знаешь, что ты видишь пред собой? Нелепость на единственной ноге И плоть прогнившую другой ноги. Я не видал тебя среди врагов. Ты безбород. И ты оружье носишь Наверняка не дольше, чем ношу Я черную больную эту ногу, А все-таки я знаю, их злословье Способно очернить и тени тень: И мертвых, и младенцев нерожденных. Скажи, какую ложь тебе внушили? Какое зло велели сотворить? Моим убийцам, видно, невтерпеж. Ты, как борзая, след берешь кровавый, Чтоб задушить подстреленного зверя. Пока он глотки псам не разорвал? Дыши. Еще ты не сказал мне правды. Тебе осталось жизни на три слова. Скажи их. Неоптолем. Ты чужой мне, незнакомец, Твое несчастье неизвестно мне. Невинного твой выстрел птицам бросит. Филоктет. Молчи. Тебе я голос вырву, грек. А может быть, и вправду ты не знаешь, Куда корабль твой штормом занесло. Но, зная остров, знаешь и меня. Ведь наши имена в одно слились, Ведь обо мне кричит здесь каждый камень. Я острову хозяин и слуга. Мы скованы с ним неразрывной цепью Соленых синих волн до горизонта, Что держат нас в кольце: меня и Лемнос. Неоптолем. О Лемносе слыхал, тебя не знаю. На Скиросе нас не учили лгать.

Филоктет. Но может быть, что вор и лжец с Итаки11, Укравший стадо твоего отца, На ложе матери твоей прокрался И семенем за кражу уплатил, И вырос лжец из семени лжеца. И ты - тот лжец. Оставь копье в покое. Будь кем угодно, лжец: убийцей, вором. Но у тебя корабль. С меня довольно. Найдется место на скамье гребцов Или под ней. Есть у тебя корабль? Чужбину вырви из-под ног моих, Тень коршунов из глаз моих ты вырви. Иль буря в щепки разнесла корабль И мне с тобой делить придется птиц? И трапеза скуднее станет вдвое От голода двойного, и могила Потребуется нам в два раза раньше, И без могилы мы сгнием на солнце. Неоптолем. Я - Ахиллеса сын, Неоптолем. По порученью чести оскорбленной Плыву на Скирос из далекой Трои. Ты для врагов побереги стрелу, Мой враг и твой, он с острова Итаки, Где гнусных псов царями выбирают. Филоктет. Сын Ахиллеса, милости прошу, Здесь дуракам всегда и честь, и место. Ты, значит, оказал услугу грекам? Они правы, когда казнят за это. Лишь грек способен на такую глупость Хоть пальцем шевельнуть для этих греков. Поговорим о чем-нибудь другом. Скажи мне, сколько длилась та война За град Приамов? Кто лежит в курганах Из ненавистных и любимых нами? Ведь я отплыл на Трою с первым флотом И был до первой битвы побежден. И счета лет не вел я по деревьям, Поскольку здесь деревья не растут. Одно лишь солнце вечный круг вершит, Один лишь месяц на дороге черной Под незаметной поступью созвездий

Однообразно изменяет лик. И я устал считать тысячекратно Восходы и закаты. Расскажи, Как долго я своим врагом в войне был. Она меня коснулась острием Страшней, чем острия мечей троянских. Не боль ужасная меня втоптала в пыль И не нога больная ужаснула. Мой ужас в том, что враг был без лица. Ах, если бы себе в глаза взглянуть, Стрелой прибить бы ветер к диску солнца, Чтоб ветер не пятнал зерцало вод. Быть может, отражение свое Я увидал бы в коршуньих глазах, Но стрелы настигают птиц так быстро, Что я лишь взгляд слепой встречаю взглядом. Хотя бы на мгновенье увидать Свое лицо в их непредсмертном взгляде. За этот миг я умереть готов За долгий взгляд погибнуть смертью долгой. И я бы был последним, кто меня Видал, пока я не исчез бесследно В жестокой алчности моих гостей. Останутся обглоданные кости, И непогоды превратят их в прах, И легкий прах легко развеет ветер, Не оставляя больше ничего. Два глаза у тебя: яви мне лик мой. Неужто вижу в них свое лицо? Грек, отведи глаза, они не лгут. Грек, отведи глаза, пока свой образ Ногтями я из глаз твоих не вырыл. А может, лжет мой взгляд, и нет меня Есть только память обо мне минувшем. Но нет: тебя мое зловонье душит. Так, значит, это правда - это я. Ну, назови же мертвых мне и время, Прошедшее с тех давних пор как я, Дрожа в ознобе из-за мерзкой раны Следил за удаляющимся флотом, Ловил недостижимых весел шум, С тех пор как сам я пропадал из виду, С тех пор как крик мой замирал вдали, С тех пор как шум иной наполнил уши Плеск синевы, изборожденной ветром, Дороги шум, ведущей в никуда. Не торопись с ответом. Пусть прошло

Сто лет иль десять - нет такого бога, Который смог бы мне их возвратить. Пускай потоки горьких слез пролью Прах никогда не станет снова плотью. Да я и разучился слезы лить. Но я пролил бы слезы, увидав Двуличной трехголовой плоти труп12. Я не хотел бы мертвыми их видеть, Я не хотел бы, чтоб удар случайный Мне мертвых помешал бы убивать, А я бы убивал их не однажды, Не тысячу, не десять тысяч раз, А дольше, чем вся жизнь их будет длиться. И дольше, чем продлится жизнь моя. Неоптолем. Пока еще не покорилась Троя, Десятый год уж тянется война, И живы ненавистные вожди, И жив Итаки царь - мой враг и твой. Ахилл пронзен стрелой Париса-вора, Погиб Аякс, что вынес с поля боя Ахилла труп, за что ему вожди Назначили тогда вознагражденье Доспех отца: копье, и меч, и щит, Мое наследство и мое богатство В надежде, что в бою за труп отца Брешь в стенах Трои воины пробьют, Что победить живым поможет мертвый. Отец лежал под городской стеной, Визжащая толпа троянских вдов Плевалась и бросала в труп камнями, Пока Аякс не вытащил его, За этот подвиг раной заплатив. Но Одиссей здоровою рукой Сорвал плоды чужой горячей раны. Вожди итакцу продали доспех, Не им и не ему принадлежавший, Ценой назвав рабыни пленной грудь13. Когда обманутый обман заметил, Он с криком протянул пустые руки К шатрам своих обманщиков - царей, Чтоб виден стал кровавый раны цвет Цена доспехов, вырванных обманом. Но в свой шатер унес он лишь издевку. Грабитель ловко языком болтал,

И прав своих не доказал Аякс, Он гнев пытался погасить вином, И, от вина ослепнув, той же ночью Напал на стадо, бил, колол, рубил В безумии трофейную скотину, Которую он принял за вождей14. Наутро он опомнился, увидел, Что разукрашен весь животных кровью, Что клочья мяса держит он в руках, Что утолить ему не удалось Другою кровью жажду правой мести. И, взяв свой красный меч, пошел он к морю Под громкий хохот из обоих войск, Обмыл себя в чужой волне прибоя, Обмыл свой меч, потом в чужую землю Воткнул он твердо рукоять меча И долгий путь на берегу чужом Прошел, его окрашивая кровью, Через свой меч - и канул в черноту. Все это было. Было и другое, О чем не стоит знать, в тот год, когда На Скиросе я пас своих коней. И вот, чтоб мной заткнуть дыру на фронте, Вожди ко мне итакца подослали. Он скрыл, что он украл мое наследство, Он просьбами и сладкими речами, Суля отцовский меч, копье и щит, Меня в свою ловушку заманил, И вот я вижу Трою невредимой, А за спиной моей - морская даль. Я знаю, их расчет был очень верным: Пока мы не растопчем в прах твердыню, Я за себя свой меч не подниму. Иначе Троя выдержит осаду И в прах повергнет наши города. Мне было трудно сердце обуздать, И я покинул фронт, когда не смог Плечом к плечу с итакцем в бой идти. Он выхватил из мертвых рук копье, А со спины снял меч, снял щит с груди, Ограбил прах, меня на свет родивший, Когда был плотью. И, как ты, надеюсь, Что этого врага мне враг оставит Филоктет. Ты ненавидишь моего врага, И твоего врага я ненавижу.

А то, что мы любили, прахом стало. Идем на берег, покажи корабль, Свези меня на Милос. Будем ждать. Ты - на своем, я на своем прибрежье, И каждый день, взор устремив на море, Мы станем море спрашивать; где враг? Пусть скатертью ему дорога ляжет, Пускай счастливым будет возвращенье. Ему вдвоем откроем мы объятья. {Рычит.) Возьми свой меч, сынок. Отрежь мне ногу. Боль, эта птица с острыми когтями, Вновь кружит по моей зловонной плоти. Явился гость мой, что так мало спит, Развлечь хозяина его же криком. Отрежь мне ногу, скот. Возьми свой меч. Кто этот камень в грудь твою вложил? Дай мне твой меч, пока моя рука Мечом способна ногу отрубить. Неоптолем. Ты обопрись-ка на мое плечо, А лук отдай, пока нога не держит, И стрелы тоже, могут ведь поранить, Когда тебя боль пополам согнет. Филоктет. Прочь лапы, грек. Не смей касаться лука. Пока нога не держит, говори О Милосе, об острове моем. Прекрасней Милоса нет ничего на свете. Как долго я деревьев не видал Той зелени, которая дарила Нам мачты наших черных кораблей. Как долго проклинаю я того, Кто начал первым по морю шагать, Обувшись в корабли, кто изобрел Мою чужбину и мой путь домой. Будь он благословен за то навек. Как долго в одиночестве я гнил, Как мучила меня мужская плоть Другая рана скованного тела, Когда на пене волн соленых моря Друг к другу нежно приближались птицы, Когда ласкали волны красный камень Мое жестокое пустое ложе.

Свези меня на Милос. Подержи Мне эту ногу, что меня не держит, Не хочет на желанный путь ступить. И руку мне для лука дай взаймы, Пока моя рука вновь не окрепнет. Давал он крылья голоду взаймы, И я опережал врагов крылатых, Зубам давал он на небе пастись, Хватал стервятников он мертвой хваткой. Я никогда не расставался с ним, Его вложил мне в руки сам Геракл За то, что я исполнил страшный долг, Который сын исполнить не сумел, Когда сгорал Геракл живьем в рубашке, Подаренной его жене кентавром ь , Я факел к куче хвороста поднес И все, что не хотел он больше видеть, Жену, детей, и небеса, и землю, И собственную страждущую плоть, Закрыл от глаз его огнем бескрайним. Продлил мне умиранье этот лук, Пока не поднял ты меня из смерти В жизнь, что не знает смерти до конца. Н е о п т о л е м (берет лук). Не видеть бы ни Лемноса, ни Трои. Зачем я сделал шаг на том пути, Где как мечом я сам себя рассек. Удар ужасней, чем удар меча, И раны этой время не залечит Мой путь не будет для тебя желанным. Филоктет. Как много слов для слова одного. Второй раз коршунам отдай меня. Тебе противна мерзостная вонь, Что отдала меня им в первый раз. Верни мне лук и можешь уходить, Избавь корабль от тягостного груза, Избавь свой слух от диких криков боли, Хочу забыть о том, что ты здесь был. Какой-то тени тень меня накрыла, Мираж какой-то выкинуло солнце, Развратничая в полдень здесь, на камне, Иль человечьим языком со мной Заговорил прибой. Иль изрыгнул

Блевотину какой-то коршун здешний, Сожравший грека под стенами Трои, И, голос обретя, она болтала. Эй, голос, лук отдай, пока ты слышен, Я десять лет учился в школе греков, Да, видно, не пошло ученье впрок. Оставь меня стервятникам моим. Неоптолем. Я больше лгать не в силах. Слушай правду. Без войска твоего не рухнет Троя. И только ты твое удержишь войско В походе нашем. Чтоб вернуть тебя Из долгих лет страданья к вечной славе, Вспахал я море. Не хотел я лгать, Обманывать тебя - я сам обманут. Но путь один был - лгать во имя долга. Узнай же правду, Лемноса хозяин, Хоть горечь от нее на языке. Твой враг и мой враг ждет на берегу Хоть в этом я не лгал; пусть рухнет Троя, И я убью его своей рукой, Иль вместе мы итакца умертвим. Пускай скорей война и он подохнут. Иди за нами в битву. Ей нужны Рука и голос силой в тыщу рук. Больную ногу вылечит Асклепий. Идем же. Лук твой жжет мою ладонь У слабого он слишком хитро отнят. Филоктет. Ты от стыда краснеешь, победитель? Не надо, ты работы не стыдись. Ловушку ты отличную расставил Со вкусом я приманку проглотил. А тот, кто лгал и лгать тебя учил, Вор и грабитель, что тебя ограбил, Мой-враг-и-твой, тебя похвалит он. Чего еще ты хочешь, в руки взяв Колчан, в котором жизнь моя и пища. Ты победил - дави же, победитель, Дави меня ногой, учи меня, Униженный, как надо унижаться. Поверженный, как надо падать ниц, Учи, как слизывать врага слюну, Как перед ним на брюхе мерить землю -

Ведь он меня прижал ногой к земле, Когда горячка шею мне согнула, А он был целым войском защищен. Ты, враг моих врагов, учи меня Испытывать блаженство оскорбленья, Топчи меня. Еще один пинок. О счастье - прахом под подошву лечь, Что прежде в прах втоптала мне подобных. Лжец с песьим сердцем, грязное отродье, Тебя в свинарнике зачал сатир, Скакавший вперегонки с жирным хряком. Ты брошен был коровницей в навоз, Где пьяный царь16 сблевал на недоноска, А после подобрал его по пьяни, Увенчанного желчью и дерьмом. Из глаз моих ты вынь свое лицо, А из ушей - все лживые слова, Засунь ты их себе обратно в глотку. Я в голос сладкой лжи твоей поверил, Звучавший из утробы этой лживой. Ты выплюнь в море скверный свой язык, Пусть рыб он учит лгать; вынь воздух свой, Которым ты мой воздух отравляешь, И задохнись в зловонии своем. О море. Небеса. Безглазый камень. Ногою собственной к земле прикован И собственною глупостью сражен, Лежу на солнце, а передо мной На расстоянии стрелы полета Маячит то, что я бы растоптал17. Ты послан у стервятников отнять То, что стервятникам он прежде бросил. На новой службе подхалим-слуга Ждет, что приманка в сеть затащит рыбу, Чья вонь одним лишь коршунам по нраву, А рыба коршунам простить не может, Что коршунам другим она досталась18, Хоть рыба эта все еще воняет, Ловца дурного не смущает вонь, Ведь пользуется он хорошей славой, А без улова он уж не рыбак. Всего зловонней собственная падаль, Хотя ее зловония не слышишь. Еще мне сделай милость, сын Ахилла, Коль ты и в этом не солгал, а судя По милостям твоим - ничейный сын. Ты отнял лук и стрелы, а теперь

Возьми и грудь - колчаном для стрелы. Твоей добычи часть мне одолжи, Ограбленному уступи хоть малость Длиною в путь меча от кожи к сердцу, Потом железо вынешь из груди Смолчит свидетель твоего позора И сообщи сообщникам твоим, Всем этим грекам, первому - итакцу, Ведь он тебе всех ближе и родней, Поскольку отнял у тебя наследство, И всем своим потомкам сообщи, Коль семя сохранит тебе война И хватит мира, чтоб его посеять, Что умер Филоктет, глупец великий, На Милосе рожденный, что погиб он, Дурак из дураков, поверив греку, Что стал колчаном для своей стрелы, Что смертью пал от собственного лука, Что сам просил он расстрелять себя, Что эту просьбу выполнил глупец, Приплывший на пустынный остров Лемнос, Где их обоих обуяла глупость, Что этот остров, красный камень этот Для дураков и коршунов приют. Здесь пожирают коршунов глупцы И попадают на обед к обеду. Не надо хоронить мой труп в земле Чужой или своей, я не хочу, Чтоб прах мой с вашим прахом рядом лег, Когда могилу камнепад разрушит. Не надо труп мой на костре сжигать И по ветру разбрасывать мой пепел, Я не хочу, чтоб с вашим он смешался. Не надо коршунам меня бросать, Ведь коршуны так любят мертвечину. И рыб кормить не надо мной. Вдруг рыба Моя окажется и вашим портом? И в солончак меня кидать не стоит Такое развлеченье предстоит, Быть может, вам, как мне, но чуть попозже, И соль разъест и вашу плоть, и кости, И станете вы солью, как и я, И мы навечно теми же пребудем. Снесите труп мой к кратеру вулкана. Туда, где дым стремится вверх от солнца, А солнце полыхает под ногами, Не зная ни закатов, ни восходов, 200

Швырните же меня с размаху в жерло С одной ногой я упаду быстрее, Чем смог бы убежать на тыще ног В то пламя безучастное сквозь дым. Я все сказал. Теперь стреляй в меня. Неоптолем. О, если б из войны иной был путь, Чем над врагом врагов победа наших, Иной был к славе путь, чем путь позора, Которым я сейчас иду на берег Докладывать о вылганной победе, Краснея, черными руками выдаю Врагу добычу, вылганную подло, Мы с ним вернемся, чтоб связать тебя И притащить на берег, к кораблю. Когда уперся ты, лезть не желая в долг, Я под ярмо свою подставил шею. Уж лучше бы твоя стрела в груди, Чем этот лук - в запятнанных руках. (Уходит с луком.) Филоктет. О, если б стать мне самому стрелой И, убивая, чувствовать смерть жертвы. О, если б остров на врага свалить И, солью захлебнувшись, ощущать, Как мой смертельный враг хлебает соль. Кто сделал нас, тот лишь полдела сделал. Рука, метнувшая так много стрел, Не в силах самого меня метнуть, Нога, что растоптала столько стран, Ступать не может, если почвы нет. Чему не нужен я - то нужно мне. Без неба, и земли, и кругозора, И без всего - меня на свете нет. Послушай, Филоктет, мне надоело Твои стенанья слушать. Пасть заткни. Довольно криков. Хватит ожиданий. Кобыла, запрягись опять в ярмо. Учись жить снова, мясником под Троей. (Встает.) Ты снова нужен, снова сети стоишь, Так бейся же за место в петлях сети. Пускай чума от смрада задохнется.

Для их носов ты больше не воняешь. Ты что, нога? Не хочешь на корабль? Уж десять лет, как нет у нас другой. Другого нет. Другого и не будет. В оковах есть дыра лишь для оков, И у тебя, кроме врага, нет друга. И ненависть, прожеванную пищу, Приправу к коршунам, сглотни скорей. Врага благодари, став на колени, За то, что он тебе ее давал, И сохрани ее в чуланах плоти, Пока не утолит твой голод месть. Ты жил надеждой, что погибнет враг, Жди дальше, ведь теперь надежда больше. Пусть тысяча твоих смертельных стрел Хранит для смерти от тысяча первой То, что по праву ей принадлежит. Когда б другой твоею плотью был Зловонною, больной, рычащей плотью, Он ничего другого бы не сделал. Я раной был сплошной, и я кричал Вслед флоту и вслед пенью парусов, Я жрал стервятников, и я годами жил Под страхом растерзанья. Я, я, я. За ненависть сполна я заплатил, Моя нога нащупает дорогу, Что обещает ногу ей под пару, Когда ее Асклепий исцелит. Свинцовый боли вес дает ей крылья, Приманка волочет больное мясо. Иди, под их подошвой место есть, Займи же место, гниль, под их подошвой, Живи, еще пинок получишь скоро. Приятно быть слугою кровопийц. Пинок - их ласка, а плевок - их хлеб. Беги же, одноногий, в грязь ложись, Зловонье битвы вонь твою излечит. {Идет.) Чьи там шаги? Одиссей, Неоптолем. Одиссей. Они тебе знакомы. Филоктет. Чей голос незабвенный слышу я?

Одиссей. Того, кто голос твой не мог забыть С тех пор, как отдал коршунам его По долгу службы. Филоктет. Той же самой службы, Где получил я рану. Одиссей. И не мог уж С такою раной выполнять свой долг. Филоктет. Ты помнишь Филоктета. Одиссей. Да, тебя. Филоктет. Меня? А это - я? Кто ты такой? Одиссей. Я Одиссей. Не притворяйся дурнем. Филоктет. Но Одиссей был лжец. Коль это ты, То, значит, лжешь, и я - не Филоктет. Одиссей. Быть может, Одиссей настолько лжец, Что Одиссеем он себя считает И в этом тоже лжет, и он - не он, И, значит, он не лжец, и, коль зовет Тебя он Фил октетом, ты есть ты. Довольно разговоров. Встань. Идем. Ф и л о к т е т (Неоптолему). Отдай мне лук, верни мне, друг, стрелу. Одиссей. Сам не пойдешь, тогда тебя мы свяжем, Так надо и тебе, и нам. (Неоптолему.) Веревку.

Ф и л о к т е т (Неоптолему). Исправь то зло, что совершил невольно, Лжец сделал из тебя лжеца, вор - вора, Сотри с себя клеймо, верни мне лук, И доброе себе вернешь ты имя. О д и с с е й ( Неоптолему). Ему ты не поможешь, не пытайся. А каждый миг, что мы теряем здесь, В далекой битве гибнет человек. Филоктет. Тем лучше. Буду время я тянуть, Пока последний грек на груде трупов, Оставленной на том, что было Троей, Иль на руинах греческой твердыни, На груде, достигающей небес, Сломает меч и разобьет свой щит И шлем погнет об острия созвездий, Последнего троянца убивая, И сам погибнет от руки троянца Последнего на груде трупов вражьих. И только мертвецы над полем битвы Продолжат, загнивая, эту битву За место, где им можно загнивать. Мгновенье дешево. Ему цена - жизнь грека. А что есть грек? Мгновение дороже. Оставь себе мой лук. Получше лука Оружье есть. Оружье это - время. Я даже пальцем не пошевелю, А грек умрет. И снова грек умрет, А я не шевелю хотя бы пальцем. О время, ты - без возраста убийца, Я десять лет твой проклинаю ход, Ты не давало шагу мне ступить И с каждым шагом пригибало к камню, А ныне я тебя благословляю. Нет в нужнике твоем такой дыры, Чтоб сквозь нее живое просочилось. И нет границ, чтоб не пускали плоть. Твой ход - мой ход, с тобой идем мы в ногу, И ты, и я - богам мы неподвластны19. Одиссей. Веревку.

Н е о п т о л е м ( Филоктету). Не хочу держать твой лук, И не хочу ему подать руки, И связывать тебя я не хочу, Но есть лишь этот путь к твоей свободе. Филоктет. Вы схватите руками пустоту, Вы свяжете веревкой только воздух. Один лишь шаг - и я уйду свободным. Мой вес по собственной моей же воле С камней на камень бросит вниз меня. Как ни хвалитесь, ни к чему вам путь, Где нас никто живой догнать не сможет. Ногтями соскребайте со скалы Мою сто раз разодранную плоть. Веревками шнуруйте мой скелет, Разбитый сотни раз, и гниль мою Кладите вашим господам под ноги, Она сгодится, чтоб на час продлить Собачью жизнь троянцев, чтобы вырвать Из пасти псов троянских ваше мясо, А я вас подожду там, где я буду. Собакам поделом собачья смерть. Так говорит вам некто Филоктет, На Милосе рожденный, ускользнувший На Лемносе от вас - в собачью пасть. А вы, собаки, вслед за ним пойдете. О д и с с е й (Неоптолему). Бери-ка лук. Нам уходить пора. Ни лук, ни мы ему не пригодимся. (Филоктету.) Быть может, ветер твоего паденья Приама стены защитит от бури, Быть может, твой прыжок поднимет пыль, И эта пыль от нас закроет Трою. И боги не одолжат молний нам. Нас рано или поздно смерть найдет, Но мы - хотим иль нет - свой долг исполним. Быть может, не совсем забудут нас Те, кто из праха нашего восстанут, А Филоктет и тысячное войско Пусть кувырком, хватая пустоту, Летят с обрыва на глухие камни.

Скорей нам молнию одолжат боги, Чем именем твоим один хоть рот Ту пустоту когда-нибудь наполнит. Филоктет. Останьтесь. Вы бросаете меня Второй раз коршунам на растерзанье. Неоптолем. Молчи о коршунах. Идем. Вот лук. Одиссей. Лук этот мне отдай. Не так-то быстро Проходит гнев, питавшийся так долго Такою пищей. Поддержи его. Моя рука ему не даст опоры И путь не сгладит. Время нас не ждет. Филоктет. Второй уж раз ты отнимаешь лук, Но лучше знать, что он в куски разбит, Чем знать, что он вот этому достался. Одиссей. Не только лука ты себя лишаешь. Мечтай о мести, коль другой нет цели20. Филоктет. Себя моей приманкой хочешь сделать? Твоя приманка чует мертвечину. Ваш путь обратно вас не приведет. Тебя - на Скирос, а тебя - в Итаку. Берите лук, он мне не пригодится, Меня оставьте - вам не пригожусь. Возьмите меч, топор, кирку, дубину, Мне ноги отрубите топором Они идут за вами против воли, Иль оторвите голову долой, Чтоб не следил за парусом мой взгляд, Чтоб голос мой не заглушал прибоя, Не рвался вслед за вами на корабль, Не рвался вслед за кораблем на море. И кисти рук мне отрубите тоже, Чтоб молча не молили место дать На вашем корабле среди гребцов, От туловища руки оторвите, 206

Чтоб красные обрубки не смогли Пошевелиться в знак покорной просьбы. Бесчувственным хочу лежать на камне Бесчувственном, не подчиняясь вам, Но от себя добившись подчиненья. Неоптолем. Оставь его. Пускай он остается. Коль с нами жизнь ему страшнее смерти. Одиссей. Он, ты и я - у всех нас жизнь одна. Идем. Коль он сбесился, что поделать. Одиссей и Неоптолем уходят. Пауза. Входит Н е о п т о л е м с луком. Филоктет. Ложь новую принес? Длинней веревку? Неоптолем. Хочу тебе вернуть я этот лук. Плыви на Трою или оставайся Как хочешь, но возьми его назад. Я злоупотребил твоим доверьем, Воспользовался немощью твоей, Но не хочу пятнать своих я рук Судьбой твоей, как он их запятнал. Филоктет. Ты с ними. Поздно руки умывать. И изменить уж ничего нельзя, Хоть ты и изменил свое решенье. А Филоктет уж ничего не значит Ни для себя, ни для своих врагов. Ведь если камень падает на камень, Ничто не разрывается, не бьется. Пускай же рвется плоть моя живая, Пускай же разобьются эти кости Ничто вас не спасет от псов троянских, На Лемносе ничто уж не живет, Одни лишь коршуны - да вы. Хотя Вы - те же коршуны. А я - ничто, С тех пор, как изменил я сам себе,

Бежав от вас по моему же следу. А то, что было некогда моим, Ты можешь взять, отбросить иль сломать. Те же и О д и с с е й .

Одиссей. Зачем ему принес ты этот лук? Неоптолем. Меня заставил ты его ограбить, А я, ограбленный тобою лжец, Хочу вернуть добро, тебя ограбив. Одиссей. Подай мне лук. Неоптолем. Не сможешь ты меня От праведного дела отвратить. Одиссей. Ты наши жизни отдаешь ему. Неоптолем. Такой ценою не хочу победы. Одиссей. Погибнут с ним другие. Здесь и там. Неоптолем. Нет, не допустят боги. Лгать нельзя. Одиссей. Тебе бы с этой ложью погодить. Под килем корабля воды довольно, Чтоб смыть с тебя пятно. Для очищенья Не нужно крови ни твоей, ни нашей. Больной уж был бы на пути к спасенью. Зачем в помощники не взял я камень? Он был бы глух, не слушал бы речей, Молчаньем долгим ловко подслащенных, Он был бы слеп, не видел бы лица Изгнаньем долгим искаженной маски. Я зря тебе оставил слух и зренье. Пока кулак твой не разжала рана.

Отдай другое мне оружье - лук. Вернись на наш корабль, баюкай волны. Коль много слез, оплакать можешь рыб За то, что бог им в крыльях отказал, Или корабль, что уж не даст побегов. И жди, пока он снова жизнь полюбит. Мы далеко зашли, плутаем мы В сети своих и вражеских шагов. Чтоб выйти, надо до конца идти. Ты жалость выплюнь, у нее вкус крови. Для чести здесь не время и не место. Не вопрошай богов, живи с людьми, С богами побеседовать успеешь. Н е о п т о л ем. ( Филоктету). Возьми, пока меня опять не сбил он. Одиссей. Назад - иль коршунам твоя рука. Неоптолем. Иль рыбам - твой язык. Филоктет. Стоять. Ни с места. (Неоптолему.) Меч убери. Оставь его живым мне. (Одиссею.) Его ты можешь изрубить в куски К нему я ненависти не питаю И, значит, слез над трупом не пролью. Ты тоже меч отбрось, чтоб он тебе Не поцарапал кожу ненароком: Ведь смерть твоя моей работой будет, И я хочу все сделать сам, один. Как жаль, что смертны мы. Хотел бы я Тебя теперь и вечно убивать. Неоптолем. Показывает ненависть, что ты Любил все то, что отнял у тебя он По долгу службы и готов вернуть.

Филоктет. Уроки ты усвоил хорошо. Но говоришь о том, кого уж нет. Скорей услышит камень этот шум. Ты жалуйся, пока я не прервал Назойливый твой голос. Неоптолем. Этим луком, Что я вернул тебе? Филоктет. Да, этим самым. Одиссей. Никто, позволь сказать мне, кем ты был. Ты помнишь путь на Трою, помнишь бурю? Бог моря злобно колебал наш флот К плавучему его извечна ревность, Он любит поглощать тот мертвый лес21, Который но волнам свой бег стремит, А к водорослям вкуса не имеет, Он алчет нашей, а не рыбьей крови. Нам облако волну навстречу гнало, Из волн нас дождь отбрасывал назад, Кругом одна враждебная стихия. Цепляла мачта мачту, и борта, Кряхтя, затеяли друг с другом свару, Когда кормило отнял бог у нас. Стремительно неслась навстречу суша, Течение, закрученное вихрем, Подвластное ветрам, ведущим спор, Нам предлагало дать навек жилье22, А пена - стать пристанищем надежным. Был слишком близко недоступный берег, И разъяренный бог не принял жертвы. Змея кольцом свилась вкруг алтаря. Ты сделал то, чего от всех все ждали На жало ядовитое ступил, И путь на Трою нам тогда открылся. Твоя нога была тому ценой. И снова бог на нас взглянул сурово. Он, задержав дыханье, нас держал. Чего не сделал ветер, то свершило Безветрие, и тридцать парусов, Бессильные, обвисли, снова жертва

Отвергнута была, на этот раз Из-за тебя, принесшего спасенье. Ты воплями молчанье нарушал, Предписанное нам по ритуалу, И путь на Лемнос стал твоим путем. Твоя нога была тому виной. Твой путь из многолетнего изгнанья В заслуженную славу - это я. Убьешь меня - три тысячи убьешь, Три тысячи погибнут там, под Троей. От гибели спасется этот город, Но ты погубишь наши города. По трупу моему шагнешь ты в пропасть. Ты не увидишь зелени вовек, Коль зелени я не увижу снова. Ведь я - твои деревья и трава, А нет меня - их для тебя не будет. Филоктет. И ты еще владеешь языком И болтовней оттягиваешь время? Тогда послушай, как мое молчанье Твою сломает речь. О городах Я ничего не знаю. Здесь их нет. Не верю ни в какие города. Они из слов построены, из снов. Они ловушки для слепых очей, Расставленные в воздухе пустом, Воображенья грязного плоды, Совокупленья лжи с другою ложью, Их нет, и ваша зелень - тоже ложь, Моя земля плешива, и хочу Такой же видеть я и вашу землю. Средь пустоты простерто это нечто Богами безработными от скуки, И наголо обрито изверженьем, И сыпью безобразною покрыто, И вымыто огнем - пока огонь, Похищенный у высших сил небесных, Навек всю сыпь с лица земли не смоет, И не возьмет Ничто обратно звезды, Одолженные времени, оставив Лишь пустоту повсюду на земле. Вам надо вырвать лживые глаза, Пустые впадины вам скажут правду, И даже собственная жизнь моя

Одно лишь оправдание имеет: Что ты погибнешь от моей руки. Одиссей. Еще есть выход из твоей беды: В победе вас обоих надо мной. Как говорится, лавры не для мертвых. Я смерть встречаю от твоей руки, И собственное имя на губах В тени стрелы имеет привкус крови. Но я прошу тебя: последуй в Трою За трупом Одиссея. Я виновен В несчастье, некогда тебя постигшем. На мне лежит вина в обмане новом, Который совершил я против воли. И там солгите так, чтоб смерть моя Отряд мой в войске греков удержала. Скажите, что могилу не нашли, Скажите, что меня сожрали рыбы, Что бог морской в пучину затянул За то, что осквернил плевком я море. Н е о п т о л е м (становясь перед ним). Я отдал лук. Но я - твой щит. (Филоктету.) Возьми За жизнь его - мою. {Одиссею.) Она дешевле. Одиссей. Ты не мешай, пока не пригодишься. Филоктет. Слыхал, что сказано? Твое лицо Мне зеркалом послужит, я твоими Глазами смерть его хочу увидеть, Пока своей в лицо не глянешь ты. Зачем отказано богами мне В таких глазах, чтоб я увидеть мог Свои глаза, глядящие на это? Зачем тот миг не будет длиться вечно? Ах, если б выкопать из глаз твоих Его портрет в последнее мгновенье, А из ушей - его последний крик. {Одиссею.) Учись теперь, как служат полководцам. Я высажу тебя с гнилой ногой

На камни, чтоб от боли ты шатался, Теряя разум, ползал по камням, На трех ногах пытался убежать От собственной ноги - гнилой, четвертой, Той самой, от которой не сбежишь. И не сбежишь от собственного воя Он будет только громче раздаваться. А если станешь уши зажимать, Он станет громче у тебя внутри. Ты опьянишься собственным зловоньем, Стервятник среди коршунов, тебя Стервятники заставят выть от страха, Они тебя зальют своим пометом И очень скоро превратят в помет. Ползи наперегонки с гнилью, коршун, И собственная гниль тебя настигнет, Ползущего ползком. Ползи быстрей. Ну что, вопить умеешь? Лемнос учит. Жрать коршунов умеешь? Учит Лемнос. Попробуй-ка на вкус, какая зелень, Как здесь растет трава, цветут деревья, Пока тебя не вырвал я с корнями Из самого себя. ( Убивает коршуна, бросает Одиссею.) Держи, твой коршун. Учись-ка у него, чему учил. Жри - он таких, как ты, нажрался, Кормись своей могилой, скоро он Твоей могилой станет. Что, отвратна Твоя работа? Неоптолем. Мне моя - отвратна. (Поднимает меч и вонзает его в спину Филоктета23.) Из всех, кого убил я, первый ты, Чей выход на тот свет в спине проделан, Зачем другой руки здесь не нашлось? Не много чести - мертвого убить. Сейчас исходит кровью тело смерти. Он под пятой у смерти жил давно, И от напасти я его избавил И нас. Одиссей. А ты способный ученик. 213

Неоптолем. Все почернело вдруг. Одиссей. Да, это стая Стервятников отбрасывает тень. Последняя не сделана работа. Одни дела влекут другие. Камни. Неоптолем приносит камни. То, что осталось от него теперь, Когда мы сделали свою работу, Пусть не останется в желудках птиц, Пускай идет путем, который плоти Неведом, пусть соединится то, Что расчленили мы. Закрою я Камнями грудь, затылок, череп, ногу, Закрою все, что я на камни бросил. Заваливают труп камнями. А лук оставь, ему не пригодится. И коршунам не годен в пищу он. Противно мне, что я обязан жизнью Такой ужасной смерти. Неоптолем. И противно Тебе ее дарить. Но я надеюсь, Что ненадолго. А его рука, Бессильная теперь, имела силу Держать во власти тысячное войско. Одиссей. Там видно будет. Подними-ка лук. Неоптолем. Троянцы наши города растопчут, Раз Филоктет не приплывет под Трою. Ты сам так говорил. Одиссей. Да, говорил. Теперь скажу иное. Обойдемся. Он лишний, но помехой нам не будет Уйдет сквозь камень на ногах здоровых. Он нам нелишним был в семи штормах, Придется без него войну закончить.

Возьми колчан. Одна стрела - троянец. Хотел бы я заснуть, как он. О боги. Пускай бы гром из глаз мне вынул небо, Пускай бы молния разверзла землю У ног моих. Но нет. Молитвы тщетны. Идем же. Сменим снова эту почву Нетвердую на палубы подвижность И тело, погребенное едва, Оставим, чтоб увидеть груду тел И погребенную под ними почву. Ее уж не хватает для того, Чтоб места всем хватило. Слишком много Убитых слишком быстро. Но и мало, И слишком медленно. Не взять нам город, Пока не перевалят через стены Убитые. Идем быстрей - не то Услышаны мои молитвы будут, И боги раньше времени пошлют Мне вечный сон. А ты один вернешься Под черным парусом на побережье, Зыбучее от крови. Одного Из мясников своих утратит войско. {Идет, Останавливается,) Хотя живьем нам рыба не далась, Пускай приманкой мертвая послужит, Быть может, даже лучше, чем живая, Нам рана заострить поможет копья. Прочь эти камни. Труп - ко мне на спину, Ему свои я ноги одолжу. Убирают камни, Неоптолем взваливает на спину Одиссея труп Филоктета. Живой ты ношей был потяжелее, Твою же ношу целых десять лет Отягощали лемносские камни. Теперь от голода ты легче стал, От голода, что длился десять лет. {Снова к Неоптолему.) Так вот: троянцы нас опередили. Хотели натравить его на нас, А он остался благородным греком И потому врагами был убит. Бессильны оказались перед ним И золото, и речи, и угрозы. Мы собственными видели глазами, Как он с семью троянцами сражался. 215

(Нас не пускал прибой.) Восьмой троянец, Подкравшись, в спину меч ему вонзил. Он вскрикнул так, что заглушил прибой. (Мы сами чуть в прибое не погибли.) Картина эта врезалась нам в память. Свидетель гибели его печальной, Ты - помнишь? - выпустил из рук весло. Волна чуть не расшибла нас о скалы И тут же, откатившись, пронесла Врагов на легком судне мимо нас. Им удалось уйти от наших копий, Мы даже не смогли им отомстить. Прибой враждебный помешал и в этом. А лук они оставили при бегстве. Убийцы хорошо известны нам Мы узнаем их по удару в спину. Неоптолем. Раз без него мы можем обойтись, То без тебя мы тоже обойдемся. Я все святое погубил в себе Из-за тебя, убийца, лжец и вор. Твою прошел я школу. Я видал, Как убивал троянец - вас двоих24. О д и с с е й (с мертвым на спине, повернувшись спиной). Вот мертвая моя спина. Стреляй И помни: ложь должна внушать доверье. И знай: когда убьет меня троянец, Лишишься ты свидетеля живого, А одному тебе поверят вряд ли В таком-то деле. Тысячам людей Известно, как меня ты ненавидел. Ведь я тебя ограбил и ношу Оружье твоего отца. Напрасно Натягиваешь лук. Он твой по праву Меча, который ты вонзил в него, Стрела же полетит в тебя обратно, Твои же воины поднимут камни, Чтоб бросить их в тебя. Тебя убьют. Хорош мой щит из крепкой бычьей кожи, Но лучше - этот мертвый на спине. Всего же лучше - ненависть твоя. ( Оборачивается к Неоптолему.) Н е о п т о л е м (пряча стрелу в колчан). Будь все иначе... 216

Одиссей. Обменяем ноши. Меняются. Одиссей берет лук, Неоптолем - мертвого. Иди вперед. Когда вернемся к Трое Скажу тебе, как мог бы ты солгать, Чтоб оправдать себя в глазах людей, Когда бы кровь мою сейчас ты пролил. Идут. Неоптолем впереди. Иди быстрей, чтоб ярость не пропала. Добыча в Трое ждет. Иди быстрей.

Примечание Антракт возможен после первого ухода Одиссея и Неоптолема. В антракте в освещенном зале два клоуна (играющие роли Одиссея и Неоптолема) фехтуют деревянными мечами. Двери зрительного зала открыты, публика может выходить или оставаться, смотреть или не смотреть. В финале, когда Одиссей и Неоптолем уносят мертвого Филоктета, можно показывать слайды, иллюстрирующие историю войн - от Троянской до японской.

ГЕРАКЛ-5 Действующие лица Ге ра к л . Авг ий. Зевс. Дв а ф и в а н ц а . 1 Спящий Г е р а к л храпит. Вокруг валяются говяжьи скелеты. Один скелет Геракл зажал в руке. Крики: Геракл. Входят д в а ф и в а н ц а . Зажимают носы. Первый. Он снова обожрался. Второй. Не ори. П е р в ы й (тихо, с большой яростью). За каждый подвиг - прибавляй вола! Второй. Ты, что ли, подвиг совершишь? Первый. Аты? Второй. Так. Дифирамб. П е р в ы й (испуганно). Все строфы? В т о р о й (возмущенно). Без носов? 218

Об а . Тот, кто немейскую гидру1... ( Одновременно качают головами.) Тот, кто немейского льва... ( Одновременно кивают головами.) ...обезглавил2. ( Одновременно качают головами.) Тот, кто немейского льва задушил, Обезглавил лернейскую гидру, Тот, кто поймал керинейскую лань, Победил эриманфского вепря3. Геракл зевает. Ты, о Геракл, сын Алкмены, Супруги Амфитриона... (Ухмыляются.) Но не от Амфитриона... Гром. Фиванцы плюют друг другу в лицо. Свинья. Ты богов оскорбляешь! {Громче.) Молим тебя, о Геракл, сын великий Амфитриона, Ты помоги нам, герой четырех великих деяний, Пятый подвиг сверши4, осчастливь нас, о благодетель, Авгия стойла грозят нам смертью от грязи. Спаситель! Фивы от смрада избавь5, воняет кормушка мясная. Геракл зажимает нос. Первый. Число волов равно числу трудов6. Второй. За пятый подвиг... Первый. Пять волов получишь. Геракл.

Спасайтесь сами. {Храпит.) Об а . Но ведь ты - Геракл. Геракл встает. 219

Г е р а к л (самодовольно). Ну ладно. Я спасу от смрада Фивы7. Задаток. Мычание вола, которого ведут на убой. Фиванцы. Вон задаток твой мычит. Приносят вола. Г е р а к л {садится). Вы можете идти. Фиванцы. Поторопись. Наш город ждет. Рабочих мало рук8. Изображение на заднике. В Фивах запустенье, население в лохмотьях. Геракл.

Пусть подождет, пока я все не съем. Фиванцы уходят. Геракл съедает вола.

2 Авгиевы стойла, справа и слева река. Входит Г е р а к л . Зажимает нос. Геракл.

Эй, Авгий! Входит А в г и й . Авгий. А, Геракл. Чего ты хочешь? Геракл.

Очистить стойла. Авгий. Как? Одной рукой? Геракл разжимает носупадает. Авгий смеется. Геракл снова зажимает нос, встает. Мое мясо хорошо для вашего брюха, но ваши носы слишком чувствительны к запаху навоза. И даже если 220

мои стойла воняют чумой - разве вы бессмертны? Вы и без чумы умрете. У всякого начала есть конец; кто зачат, станет мертвецом. Тебе мешает навоз? Привыкнешь. Не зажимай нос. В первый день тебе покажется, что твой нос разорвало на куски, а через три дня ты не сможешь дышать без этого смрада. Чем больше навоза, тем сильней зловоние. Но не для тебя: ты в нем обитаешь. Хочешь совершить пятый подвиг? Геракл считает на пальцах, кивает. А ты знал Сизифа?9 Слышишь, как извергают навоз мои коровы? Музыка. И так без конца. До шестого подвига тебе не дожить10. Где плоть, там и грязь. Она - последняя форма всякой плоти. Из общества, извергающего грязь, выход только в демократию мертвых. Две реки. Выбирай любую. Река все поглотит - и мясо, и дерьмо, без разницы - и унесет в море. Вот помойное ведро, а вот лопата. Сверху спускается ведро, лопата. Можешь получить две лопаты. Рук-то у тебя только две. Две лопаты не больше, чем одна. Две тысячи лопат и то не больше, чем одна, при таком количестве навоза. Музыка. Тебе все равно не справиться: можешь повернуть лопату совком вверх и действовать черенком. И не надейся, что деревяшка даст побеги и покроется листвой, совершив сальто назад и превратившись в ствол с корнями11; что навоз станет травой, вернувшись в землю через плоть, и т. д. - только потому, что твой отец живет над нами одним небом выше. А хочешь, орудуй руками: все-таки десять зубьев. Помнишь, как ты убил морского оборотня у Крита?12Соскочил со скалы прямо ему в глотку, пробил брюхо и выскочил, вспоров его ножом. Вот возвышается твоя скала, сверкает твой нож, воняет твоя рыба. А в г и й уходит. Геракл таскает навоз ведром: сначала накладывает навоз одной рукой, другой рукой зажимая нос, потом действует обеими руками. Геракл Счастливый Сизиф, я тебе завидую, твой камень катится без вони. У воды нет носа. Отец, создатель всякой плоти, зачем испражняется твоя плоть? ( Отбрасывает прочь ведро и лопату, хватается за лук.) 221

Зловоние, где ты? Выйди из бесформенности, покажи свою рожу. Ты живешь в пустоте? Я насажу тебя на стрелы. Если ты - везде, я везде найду тебя. (В бешенстве стреляет во все стороны, потом отбрасывает лук и хватается за палицу) Мы с тобой враги, грязь. Иди добровольно в какую хочешь реку. Река или палица. (Ждет, что его слова возымеют действие. Они не действуют.) Твой выбор сделан. (Ударяет палицей по навозу, кричит, ослепленный брызгами грязи.) Смех Авгия. Я посмеюсь потом. (Скоту.) Эй, выходите, Дерьмо сотрите с моего лица. Вы жрать траву умели, так умейте Сожрать и то, что стало из травы. И как земля вас носит? В благодарность Загадили ее вы. Жрите - или Я стану вашим стойлом и всех вас Похороню сейчас в моем желудке. Протест из Фив. Тебе везет, мясо. Фивы не желают жрать траву. (Снова берется за лопату.) А я не желаю жрать навоз! (Снова отбрасывает лопату.) Слушайте меня, фиванцы! Вы видите мою слабость избавьте меня от этой работы, она оказалась мне не по силам. Посмотрите на мои руки, им не поднять этого орудия. (Показывает, что не может поднять лопату.) Посмотрите на мои ноги, они меня не держат. (Падает.) Аплодисменты и хохот из Фив. Голоса: Браво. Вот это номер. Да здравствует Геракл. Бис. Геракл. Кто такой Геракл? Неужто это я - тело без имени, куча навоза без лица? Аплодисменты усиливаются. Голоса: Видите его маску? Вот это стиль. Геракл прячется на четвереньках под львиной шкурой, рычит.

Геракл. Я сожрал его, вашего Геракла. Он заблудился в лабиринте моих кишок. Из-за частокола моих зубов донеслось его последнее слово. Я немейский лев. В моем брюхе хватит места для трех Фив. Аплодисменты усиливаются. Голоса: Он не играет в льва, он и есть лев. Помрем со смеху. Мой муж помер со смеху. Вот это актер. Вот что значит - искусство. Ничего себе искусство: у меня четверо детей. Прекратить. Валяй дальше. Убийца. Кончай. Бис. Прекратить. Валяй дальше. Кончай. Бис. Геракл. Даааааааааааааааааааааааааааааааааа! Я и есть навозная куча, этот голос из дерьма - мой голос, под маской из дерьма - мое лицо. Вот во что пятый подвиг превратил Геракла, героя ваших подвигов. О, если б не свершать первого! 13Я не завяз бы в пятом, изнемогая от зловония, моя слава - моя тюрьма, освободившись от одного дела, я запутываюсь в следующем, из каждой свободы меня запрягают в очередное ярмо, победителя побеждают его победы. Геракла втискивают в Геракла. Вы покорно скармливали гидре ваших баб - глухие к их предсмертным воплям; вы ждали своей очереди, пока лев пожирал мужчин. Я задушил льва, вернулся одна сплошная рана - в его кровавой шкуре, а тогда вам захотелось удержать при себе баб. Я девять дней боролся с гидрой, прижигая огнем ее обезглавленные шеи, бросил труп собакам и почти бездыханный приполз на четвереньках в ваши облегченно вздохнувшие Фивы, и тут ваши мелкие беды стали огромными. Я избавил вас от них14, теперь вы хотите иметь мясо без навоза. Я уменьшил вашу смерть на четыре формы, теперь вы хотите жизни без ее последней формы, без убийства нового, завтра потребуете бессмертия. Я отрекаюсь от своих подвигов. Время, остановись. Раскрутись назад, время. Вернись в свою шкуру, немейский лев. Отрасти свои головы, гидра. И так далее. Аплодисменты из Фив. Голоса: Слышите, как он мыслит. Вот это диалектика. Геракл - мыслитель. Геракл швыряет в публику навозом. Аплодисменты переходят в овацию. Голоса: Глядите, как он работает. Геракл - труженик. Расходитесь по домам, не мешайте ему работать. 223

Геракл.

Глядите же, фиванцы, что теперь Я сделаю с героем ваших дел: Я утоплю его в дерьме, и пусть Дерьмо затопит вас и ваши Фивы. {Пытается броситься в навоз. Его рвет.) Да что за дело мне до ваших Фив, Ведь я - никто, ничто, ничейный сын. З е в с на облаке. Он зажимает нос. Зевс. Геракл, мой сын, тебе трудиться надо. Геракл.

Но почему же - мне? Зевс. А вот твоя награда. Он делает знак рукой. На другом облаке проплывает мимо обнаженная Г е б а 15. Она тоже зажимает нос. Геракл. Стой! Что за грудь! Какие бедра, ноги! Сдавайся, грязь! Уйди с моей дороги! И я кричал про вонь, про тяжесть? Вот дурак! Клеветника накажет мой кулак. {Бьет себя по носу.) О, красота труда! О аромат дерьма! Стремленье к высшей цели сводит нас с ума! Появляется ревнивый б ы к16. И ты стремишься в гон? А я при чем тут? Твоих коров не надо мне. Мое Пасется небо на другом лугу. А у тебя, я вижу, лишний рог. Бык нападает. Борьба с быком. Геракл одерживает верх и запрягает быка, чтобы тот тащил ведро. Вот так, прекрасно. Ну, тяни! Бык тянет ведро и сваливается в реку. Держись! Геракл вытягивает быка из реки. Трудись, Геракл! Исполни тяжкий долг. Смерть надо заслужить! Бык останавливается. 224

Дам сена пуд. Бык тянет. И телка - твое небо - ждет тебя. Бык тянет быстрее. Вот так-то лучше. Сам ведро наполни И сам же опростай. За все труды Получишь все свои награды сразу. Бык пытается действовать как экскаватор. Навоз вываливается не в ведро, а на Геракла. О зеркало, как ты несовершенно! Ты только половина инструмента! Не хочешь целым быть, так пропадай! Геракл бросает быка в реку. Вместе с быком падает ведро. Авгий. Мой бык! Запишем в долг. Геракл. Река, мой бык! Оставь его себе, верни ведро. Изволь очистить стойла. Иначе не видать тебе моря. Тебя сожрут твои берега. Тебя загадят мои коровы. Задами моих коров тебя сожрут твои берега. Мордами твоих берегов тебя загадят мои коровы. Авгий. Твои коровы, ты сказал? Геракл.

И грязь. ( Отбрасывает лопату.) Протест из Фив. А мне плевать на Фивы. Голоса из Фив: Слушайте-слушайте. Долой-долой. На своем облаке мимо проплывает Геба. Геракл снова берется за лопату. Геракл. Ради Фив Верни ведро, река. Лишь ради Фив Дай мне ведро, о Авгий. Авгий. Где мой бык? 225

Геракл. Зачем, отец мой, ты меня покинул? Пускай твоя река услышит сына. Молчание. Дороже кто тебе - река иль сын? Ей приказать кто может? Ты один. Молчание. Молчишь, отец, а у меня беда. Зевс на облаке в обнимку с голой женщиной и т. д. Зевс. Трудись, мой сын, поскольку без труда Не вытащишь и рыбку из пруда17. (Проплывает мимо.) Геракл. Да пропади он пропадом, твой труд! (Бросает лопату в реку.) Река, ты все взяла - быка, ведро, лопату, Придется стать тебе моим быком, Лопатой и ведром. Другой реке Придется тоже чистить скотный двор. Две больше сделать смогут, чем одна. Я приручу вас, изменю ваш ход. Долг красен платежом. Я уплачу сполна. ( Обращаясь наверх.) Напрасно я молил тебя помочь. Ты не помог - а мне терпеть невмочь. Теперь гляди, как сам себе я помогу, Когда в ярмо твою я реку запрягу. Борьба с рекой. Неужто у тебя, река, совсем нет тела? Неужто у тебя есть только мой же вес? Река, ты - враг, и ты же - поле битвы. Мной вооружена, меня теснишь. Любого недруга я впрячь в ярмо сумею, Но у реки для моего ярма нет шеи. К о р о в а входит в реку, пьет и мочится. Спасибо за пример. Река, смирись. (Пьет.) Я - устье. (Мочится.) 226

Я - источник твой, река. Теперь очисти стойла за меня. Ты, верно, заблудилась в лабиринте Моих кишок? Течение твое Имеет силу тысячи быков. Зачем же слабостью меня пугать? Ты ни пылинки с места не снесла, Глуха к моим словам, глуха и к силе, Песок в машине тела моего. Что остается мне? Рука - ведро, Рука - лопата, и Геракл - мой бык. {Работает руками.) Скорее сдвинешь мир, чем их помет! {Строит плотину.) Гляди, твоя гора за мной идет. Гляди, река перед горой встает. Гром. Я забыл спросить у тебя разрешенья? Папа, позволь Мне изменить твой мир. Эй, Авгий, убери весь скот из стойл! Я - повелитель вод и конюх твой, Вооруженный силою двух рек. Река - моя рука, она мне служит, Я подчинил ее своей рукой, Я подчинил ее своею силой И слабостью своею подчинил. Авгий. Мой скот! И стойла! К р и к и из Ф и в Рыбам - наше мясо! Геракл строит плотину еще выше. Геракл. Скотопромышленник, с дороги прочь! Гром. Я знаю, греметь ты умеешь. А я умею управлять твоими реками, гляди, сейчас меня ничто не удержит. Зима. Река останавливается, замерзает. Эй, что это значит? Авгий. Геракл - повелитель вод. 227

Г е р а к л (наверх). Ты начал первый. (Срывает с неба солнце и держит его в руке, пока не растапливает лед. Рука и стойла загораются18.) Где, Зевс, твоя зима? Авгий. Ты стойло сжег! Геракл рассматривает свою руку, она почернела. Геракл.

И руку. Авгий, прочь. Река сносит стойло. Авгий. Ох, семь волов! Ликованье в Фивах. Крики: Да здравствует Геракл. Браво. Бис. Геракл одним свистком возвращает гору и реки на прежние места. Геракл.

Я сделал дело. А теперь - плати. Гром и молния. Авгий. Жди своей платы от моих коров. До завтра в моих стойлах. Будь здоров. Геракл.

Твои коровы, ты сказал? Твой скот? Авгий. А грязь - твоя. Ее невпроворот. Геракл.

Моя река навоз твой унесет. Твой скот - он мой. Так дело не пойдет! Геракл разрывает Авгия на две части и бросает половины в реку19, спускает на землю небеса, снимает с них Гебу. Готовится к свадьбе. Входят д в а ф и в а н ц а .

Фиванцы. Ты, кто немейского льва задушил, обезглавил лернейскую гидру, Ты, кто поймал керинейскую лань, победил зриманфского вепря, Авгия стойла очистил - кормушку зловонную с мясом, О, сын Алкмены, супруги Амфитриона... (Ухмыляются.) Не от Амфитриона... ( Склоняют головы. Молчат.) Не от Амфитриона... (Ревут.) Не от Амфитриона! О, помоги нам, герой пяти великих деяний, Подвиг шестой соверши, осчастливь нас, о благодетель. Геракл сворачивает небо и прячет его в карман. 1964

ГОРАЦИЙ Между городом Римом и городом Альбой1 Шел спор о главенстве, а спорящим городам Угрожали войной мощные силы этрусков2. Чтобы решить спор до ожидаемой битвы, Те, кому угрожал общий враг, Построились в боевом порядке друг против друга. Военачальники выступили каждый перед своим войском И сказали: Поскольку битва ослабит Победителей и побежденных, надо бросить жребий. Пусть один воин вступит в поединок за наш город С воином, который выступит за ваш город. Так мы сохраним жизни других для борьбы с общим врагом. И воины ударили мечами в щиты В знак согласия, и жребий был брошен. Жребий определил сразиться на поединке За Рим - одному из Горациев, за Альбу - одному из Куриациев3. Этот Куриаций был обручен с сестрой Горация. И воины спросили Горация и Куриация: Он твоей обручен с сестрой. Следует ли Ты его* Бросать жребий еще раз? И Гораций и Куриаций сказали: Нет. И они вступили в поединок между рядами воинов. И Гораций ранил Куриация, И Куриаций сказал пресекающимся голосом: Пощади побежденного. Я Обручен с твоей сестрой. Но Гораций закричал: Моя невеста - Рим. И Гораций вонзил свой меч В горло Куриация, так что кровь оросила землю. Когда Гораций вернулся в Рим На щитах невредимых воинов С наброшенным на плечи боевым доспехом Здесь и далее оригинальная графика стиха Хайнера Мюллера. Такой прием рассчитан на двоякое по смыслу прочтение строки. 230

Куриация, которого он убил, С трофейным мечом у пояса И с окровавленным собственным мечом, Ему навстречу из восточных ворот Выбежала сестра, а за ней Медленно шел отец. И победитель спрыгнул со щитов Под ликующие клики народа4, Чтобы заключить сестру в объятия. Но сестра узнала окровавленный доспех, Который она сама украшала, И, зарыдав, распустила волосы. И Гораций закричал на предающуюся горю сестру: Зачем ты вопишь и распускаешь волосы? Рим победил. Перед тобой стоит победитель. Но сестра поцеловала окровавленный доспех и воскликнула: Рим! Верни мне того, кто носил этот доспех. И Гораций, в ком еще не остыл жар поединка с Куриацием, О котором теперь рыдала его сестра, Вонзил меч с еще не запекшейся кровью Оплакиваемого жениха В грудь плачущей невесты, Так что кровь оросила землю. Он сказал: Ступай к нему, он тебе дороже Рима. И да будет так с каждой римлянкой, Оплакивающей врага. И он поднял дважды окровавленный меч, И клики ликования смолкли. Только из последних рядов Потрясенной толпы доносились Приветственные возгласы. Там еще не заметили Ужасного происшествия. Когда при гробовом молчании народа Отец приблизился к своим детям, У него оставалось уже только одно дитя. Он сказал: Ты убил свою сестру. Но младший Гораций не вложил в ножны Дважды окровавленный меч. И Гораций-отец Взглянул на дважды окровавленный меч и сказал: Ты победил. Рим господствует над Альбой. Закрыв лицо, он оплакал дочь, Набросил на ее рану боевой доспех, Украшенный узором - делом ее рук, Окровавленный тем же мечом, 231

И обнял победителя. Тогда к Горациям Приблизились ликторы5, Разделили фасциями их объятия, Сняли трофейный меч с пояса победителя, Вынули из руки убийцы Его собственный окровавленный меч, И один из римлян воскликнул: Он победил. Рим господствует над Альбой. А другой римлянин воззразил: Он убил свою сестру. И римляне начали кричать одни на других: Мы должны отдать почести победителю. Мы должны предать казни убийцу. И римляне подняли друг на друга мечи В споре о том, следует ли Отдать Горацию почести как победителю Или предать его казни как убийцу. Ликторы разделили спорящих фасциями И созвали народ на собрание, И народ назначил двух мужей, Чтобы они судили Горация по закону и справедливости, И одному из дуумвиров6 был вручен Лавровый венок для победителя, А другому - топор палача, предназначенный для убийцы. И Гораций стоял Между венком и топором. Но отец его встал рядом с ним, И он, пострадавший более всех, сказал: Позорное зрелище, способное устыдить Даже жителей Альбы. Городу угрожают мощные силы этрусков, А Рим ломает свой лучший меч. Помните только об одном. Помните о Риме. И один из римлян возразил ему: У Рима много мечей. Ни один из римлян Не должен значить меньше, чем целый Рим, иначе Рим погибнет. А другой римлянин сказал, Указывая в ту сторону, откуда угрожали враги: Вдвое сильнее Станут этруски, если Рим расколется надвое Из-за расхождения мнений. Не вовремя мы затеяли этот суд. Но первый так обосновал свое мнение: Слова, что не были сказаны, Мешают руке поднять меч на врага. 232

Тайный раздор Может поколебать ряды воинов. И ликторы во второй раз Разъединили объятия Горациев, И римляне вооружились Каждый своим мечом. Дуумвир, державший венок, и дуумвир, державший топор, Схватились за мечи правой рукой. Так что венок и топор оказались в левой руке. И тот, кто держал венок, сказал: Предав казни убийцу, Мы предадим казни победителя. А тот, кто держал топор, сказал: Воздав почести победителю, Мы воздадим почести убийце. И народ глядел на одного и того же человека, Свершившего столь различные деяния, и молчал. И дуумвиры спросили: Если нельзя совершить одно, Не совершая другого, победитель убийца Ибо и суть один человек, убийца победитель Должны ли мы не совершать ни того, ни другого? победа победителя Может ли быть без убийство убийцы? победитель, Может ли называться Никто? убийца И народ отвечал в один голос (Но отец Горация молчал): Вот он, победитель, его имя - Гораций. Вот он, убийца, его имя - Гораций. В одном человеке много людей. Один защищал Рим и одержал победу в поединке. Другой убил свою сестру Без необходимости. Каждому свое. Победителю - лавровый венок. Убийце - топор. И Гораций был увенчан лавровым венком, И дуумвир венка высоко поднял свой меч И почтил победителя. И ликторы, отложив фасции, Нагнулись за лежавшим в пыли мечом, Дважды обагренным разной кровью, И протянули его победителю. И Гораций с увенчанным челом Поднял высоко вверх свой меч, 233

Дважды обагренный разной кровью, Чтобы его могли видеть все римляне. И дуумвир топора отложил топор, и римляне Подняли вверх свои мечи на три удара сердца И воздали почести победителю, И ликторы снова вложили свои мечи за пояс, Вынули меч победителя из руки убийцы и бросили его В пыль, где он лежал прежде, и дуумвир с топором Сорвал лавровый венок победителя с чела убийцы и отдал его Дуумвиру венка и набросил На голову Горация платок цвета ночи, В которую он был осужден уйти За то, что убил человека без необходимости. И все римляне вложили мечи в ножны, Чтобы скрыть лезвия оружия, Которым были отданы почести победителю, Дабы оно не было причастным к казни убийцы. Но стражи у четырех ворот в ожидании врага Не спрятали своих мечей, И лезвия топоров также остались обнаженными, И окровавленный меч победителя, лежавший в пыли. Но отец Горация сказал: Он - последнее, что у меня осталось. Убейте меня вместо него. Но народ отвечал ему в один голос: Никто не может быть другим человеком. И Гораций был обезглавлен топором, Так что кровь оросила землю. И дуумвир венка, снова взяв в руку Теперь уже растрепанный венок, Сорванный с чела победителя, Спросил у народа: Как следует поступить с телом победителя? И народ отвечал в один голос: Тело победителя следует возложить На щиты воинов, невредимых благодаря его мечу. И они сложили вместе то, Чего уже нельзя было соединить естественным путем: Голову убийцы и тело убийцы, Разъятые топором палача И все еще кровоточащие, Сложили их в тело победителя И возложили его на щиты воинов, Невредимых благодаря его мечу. Невзирая на кровь, стекавшую со щитов, Невзирая на кровь на его руках, Они возложили на его чело растрепанный лавр И вложили в его руку с пальцами, Так и не разжатыми после поединка, 234

Покрытый пылью окровавленный меч. Они скрестили над телом свои обнаженные мечи, Знаменуя, что ничто не властно повредить тело Горация, который одержал победу ради Рима, Ни дождь, ни время, ни снег, ни забвение, И они почтили его память, закрыв лицо, Но стражи у четырех ворот В ожидании врага Не закрыли лица. И дуумвир топора, снова взяв в руку топор палача, На котором еще не высохла кровь победителя, Спросил у народа: Как следует поступить с трупом убийцы? И народ отвечал в один голос (Но последний из рода Горациев молчал): Труп убийцы Должен быть брошен псам, Чтобы они его разорвали И ничего бы не осталось От того, кто убил человека Без необходимости. И последний Гораций, со следами Дважды пролитых слез на лице, сказал: Победитель мертв. Он должен остаться В памяти народа, Пока Рим будет господствовать над Альбой. Забудьте же убийцу, как забыл его я, Хоть моя утрата - самая тяжелая. И один из римлян отвечал ему: Дольше, чем Рим будет господствовать над Альбой, Останется в памяти людей Рим и тот пример, Который он подаст или не подаст людям. То и другое надо взвешивать на весах торговца, Четко различая вину и заслугу Неделимого свершителя разных деяний, Опасаясь нечистой истины или не опасаясь, Ибо пример, поданный наполовину, - не пример, То, что не совершено до конца, Влекомое вспять на поводу у времени, обращается в ничто7. И лавровый венок был снят с чела победителя, И один из римлян склонился Перед трупом и сказал: Позволь разжать твою бесчувственную руку, победитель, И вынуть из нее меч Он понадобится Риму. А другой римлянин плюнул на труп и сказал: Убийца, отдай меч. И меч был вынут из руки победителя.

А так как судорога смерти свела его пальцы И они сомкнулись вокруг рукояти, Пришлось сломать их, Чтобы Гораций выпустил из руки меч, Которым он убивал ради Рима и один раз Убил не ради Рима, Который он один лишний раз обагрил кровью. Они вынули из руки Горация меч, Чтобы другие могли сражаться мечом, Который он поднимал за правое дело, А один раз употребил во зло. И труп убийцы, разъятый топором палача, Был брошен собакам, дабы они Разорвали его и ничего не осталось бы От того, кто убил человека Без необходимости, или почти ничего. И один из римлян спросил других: Как следует называть Горация перед потомками? И народ отвечал в один голос: Его следует называть победителем Альбы, Его следует называть убийцей своей сестры, На одном дыхании упоминая его вину и его заслугу. И тот, кто упомянет его вину, забыв о заслуге, Пусть живет с собаками, как пес. И тот, кто упомянет его заслугу, забыв о вине, Пусть тоже живет с собаками. И если кто назовет его вину в одно время, А заслугу назовет в другое время, Говоря разное в разное время Или говоря разное для разных ушей, Тому следует вырвать язык. Ибо слова должны оставаться чистыми. Можно сломать меч и сломить человека. Но слова Неудержимо падают в суету мира, Делая вещи узнаваемыми или неузнаваемыми. А неузнаваемое смертельно для человека. И так, не опасаясь нечистой правды, В ожидании врага они первые подали пример Чистого разделения вины и заслуги И не скрыли ни того, ни другого, И дурной осадок не поднялся наверх В неудержимом изменении. Они свершили суд без страха и упрека И снова вернулись каждый к своему труду, Взялись за плуг, молот, серп, грифель, Готовые в любую минуту взяться за меч.

МАУЗЕР Хор 1

Ты дрался на фронтах Гражданской Враг не нашел у тебя слабого места Мы не знали за тобой слабостей Теперь ты сам слабое место Уязвимое для врага Ты раздавал смерть в городе Витебске2 Врагам революции по нашему заданию3 Зная что насущный хлеб революции В городе Витебске как в других городах Это смерть ее врагов4 Зная что траву следует полоть Чтобы она оставалась зеленой Мы убивали врагов твоей рукой Но однажды утром в городе Витебске Ты убил сам своей рукой Убил не наших врагов не по нашему приказу Ты сам враг и должен погибнуть5 Сделай свою работу на том последнем месте Куда поставила тебя революция Ты не уйдешь с этого места Эта стена будет твоей последней стеной Сделай свою работу как всегда Зная что насущный хлеб революции В городе Витебске как в других городах Это смерть ее врагов Зная что нужно полоть траву Чтобы она оставалась зеленой

А Я выполнял свою работу Хор Выполни последнее задание

А Я убивал ради революции

Хор Умри ради нее

А Я совершил ошибку

Хор Ты эта ошибка

А Я человек

Хор Что это значит

А Я не хочу умирать

Хор Мы не спрашиваем хочешь ли ты умирать Стена за твоей спиной последняя стена За твоей спиной Революции ты больше не нужен Ей нужна твоя смерть Но пока ты не скажешь «да»6 Нашему «нет» нашему смертному приговору Твоя работа не будет выполнена Под прицелом революции которой нужна твоя смерть Выучи твой последний урок Твой последний урок гласит Ты поставленный к стенке враг Твой и наш враг

А В тюрьмах от Омска до Одессы Мне писали на шкуре текст Прочитанный в школе под партой и на заборах ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН СОЕДИНЯЙТЕСЬ Мне вколачивали его кулаком и прикладом Каблуком сапога и носком ботинка Мне сыну обывателя со своим самоваром Которого готовили для духовной карьеры Заставляя до дыр протирать коленями Пол перед иконой Но я успел вырваться из своей дыры На собраниях демонстрациях во время стачек Когда меня топтали кони православных казаков Или привычно пытали бездарные чиновники Я не узнал ничего о загробной жизни Я научился убивать в затяжных боях 238

Выходя из окружений и осад Время диктовало Убей или умри Мы говорили Кто не убивает тот не ест Врага на штык будь он кадет офицер Или несознательный крестьянин Мы говорили Разнести прикладом череп или расстрелять Это работа как всякая другая

А [Хор] Но однажды утром в городе Витебске Когда приблизился гул сражения Революция голосом партии дала мне задание Возглавить в городе Витебске Революционный трибунал Который раздавал смерть Врагам революции в городе Витебске Хор Ты дрался на фронтах Гражданской Враг не нашел у тебя слабого места Мы не знали за тобой слабости Покинь фронт и займи то место Где отныне ты нужен революции Пока не понадобишься ей на другом посту Веди наш бой в тылу Раздавай смерть врагам революции А [Хор] И я согласился выполнить задание Зная что насущный хлеб революции Это смерть ее врагов Зная что нужно полоть траву Чтобы она оставалась зеленой Я согласился выполнить задание Которое дала мне революция Голосом партии в гуле сражения/ И это убийство было не таким как другие И эта работа была не такой как другие Хор Твоя работа начинается сегодня. Тот кто делал ее до тебя Должен быть убит до наступления утра Ибо он сам стал врагом А Почему он 239

Б Под дулом моего револьвера три врага Трое несознательных крестьян7 Их натруженные руки связаны за спиной веревками Моя рука привязана к револьверу заданием революции Мой револьвер нацелен им в затылки Я знаю Их враги это мои враги Но те кто стоят передо мной лицом к каменоломне Не знают этого а у меня против их незнания Только одно средство пуля Револьвер был моей третьей рукой Когда я раздавал смерть Врагам революции в городе Витебске Зная что насущный хлеб революции Это смерть ее врагов Зная что нужно полоть траву Чтобы она оставалась зеленой Зная что моей рукой убивает революция Я больше не знаю этого Я больше не могу убивать Я отказываюсь выполнять задание Порученное мне революцией Однажды утром в городе Витебске Голосом партии в гуле сражения Я разрезаю веревки на руках наших врагов Натруженных руках таких же как мои Я говорю Ваши враги это наши враги Я говорю Возвращайтесь к своей работе Хор [Исполнители ролей трех крестьян] И они трое врагов революции Вернулись к своей работе Ничему не научившись Когда он не выполнил задания Порученного ему революцией Однажды утром в городе Витебске Голосом партии в гуле сражения Его рука не выполнившая задания Стала еще одной рукой Взявшей нас за горло / Потому что твоя рука не твоя рука Так же как моя рука не моя рука Пока революция не победила окончательно В городе Витебске как и в других городах Потому что незнание может убивать Как может убивать сталь или тиф 240

Но знания недостаточно Необходимо Навсегда покончить с незнанием И убийства недостаточно Необходимо Изучать науку убийства Чтобы навсегда покончить с убийствами Ибо то что разумеется само собой не придет само И нужно полоть траву Чтобы она оставалась зеленой И нужно выплевывать хлеб Пока революция не победит окончательно В городе Витебске как в других городах Чтобы трава оставалась зеленой и кончился голод Тот кто считает себя своей собственностью Враг революции как другие враги Ибо нам подобные не такие как мы И мы тоже не равны самим себе И сама революция не равна себе Потому что враг с его зубами и когтями Штыками и пулеметами Вписывает свои жуткие черты в ее живой облик И ее раны становятся шрамами на нашем лице

Б К чему умерщвление и умирание Если цена революции революция Если цена свободы те, кого надо освободить А Так или похоже кричал он Сквозь гул сражения А гул становился все громче и громче Тысяча рук сомкнулась на нашем горле И не было средства против сомнения в революции Кроме смерти сомневающихся И когда они стояли под дулом моего револьвера Лицом к каменоломне Я не видел какие у них руки Натружены они или не натружены Они были крепко связаны веревками И мы убивали их моей рукой Зная что насущный хлеб революции Это смерть ее врагов Зная что траву нужно полоть Чтобы она оставалась зеленой 241

Я знал это убивая других на следующее утро И на третье утро убивал снова И у них не было ни рук ни лица И моим зрачком который глядел на них И моим ртом который говорил с ними Был револьвер а словом моим была пуля И я не забывал об этом когда они кричали Когда мой револьвер сбрасывал их в каменоломню Врагов революции к другим врагам И это была работа как любая другая Я знал что когда в человека стреляют Из него льется кровь как из всех животных Мертвых мало что различает и то недолго Но человек не животное На седьмое утро я увидел их лица Их руки связанные за спиной веревками Их руки натруженные разной работой Когда стоя лицом к каменоломне Они ждали смерти из моего револьвера И тогда Между моим пальцем и курком встало сомнение8 Оно навалилось всей тяжестью убитых Всей тяжестью мертвецов семи утр На мой затылок в ярме революции Совершаемой ради того Чтобы сбросить все оковы И на мою руку привязанную к револьверу Заданием революции которое она поручила мне Однажды утром в городе Витебске Голосом партии в гуле сражения Заданием раздать смерть ее врагам Чтобы на земле прекратились убийства И я скомандовал в то утро как в первое утро СМЕРТЬ ВРАГАМ РЕВОЛЮЦИИ И раздал смерть Но мой голос Произнес команду как не мой голос И моя рука раздала смерть как не моя рука И это убийство было не таким как другие И это была работа как никакая другая И вечером я увидел свое лицо Глядевшее на меня не моими глазами Из зеркала на стене которое много раз лопалось При обстреле города Много раз переходившего из рук в руки За одну ночь я перестал быть мужчиной Я превратился в револьвер раздающий смерть Врагам революции чьи лица обращены к каменоломне

А Хор Почему я Снимите с меня поручение9 Для которого я слишком слаб

Хор Почему с тебя

А Я дрался на фронтах Гражданской Враг не нашел у меня слабого места Вы не знали за мной слабости Теперь я сам слабое место Уязвимое для врага Я раздавал смерть в городе Витебске Врагам революции в городе Витебске Зная что насущный хлеб революции Это смерть ее врагов Зная что нужно полоть траву Чтобы она оставалась зеленой Я не забыл об этом на третье утро И не забыл на седьмое Но на десятое утро Я разучился Разучился убивать и убивать А что если невиновен каждый третий Из тех кто стоит под дулом моего револьвера Лицом к каменоломне

Хор В этой борьбе которой не будет конца В городе Витебске как в других городах Пока мы не победим или не погибнем Мы каждый из нас двумя слабыми руками Исполняем работу двух тысяч рук Сломанных отрубленных связанных цепями и веревками Рук взявших нас за горло Нас душат тысячи рук Не время спрашивать кто виноват а кто нет Каждая рука стискивает нам горло Не время спрашивать натруженная она или холеная Скручивает ли ее нищета И незнание того в чем корни нищеты Или страх перед революцией Вырывающей нищету с корнем Разве ты не такой как мы разве ты особый Чтобы позволять себе слабость Тот кто твоим ртом говорит «я» не ты а другой 243

Пока революция не победит окончательно В городе Витебске как в других городах Ты не принадлежишь себе Твоей рукой убивает революция Всеми руками которыми убивает революция Убиваешь и ты Твоя слабость наша слабость Твоя совесть это дыра в твоей сознательности Это прорыв на нашем фронте Ты кто

А Солдат революции

Хор Значит ты хочешь Чтобы революция сняла с тебя поручение Для которого ты слишком слаб И которое должно быть выполнено Не тобой так другим

А [Хор] Нет / И мы продолжали убивать На следующее утро под дулом моего револьвера Лицом к каменоломне Стоял крестьянин как стояли до него Такие же крестьяне в другие утра Как стояли до меня такие же как я Под дулами других револьверов И пот смертного страха выступал у него на затылке Он выдал нашему и своему врагу Четырех бойцов революции Стоя под дулами других револьверов И пот смертного страха выступал на затылке Две тысячи лет убивали таких как он Две тысячи лет убивали таких как я Такие как мой враг который и ему враг Колесовали вешали вязали пытали стегали гноили И вот мой револьвер нацелен в его затылок Я колесо виселица веревка дыба кнут каторга Я под дулом моего револьвера лицом к каменоломне Я мой револьвер нацеленный в мой затылок Я знаю что моей рукой убивает революция Выжигая огнем колесо виселицу веревку дыбу кнут каторгу И не зная этого Под дулом моего револьвера человек

Я между рукой и револьвером между пальцем и курком Я провал в моем сознании прорыв на нашем фронте

Хор Тебе поручено убивать не людей а врагов Потому что человек неизвестен Мы знаем что убийство это работа Но человек больше чем его работа Только когда революция победит окончательно В городе Витебске как в других городах Мы узнаем что это такое человек10 Ибо он и есть наша работа этот неизвестный Скрытый под масками Погребенный в грязи истории Истинный под коростой Живой в окаменелостях Ибо революция разрывает его маски Выжигает его коросту Смывает окаменевшую грязь истории с его лица Человек с зубами и когтями штыком и пулеметом Восстающий из цепи поколений Разрывающий свою кровавую пуповину Познающий самого себя В озарении истинного начала Познающий другого по его отличию от себя С корнем раскапывает человека из человека Главное пример Смерть ничего не значит

А Но гул сражения звучал все громче и громче А я стоял с руками в крови Солдат и штык революции И спрашивал свою совесть

А [Хор] Прекратится ли убийство если победит революция Победит ли революция Как долго еще ждать

Хор Ты знаешь то что знаем мы Мы знаем то что знаешь ты Революция победит либо человек не состоится Он исчезнет растворится в человеческой массе А И в то утро как в другие утра Я услышал как мой голос сказал 245

СМЕРТЬ ВРАГАМ РЕВОЛЮЦИИ и я увидел Как он которым был я убивает Нечто из плоти и крови И другой материи не спрашивая о вине и невиновности Не спрашивая об имени и о том Было ли это Нечто врагом Или оно не было врагом И оно перестало двигаться Но он который был я продолжал убивать Он сказал / [Хор] Я сбросил свое бремя Мертвые больше не давят на мой затылок Человек это то во что стреляют Пока человек не восстанет из руин человека И стреляя снова и снова Через лопнувшую кожу в кровавую плоть В разлетающиеся вдребезги кости Он пинал ногами труп

А [Хор] Я топчу сапогами то что убил Я танцую на своем мертвеце отплясываю чечетку Мне мало убить то что должно умереть Чтобы революция победила и навсегда прекратилось убийство 11усть его не будет не станет совсем Пусть оно исчезнет с лица земли Пусть идущие за нами начнут с нуля

Хор Мы слышали его рев и видели что он сделал Не по нашему заданию а он все кричал Голосом человека который пожирает человека Тогда мы поняли что его израсходовала работа И его время истекло и мы увели его Как врага революции как других врагов И не так как других но как его собственного врага Он знал что насущный хлеб революции Это смерть ее врагов Он знал что нужно полоть траву Чтобы она оставалась зеленой Но сбросил свою ношу Которую должен был нести пока не победит революция Мертвые больше не давили ему на плечи А ведь они самое тяжелое бремя пока не победит революция Ноша стала его добычей его трофеем , Значит в революции для него нет больше места И в нем самом для него нет больше места Кроме как под дулами революции 246

А И только когда они забрали меня с работы И забрали у меня из рук револьвер А мои пальцы все не хотели разжиматься Я увидел дело своих рук И только когда меня уводили Я услышал свой голос и снова гул сражения И гул становился все громче и громче

А [Хор] Но теперь наши вели меня к степс* И я который это понимает не понимаю этого За что

Хор Ты знаешь то что знаем мы мы знаем то что знаешь ты Твоя работа была кровавей и такой как никакая другая Но ее как любую другую Должен выполнить ты или другой

А Я выполнил свою работу Поглядите на мои руки

Хор Мы видим что твои руки в крови

А Еще бы И громче гула сражения было молчание В городе Витебске длившееся одно мгновенье И дольше чем моя жизнь было это мгновенье Я человек Человек не машина Убиваешь и убиваешь Все то же после каждой смерти Я не выдержал Дайте мне сон машины11

Хор Когда революция победит окончательно В городе Витебске как в других городах Мы узнаем что это такое человек

А Я хочу это знать сейчас и здесь Я спрашиваю В это утро в городе Витебске 247

Оставляя кровавые следы сапог На моем последнем пути Тот кого ведут умирать у кого нет времени Своим последним вздохом сейчас и здесь Я спрашиваю революцию что есть человек

Хор Ты спрашиваешь слишком рано Мы не можем тебе помочь И твой вопрос не поможет революции Слушай гул сражения

А У меня только одно время За гулом сражения как черный снег Меня ожидает молчание

Хор Ты умрешь лишь одной смертью А революция умирает множеством смертей У революции много времен ни одного лишнего Человек больше чем его работа Или он не состоится Тебя больше нет Тебя израсходовала твоя работа Ты должен исчезнуть с лица земли Кровь запятнавшая твои руки Когда они были руками революции Должна быть смыта твоей кровью Именем революции которой нужна каждая рука Но твоя рука больше не нужна

А Я убивал По вашему заданию

Хор И не по нашему заданию Мгновение между пальцем и курком Было твоим временем и нашим Зазор между рукой и револьвером Был твоим местом на фронте революции Нр когда твоя рука слилась с револьвером А ты со своей работой И когда ты перестал сознавать 248

Что она должна быть сделана здесь и сегодня Чтобы никому никогда не пришлось больше делать ее Твое место стало прорывом нашего фронта И для тебя нет больше места в наших рядах Ужасна эта привычность смертельна эта легкость Множеством корней вцепилось в нас прошлое Его следует вырвать со всеми корнями Там где мы проявляем слабость Снова и снова восстают мертвые Те кого следует похоронить Каждый из нас должен отрешиться от себя Но у нас нет права отрекаться друг от друга Ты этот один и ты же этот другой Которого ты растоптал раздавил своим сапогом Который тебя растоптал раздавил своим сапогом Ты предал сам себя ты один тебя другого Революция от тебя не отрекается Учись умирать То чему ты научишься увеличит наш опыт Умри постигая Не отрекайся от революции

А Я отказываюсь Я не принимаю моей смерти Моя жизнь принадлежит мне

Хор Ничто вот твоя собственность А [Хор] Я не хочу умирать Я брошусь на землю Я вцеплюсь в землю что есть сил Я вгрызусь зубами в землю Которую я не хочу покидать Я закричу12

Хор [А] Мы знаем что умирать это работа Твой страх принадлежит тебе

А [Хор] Что там за смертью

Хор [А] Он еще спрашивал и уже вставал с земли Перестав кричать и мы ответили ему Ты знаешь то что знаем мы мы знаем то что знаешь ты 249

И твой вопрос не поможет революции Если жизнь будет ответом считай что тебе ответили Но революции нужно чтобы ты сказал «да» своей смерти И больше он не задавал вопросов Но встал к стене и отдал команду Зная что насущный хлеб революции Это смерть ее врагов Зная что нужно полоть траву Чтобы она оставалась зеленой

А [Хор] СМЕРТЬ ВРАГАМ РЕВОЛЮЦИИ

Примечание Пьеса «Маузер» написана в 1970 г. как третья часть экспери­ ментального триптиха: первая пьеса - «ФилоктетЬ», вторая - «Гораций». Триптих опирается на теорию и практику «учебной» дра­ мы Брехта, но и полемизирует с ней. «Маузер» - вариация на тему шолоховского романа «Тихий Дон» - не репертуарная пьеса; экстре­ мальный случай не предмету но пример, на котором демонстрирует­ ся подлежащий опровержению континуум нормальности; смерть, на просветлении которой в трагедии или вытеснении - в комедии - бази­ руется театр индивидов, рассматривается как одна из функций жиз­ ни, как производство, как работа, организованная коллективом, орга­ низующая коллектив. ЧТОБЫ НЕЧТО ПРИШЛО НЕЧТО ДОЛЖНО УЙТИ ПЕРВАЯ ФОРМА НАДЕЖДЫ ЕСТЬ СТРАХ ПЕРВОЕ ЯВЛЕ­ НИЕ НОВОГО ЕСТЬ УЖАС. Представление перед публикой возможно, если публике будет пре­ доставлена возможность проверять игру исполнителей по тексту, а текст сверять с игрой, читая роль Хора или роль первого акте­ ра (А). Роль Хора может быть прочитана одной группой зрителей, а роль первого актера - другой, причем та часть текста, которая не должна быть прочитана данной группой, остается данной груп­ пе неизвестной; возможны и другие приемы; реакцию публики можно контролировать асинхронностью текста и игрового действия, нейдентичностью чтеца и актера. Предлагаемое распределение текста по ролям - только схема, она может варьироваться, выбор варианта зависит от политического решения, которое каждый раз нужно при­ нимать заново. Примеры возможных вариантов: Хор предоставляет в распоряжение первого актера на определенные части роли исполни­ теля первого актера (А I); все участники Хора, один за другим или од250

повременно играют первого актера; в то время как А I играет первого актера, первый актер исполняет определенные части роли Хора. Ни один исполнитель не может замещать другого на протяжении всего действия. Эксперименты можно проводить только коллективно; тре­ нировка (индивидуальной) способности экспериментировать являет­ ся функцией пьесы. Второй актер (Б) представлен Хором; после того как он будет убит, он снова займет свое место в Хоре. Театральные средства применяются только открыто; реквизит, костюмы, маски, баночки с гримом и т. д. находятся на сцене. Город Витебск нарица­ тельное понятие для всех мест, где революция была и будет вынужде­ на убивать своих врагов. 1970

БИТВА Сцены из Германии Сказал Паштету Сервелат: К королеве еду, брат, Дочку к матери везу, Пусть она прольет слезу. Дитятко погублено Голова отрублена. Королева, ты не плачь! Очень добрый я палач.

Ночь длинных ножей1 Действующие лица А. Б. А. В ту ночь, когда рейхстаг пожаром был объят, Ко мне незваный гость пришел2, и это был мой брат. Б. Я братом был твоим. А. Узнал я без труда. И ты, назвавшись им, посмел прийти сюда. Ты весь в крови товарищей моих, Да лучше б трижды сдох ты вместо них. Б. Я и пришел затем. Я умереть хочу. А. Уйди! Ты мне не брат. Не брат я палачу. Между нами измена - навек, как кинжал. Что ты своими руками сковал. Б. Вот я перед тобой, я весь в крови, Достоин смерти я, ее мне подари. А. Так сказал мне тот, что предателем стал, А меня своим братом по-прежнему звал. В гестапо всех под пыткой он назвал, И стал одним из них, и их подачки брал, 252

И вот рукой (на ней еще следы от ран) Он бросил сам на стол передо мной наган. Сам застрелись. Б. Когда бы мог я сам, то уж давно... А. Мне все равно. Б. Мы из утробы матери одной. А. Ползи назад. Б. Мы у станка стояли рядом, брат. А. Уж лучше бы ты сгинул в той машине! Я мог предвидеть, чем ты станешь ныне. Б. На стачке я в рядах врагов стоял, И целился я в вас, и «хайль» кричал, Но сердцем с вами, вы - моя семья. А. Твой цвет - коричневый, и в этом правда вся. Б. Вся правда - в этом? Вот она - на теле. Я был бумагой целых три недели, И враг на ней писал ту правду, что хотел. Снимает рубашку, у него на груди свежие рубцы в форме свастики. И тот, кто в этом теле уцелел, Предатель. А. Чего ж ты медлишь? Не тяни, Подай им знак, пускай придут они, Пускай мне жилы тянут, кожу рвут, Скотом не стану я, как ты, пусть хоть убьют. Б. Они умеют превращать нас в псов. А. Я вижу это сам - без слов, Лезь в свою шкуру, пес, тебя там свора кличет, И не забудь урвать себе от их добычи. Пауза. Шум города. Б. И я молчал сначала. Не вырвали ни слова. Когда я вышел, был уж вечер снова. 2Г).Ч

Не обернувшись, мимо вы прошли, А свежие рубцы еще мне тело жгли. Я мучился за вас, и вынес я тюрьму. А вышел - и не нужен никому? 11едели через три меня опять забрали. Я стал своим у них в подвале. Пожатие руки сменилось сапогом. Очередной провал - хватают и тайком, Чтоб вынюхал своих, приводят как ищейку. Честь пролетарскую продай-ка за копейку. (Надевает рубашку.) А где пес, там и шкура - коричневый цвет, За нее продавался, это - мой билет. Сапоги и дубинка - все одна карусель, Либо всех дубасить, либо выть - как все. Я знаю теперь - в чем мое существо. Ночь длинных ножей спросит - кто кого. Я один в двух лицах, я и тот, и другой. Кто из этих двоих - настоящий, какой? Возьми револьвер. Это все, конец. Сгинет пес. Человеком остается мертвец. А. Когда забрали наших - всех до одного, И длинные ножи шныряли - кто кого. Пришел предатель-брат, и я убил его.

Был у меня товарищ3 Действующие лица П е р в ы й солдат. Вт о р о й солдат. Т р е т и й солдат. Ч е т в е р т ы й солдат. Четыре солдата. Снег. П е р в ы й солдат. Ребята, я ослеп! Где враг и где же цель? Вт оро й солдат. От голодухи все. 254

Т р е т и й солдат. Да и метель. Ч е т в е р т ы й с о л д а г. Повсюду враг. В т о р о й с о л д а т. Единственный мой враг - пустое брюхо. Четвертый Повтори, дурак. В т о р о й

с о л д а г.

с о л д а

т.

Не нюхал мяса я уж мес яц и три дня. Т р е т и й солдат. Полцарства за коня, хотя б за кость коня. Ч е т в е р т ы й солдат. Мы за Германию страдаем. Вт орой солдат. Что ты Германией зовешь? Быть может, от нее Мы только и остались, нас четверо всего. Ч е т в е р т ы й солдат. А лучше б меньше - хоть на одного. В т о р о й с о л д а т (целясь в Четвертого). Ты прав. Ч е т в е р т ы й солдат. Ведь мы - товарищи. Велит нам честь... В торой солдат. Дерьмо друг друга скоро будем есть. Ч е т в е р т ы й солдат. Сильнее трое сытых, чем четверо голодных, Я верно говорю, и кто-то благородно... Т р е т и й солдат. Один за всех. 255

Вт орой солдат. Вопрос лишь - кто? Второй, Третий, Четвертый солдаты целятся друг в друга. Пауза. П е р в ы й солдат. Друзья, винтовка падает из рук. Солдаты опускают ружья и смотрят друг на друга. Пауза. Ч е т в е р т ы й солдат. Дай подержу я, друг. (Берет винтовку и стреляет в него.) Он самый слабый был средь нас - овца, Войне мешал он до победного конца. Он ради дружбы жизнь не пощадил И нашу силу боевую укрепил. Солдаты съедают Первого солдата. Песня: Был у меня товарищ.

Мещанская свадьба4 Действующие лица Муж. Же на . Дочь. Му ж, Ж е н а , Д о ч ь , портрет Гитлера. Муж. Мои дорогие, двенадцать часов без пяти, И нам подобает, как фюрер, из жизни уйти5, Примером вождя вдохновившись. Я вам помогу. Не то уже завтра мы можем достаться врагу. А кто жить в позоре захочет? 256

Дочь. Да я. Му ж . Что ты сказала? Дочь, я прокляну тебя. Немецкая девушка. Слушать нельзя спокойно. Дочь. Так прокляни. Му ж . Ты этого достойна. Я понимаю! Мне не дочь ома! С кем обманула ты меня, жена? Жена. Чтоб мне сейчас на месте умереть... Му ж . Не торопись, Мне нужно с той успеть. (Дочери.) Что ты хочешь сказать? И врагу Дам последнее слово. Дочь. Надо выйти за дверь. Я хочу... Не могу... Му ж . Владей собой. Ведь человек не зверь. Никаких «можно выйти». Да еще за дверь. Что скажут бесстрашные наши солдаты про все эти вещи, Ведь им приходилось терпеть кое-что и похлеще. Из тебя выползает притаившийся гад, Спасенье в твердости. Жена, неси канат, Чтобы не рыпалась, покрепче мы ее Привяжем к стулу. Дочь воет. Сесть и прекратить нытье. Дочь. Но, папа, раз уж я должна... 257

Му ж . Да, ты должна, твой это долг. (Жене.) Мы глотку ей заткнем, давай платок, Чтоб визгу не было, ну а теперь - смелей, Раз фюрер умер, тот, кто жив, - злодей. (Приставляет револьвер к виску Дочери, нажимает спусковой крючок. Осечка.) Черт побери, забыл я зарядить. ( Заряжает пистолет и убивает Дочь.) Скатертью дорожка. Ж е н а (кричит). Нет! Му ж. Прекрати вопить! Уж лучше умереть, чем покориться красным. Что ж - фюрер подал нам пример напрасно? Иди за ним. С тобой я встречусь там. (Убивает Жену, приставляет револьвер к виску, опускает, смотрит в дуло, потом на мертвых, отворачивается, поднимает револьвер, опускает и т. д. Из портрета выходит Гитлер. Приветствие.) Мой фюрер! Не могу! Колени слабнут. Срам! (Прячет револьвер от Гитлера.) Гитлер грозит пальцем. Ах, где же револьвер? Что делать, знаю сам. (Переворачивает портрет.) Гитлер исчезает. В любом конце для сильного всегда есть поворот Еще сильнее станет он, когда он всех убьет. (Уходит.)

Мясник и его жена6 Действующие лица я с н и к. го жена. 258

Покупатель. Покупательница. Шт у р м о в и к и .

Благополучный в коричневой рубахе Маленькая мясная лавка. М у ж снимает блузу мясника, надевает форму штурмовика. Ж е н а забирает у него блузу и протягивает предметы экипировки штурмовиков. Жена. С тех пор как ты стал штурмовиком, у меня нет ни одной свободной минуты. Вон какая очередь стоит из-за двухсот грамм, и все ругаются - почему так медленно. Му ж. Если б я не пошел в штурмовики, меня бы не оставили в тылу. У нас бы совсем не было мяса. Да и мужа у тебя не было бы, верно тебе говорю. Уж лучше коричневая одежда, чем серо-зеленая. Жена. Ладно, ладно, я так. М у ж {рисует на лбу свастику, жена держит перед ним зеркало). В лесочке у реки, знаешь, у города, сбили вражеского летчика, американца. Жена. Вы должны его схватить? Муж. Кто его знает - что мы с ним должны сделать.

Штурмовики на марше7 Немецкий лес. Ш т у р м о в и к и маршируют. Шумовая завеса немецкого фашизма: речи, хайль, Битва в зале*. Ночь длинных ножей, война. Ш т у р м о в и к и {другдругу). Хайнц-то подрос... - Всю войну у пулемета... - Скоро очередь Зигфрида... 259

- Вчера пришло письмо... - Три операции на желчном пузыре... - На Востоке плохи дела... - Одолжи мне немного, моя старшая выходит замуж... - Всю войну у пулемета... - Я ничем не могу помочь... - Вчера получил письмо... - Это ты сказал, что на Востоке плохо?.. - Пью пиво, а тут входит одна, рыжая, Ничего себе, как раз по мне. Только моей жене ни слова... - Знаешь анекдот: еврей попал в переделку. Трактирщица и говорит, туда нельзя, там наверху Геббельс. А еврей на это... - Взвод, стой!.. - Ну и досталось ему!.. - Он наполовину сгорел. - А может - это негр... - Все из-за евреев... Пауза. Слышны стоны раненого летчика. Командир. Эй, Сабест, ты - мясник, это по твоей части.

Американинка Лавка. М я с н и к и Ж е н а , к л и е н т ы . Покупательница. Мой муж просил передать свои поздравления господину Сабесту, ведь он заслужил крест. Если бы ваш муж был на фронте, он бы и из русских сделал котлету. Три шницеля. Покупатель. И дома нужны мужчины, верно, фрау Сабест? Жена. Муж заболел. Так что без разницы - здесь он или нет. Вам - свининки, баранинки? П о к у п а т е л ь (смеется). Американинки.

260

Сон мясника Внутренность животного (или человека). Лес из кишок. Кровавый дождь. На парашюте висит кукла человеческого роста, завернутая в американский флаг. Люди с кабаньими мордами (маски) и в форме штурмовиков стреляют в куклу сначала по очереди, затем все вместе. (Выстрелов не слышно, как будто на ружьях глушители.) Из куклы сыплются опилки. Когда кукла становится совсем пустой, люди с кабаньими рожами рвут ее на части. Танец масок вокруг куклы. Они втаптывают обрывки куклы в опилки. Жена. Апрельской ночью я проснулась от стрельбы И вижу, что мужа нет в постели. Я поняла: пошел за трупом, верно, Американца, чтоб от русских спрятать. Так, думаю, и лучше - завтра Здесь будут русские - уж лучше овдоветь, Чем стать женой того, кто гибель навлечет На всю семью. Но испугалась - как же мне без мужа? Не справлюсь с лавкой, убивать скотину Я не умею, и туши сваливать не женская работа. А что же станется с детьми? Ему - легко, Невмоготу - и головою в воду. А я? Беспомощна. На шее трое, Спасибо и на том, что не ношу во чреве. Никто нам не поможет. В одной рубашке я за ним помчалась - к реке, Ключи взяла и дверь закрыть успела И все твержу - зачем так быстро? Вернись, останься, скройся - будь что будет, И если ты убил американца, Хотел того иль нет, но не поправишь. Ну догоню его - и что я получу? А если нет - то что я'потеряю? А ноги - словно не мои, Бегут все дальше. И вижу - в камышах застрял, Все глубже, глубже, с мертвецом на шее. Мелькнуло в мыслях: не умеет плавать Ну что ж, скорей утонет. Он завопил И захлебнулся. Зачем тогда стрелял? Да приказали. И все за ним, все по его примеру 261

Штурмовики схватились за ножи, От крови опьянев. А лучше б притаился, Ему бы не пришлось сегодня гнаться За быстрой смертью, удирать от русских, Чтоб здесь в ночи меня вдовой оставить, И чем он виноват? Что приказали - сделал, Ведь на войне как на войне, куда деваться? И кто же знал, что русские так скоро Придут? И труп зарыть-то не успели Как следует. Он обречен. Так и пускай умрет. Пусть только поскорей. Но что же я стою, Руками впившись в ноги? Бежать, бежать - и вытащить его. Ведь он мне - муж. Но уговора Такого не было - чтоб вместе помирать, А я была ему женой хорошей Хозяйство, дети, лавка - все на мне, И ноги я послушно раздвигала, Как только он хотел. И на кого похожа? Распухшие колени и руки грубые, как терка. Во цвете лет. Ну чем я виновата? Он плавать не умеет. Помочь бы, что ли? А если он меня потащит - как же дети? А вытащу его - казнят обоих? Нет. Не хочу. Да вроде опоздала. Все затихло. Стреляют близко, русские идут. Домой, домой, пока не рассвело. Я ни при чем здесь. Его и рыбы, верно, жрать не станут. Я ничего не знаю, ни при чем. А может быть, еще не поздно? Я вытащу... Борьба в воде. Все. Я его прикончила. Он или я. Он без меня бы все равно утоп. Ему я лишь немного помогла. За голову тянул - я б утонула. А у меня ведь дети, А мертвый - что? Он - труп. Ему плевать.

Простыня, или Непорочное зачатие Действующие лица Му ж ч и н а . Со л д а т . М о л о д а я ж е н щи н а . 262

С т а р а я ж е н щи н а . Офицер. Эсэсовцы.

Берлину 1945г. Подвал. Д в е Ж е н щ и н ы на чемоданах. Мужчина. Там - русские. А там - СС. Сгорела мясная лавка. Жалко ветчину. Шум боя. Вбегает С о л д а т у срывая с себя форму. С о л д а т. Видали, что творится? Молчание. Мужчина. Тут пахнет государственной изменой. Солдат. Штатское платье нужно. М у ж ч и н а (Молодой женщине). Иди взгляни, продвинулись ли русские. Женщина выползает из погреба. Молчание. Она возвращается. Молодая женщина. Да. Мужчина бросает Солдату пиджак. Мужчина. Простыню. Старая женщина. Я не дам. Молодая женщина. А у меня и нет. С о л д а т ( Старой женщине). Простыня тебя не согреет, женщина, когда умрсмиь. 263

Старая женщина. Если ты вывесишь простыню, эсэсовцы повесят нас. Мужчина. Тоже верно. Каждый за себя. Солдат. Сейчас сюда не эсэсовцы придут. Мужчина. Тебя учили быть храбрым, приятель. Покажи, чем ты научился. Давайте простыню. Женщины достают простыню. Мужчина протягивает ее Солдату. Солдат. Я сделаю, как вы хотите. Мужчина. Да, побыстрей. Солдат выходит с простыней и возвращается с пустыми руками. За ним входят д в а э с э с о в ц а , разорванная простыня волочится по полу. Первый эсэсовец. Друг, кто перед нами? Второй эсэсовец. Два предателя. П е р в ы й э с э с о в е ц (поднимая автомат и прицеливаясь во Второго эсэсовца). Два? Второй эсэсовец. Четыре. Первый эсэсовец. Что полагается за предательство? Второй эсэсовец (ухмыляясь, достает из кармана веревку). Веревка. 264

Мужчина. Господа, мы ни при чем. Это все он. (Показывает на Солдата.) С о л д а т (показывая на Мужчину). Я это сделал, потому что вот он меня просил. М уж ч и н а.

Я? Я ничего не просил. Старая женщина. Мы не просили. Шум боя становится громче. Эсэсовцы бросаются на Солдата и вытаскивают его на улицу. Солдат кричит. Молодая женщина. Слышите, как он кричит? Старая женщина. Все. Больше не кричит. Мужчина. Пойду заберу пиджак. Вылезает из подвала и быстро возвращается, без пиджака. Русские идут9. Эсэсовцы удрали. И мой пиджак с собою взяли. Входят д в а с о л д а т а и о ф и ц е р Красной Армии, солдаты несут тело дезертира на простыне. Офицер. Гитлер капут. Теперь - фриден, мир. Ваш сын? Мужчина. Сын. Старая женщина кивает. Офицер. Хлеб. Один из солдат кидает ей хлеб, второй достает свой хлеб, ломает о колено и делится с товарищем. Офицер и солдаты отдают честь и уходят. Над телом покойного начинается драка оставшихся в живых за хлеб.

1951-1971

ГЕРМАНИЯ. СМЕРТЬ В БЕРЛИНЕ

Улица 1 Берлину 1918 г. Му ж . Рука моя осталась на войне. Жена. Но ты живой и так же дорог мне. И дети перестанут голодать. Му ж . J1а, если власть сумеем мы забрать. Уходит. На сцене темно. Голос. МЫ ОБЪЯВЛЯЕМ ВСЕОБЩУЮ ЗАБАСТОВКУ Дети. Пекарь! В дверях лавки появляется огромного роста П е к а р ь . Дети. Дай поесть! Пекарь. Хлеб ест лишь тот, кто платит за него. Без денег не даю я ничего. Пальба вдалеке. Голос. ЭТО РЕВОЛЮЦИЯ Пекарь торопливо закрывает лавку. 266

Дети. Эй, пекарь! (Понарошку стреляют.) Убит! (Бегут в направлении пальбы.) Входят Р а з д а т ч и к и т р а н с п а р а н т о в , тоже огромного роста, с транспарантами. На них написано: ДОЛОЙ СПАРТАКАZ1 Раздатчик транспарантов. Тот сварит пиво, чей рецепт хорош. Кто встанет с нами, тот получит грош, А кто плакат до цели донесет, Тот от врагов Германию спасет. 1-й р е б е н о к . Я не пойду - отец мой против них. Раздатчик транспарантов. Мы тратим деньги только на своих. (Прячет один грош.) 1-й р е б е н о к . То голод мой идет, я сам - с отцом. Раздатчик транспарантов. Ты или он - у вас одно лицо. Дети идут с транспарантами. Стрельба прекращается. Д р у г о й голос. СПОКОЙСТВИЕ. ПОРЯДОК ВОССТАНОВЛЕН. Свет. Пекарь открывает лавку. Дети подходят к раздатчику транспарантов и протягивают руки. Раздатчик транспарантов. Что вам? Дети. Грош. Раздатчик транспарантов. Что псу дают, когда залает он? Смеется. Стоящий в дверях пекарь присоединяется к смеху. Смех продолжается после закрытия занавеса. 267

Улица 2 Берлину 1949 г. Громкоговоритель. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГЕРМАНСКАЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА, ПЕРВОЕ РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОЕ ГОСУДАРСТВО НА НЕМЕЦКОЙ ЗЕМЛЕ Рукоплескания из громкоговорителя. Мужчина. Придаток русских. Д р у г о й (сбивает его с ног). Запомни этот день. М у ж ч и н а (встает, в крови). И ты. (Уходит прихрамывая.) В Германии найдется крепкий сук, Чтоб вздернуть, русский прихвостень, тебя. Голоса. Держите провокатора! Где он? Там. Убёг. С т а р и к (с ребенком на плечах). Здесь мы Берлину, этой прусской девке, Лохмотья с брюха тощего содрали, Имперства блестки прочь с пустых грудей. Так девка прусская на ночь одну В невесту-пролетарку превратилась И, голая, в ноябрьском снегу От голода распухла и шаталась, Умывшись чистой кровью пролетарской. А в январе мы здесь стояли снова В тумане, пальцы стыли на курках, Снег сыпал с неба семь часов подряд. А бонзы в залах замка совещались. Мы вмерзли в снег, что белизной слепил, Поскольку трубы больше не дымили. Но таяли ряды. И через семь часов,

Винтовки бросив, многие ушли. А бонзы в замке оседлали стулья И Карла с Розой обрекли на смерть2. Винтовки разломав о тротуар, Мы уползли в подкопы наших стен И небеса над головой свернули. Наш президент. Рабочий, как и мы. 1-й г о л о с . Рабочий он. Но где же замок мой? 2-й г о л о с . Они уж мать родную позабыли. Однорукий. Всяк вертит вами. 1-й м у ж ч и н а . Вертит, да не всякий. Пауза. Однорукий. Вы немцы ли еще? 2-й м у ж ч и н а . Похоже, у тебя Есть лишняя рука? Пауза. Однорукий. Смоленск, камрад. В другой раз повезет. Пауза. 3-й м у ж ч и н а . Все дело в голове - она мешает. 2-й м у ж ч и н а . Смешная птица. 1-й м у ж ч и н а . Ищет себе клетку. 269

3-й м у ж ч и н а . Но всем удача может подвалить. Смотри, вон клетка на тебя идет. О д н о р у к и й уходит. М у ж ч и н а в с е р о м п л а щ е . С е р ы й плащ. Куда он делся? 1-й м у ж ч и н а . Кто? 2-й м у ж ч и н а . Был здесь кто-то? 3-й м у ж ч и н а . Нет. С е р ы й п л а щ уходит. Несколько ф и г у р в ш т о р м о в к а х на велосипедах. 1-я ш т о р м о в к а . Здесь что-то происходит. В чем здесь дело? Мужчина. Здесь праздник государственный - ты против? 1-я ш т о р м о в к а . Какое государство? 2-й м у ж ч и н а . Не твое. 2-я ш т о р м о в к а . Ты видишь здесь приметы государства? Обрывает флаг и пляшет на нем. Д в а с е р ы х п л а щ а . Мужчина. Они под мухой. С е р ы е п л а щ и {распахивают у молодых людей штормовки; вываливаются листовки). Вот здесь что. Уводят молодых людей в штормовках. Д ва господина с чемоданами. 270

1-й г о с п о д и н . Слышите, как растет трава? Это - степь. Степь приближается. Щекочет ступни ног. Взгляните на мои ботинки - они зеленые. Поторопимся, пока трава нас не догнала. (Проходит мимо.) Три п р о с т и т у т к и . Сутенер. Сутенер. Улица кишит клиентами. Почему вы не работаете? 1-я п р о с т и т у т к а . Государственный праздник, мой милый. Сутенер. Ни одно правительство не вмешивается в постельные дела. 2-я п р о с т и т у т к а . Да и мне они надоели. Весной я с этим делом завязываю. Сутенер хочет ее ударить. 1-я п р о с т и т у т к а . Полиция! С у т е н е р убегает. Проститутки смеются. Толстяка я еще распотрошу. Чулочная фабрика в Саксонии. Но долго он не продержится - его уже три раза цапал народный контроль. И супруга тоже становится строптивой. А норку я из него все-таки вытащу. 3-я п р о с т и т у т к а ( с издевкой). Хотела бы я на нее посмотреть. 1-я п р о с т и т у т к а . Блондин из участка сказал, что должен будет жениться на мне, если я не уйду с улицы, потому что не может больше писать обо мне в отчетах. (Поет.) ЖИЛ-БЫЛ ОДНАЖДЫ ВЕРНЫЙ ГУСАР3. 3-я п р о с т и т у т к а . Замуж. За фараона. 1-я п р о с т и т у т к а . Блондин мне нравится. 271

3-я п р о с т и т у т к а . Черт знает что. (Плюется.) 1-я п р о с т и т у т к а . Тебе-то вряд ли удастся, чай, без малого век на панели. 3-я п р о с т и т у т к а . Курва. 1-я п р о с т и т у т к а . Вторая за тобой. Дерутся. П о л и ц е й с к и й . Полицейский. Дамы ссорятся? 3-я п р о с т и т у т к а . Ничего подобного, господин комиссар. 1-я п р о с т и т у т к а . Вы нас с кем-то перепутали. 2-я п р о с т и т у т к а . Если подводит зрение, надо купить очки. П о л и ц е й с к и й уходит. 3-я п р о с т и т у т к а . Они везде. Пойду-ка я на Кудамм4. 1-я п р о с т и т у т к а . Так тебя там и ждали, ты, скелет. 3-я п р о с т и т у т к а . Всю морду тебе расцарапаю. Полицейский проходит мимо. 3-я и 2-я п р о с т и т у т к и уходят. 2-я п р о с т и т у т к а . А ты не с нами? 1-я п р о с т и т у т к а . Я остаюсь. Мне здесь нравится. 3-я и 2-я п р о с т и т у т к и уходят. П ь я н ы й . 272

Хайнер Мюллер. Конец 1970-х гг. Фотограф неизвестен

ÜHRUNG НЕ INER MÜLLE R DER AUFTR AG ERINNER UNO AN EINE

Хайнер Мюллер у стенда Фольксбюне с афишами к его постановкам. 1982 г. Фото Г. Майера

Хайнер Мюллер и Роберт Вильсон в Москве на Красной площади. Октябрь 1988 г. Фото Г. Майера

Хайнер Мюллер на начальной стадии репетиции спектакля «Гамлет-машина». Дойчес театер. 1990 г. Фото Ш. Зугике

Сцена из спектакля «Квартет». Режиссер Теодорос Терзопулос. Театр «А». Москва, 1993 г. Мертей — Алла Демидова, Вальмон — Дмитрий Певцов.

Фото В. Плотникова

La/ ^

X

^

рУ^л

'Нл

MwU-

^ **л£-Л/ ^ ^ T ^ v c f j^U/rj

VY1'j ^ l ^ i r p 5 ffc-> М ‘-;!

W '^-rw > 'Чыгз'^п'1 -т, '/\ S"t) ^ / V^ *' ^ Ктг-bwfeo .. .

m A -i/y y ^ ~ ~ w

'T ^ - jw y jn

Ь> iC^ otTu wAM -H спНм^ J __ iLr L/l W^L ^И^схера «Зимняя битва» (1942), приуроченной к 40-летию со дня разгрома фа­ шистской Германии. В пьесе И. Р. Бехера война показана глазами молодого немецкого солдата. X. Мюллер драматургически разработал эпизод из рома­ на А. Бека «Волоколамское шоссе», где в главах «Страх» и «Судите меня!» изображается расстрел сержанта Барамбаева, поддавшегося панике во время учебной тревоги и прострелившего себе левую руку в надежде избавиться от фронта. У А. Бека и X. Мюллера повествование основано на рассказе коман­ дира батальона Баурджана Момыш-Улы, воевавшего под Москвой в октяб­ ре-ноябре 1941 г. в составе дивизии генерала Панфилова. X. Мюллер лишь отчетливее и целенаправленнее, чем А. Бек, «раздваивает» сознание своего героя, превращая в драматургическую реальность то, что герой А. Бека думал про себя. X. Мюллер предложил и режиссерское решение: роль Момыш-Улы должны исполнять два актера, причем один в военной, а другой в граждан­ ской форме. II. Лес под Москвой (По Александру Беку) (Wald bei Moskau. Nach einem Motiv von Alexander Bek) Используя тот же прием, что и в «Русской увертюре», X. Мюллер разрабаты­ вает эпизод с доктором Беленковым, изложенный А. Беком в главе «Высшее медицинское образование». Для X. Мюллера оба эпизода являются приме­ ром настоящей демократии, позволяющей командиру чувствовать себя оли­ цетворением гражданской совести народа. В отдельности эта часть никогда не ставилась. III. Дуэль (По Анне Зегерс) (Das Duell. Nach einem Motiv von Anna Seghers) Мюллер отталкивается здесь от сюжета одноименного рассказа А. Зегерс цикла «Сила слабых» (1965), значительно усложняя его. Он вводит тре­ тье - и центральное для пьесы - временное измерение: в сознании главного героя события отсчитываются от 17 июня 1953 г., когда стихийное возмуще­ ние рабочих, вызванное повышением норм выработки, переросло в организо­ ванное восстание, подавленное затем с помощью советских танков. При этом X. Мюллер считает, что вмешательство Советской армии было в тот момент неизбежным. Пьеса была впервые поставлена режиссером Б. Вайсигом в потсдамском Те­ атре им. Ханса Отто в 1987 г. Ее ставили также Ф. Касторф во Франкфурте509

на-Одере, Г. Кайзер в Лейпциге, К. Шрот в Берлинском ансамбле, Ж. Журдой в парижском Театре Бобиньи. 1 Долой В. У. - Имеется в виду Вальтер Ульбрихт (1893-1973). См. коммент 43. к вступительной статье (с. 490 наст, издания). IV. Кентавры (Страшная сказка в переводе с саксонского Грегора Замзы) (Kentauren. Ein Greuelmärchen aus dem Sächsischen des Gregor Samsa) «Сатировская драма» (X. Мюллер), «Кентавры» воссоздает в обобщенном виде обесчеловеченную государственную машину, показывает исходную модель такого состояния общества и государственного аппарата, при кото­ ром оказывается возможным претворение в жизнь сталинского тезиса об обострении классовой борьбы при социализме и связанного с ним поиска «врагов народа». Эта «модельность» эпизодов подчеркивается разнообраз­ ными приемами очуждения. Один из таких очуждающих приемов заклю­ чен уже в подзаголовке пьесы: «Страшная сказка в переводе с саксонского Грегора Замзы». Грегор Замза, как известно, - герой новеллы Ф. Кафки «Превращение», герой, в одно прекрасное утро превратившийся из нормаль­ ного человека в безобразное насекомое. «Страшная сказка» - это понятно, ибо события, о которых рассказывает пьеса, иначе как «страшной сказкой» и не назовешь. А почему «в переводе с саксонского Грегора Замзы» - здесь уже возможны различные трактовки. Одна из этих трактовок, по-видимо­ му, такая: если Ф. Кафка в образе Грегора Замзы фантастически изобразил, как в условиях бюрократической монархии австрийских Габсбургов человек с униженным, раздавленным сознанием практически мало чем отличается от насекомого и сам себя легко идентифицирует с мокрицей, то X. Мюллер «переводит» эту «страшную сказку» «с саксонского» в более близкое нам время и в иные социально-исторические обстоятельства. Он показывает, как в условиях извращения гуманных социальных принципов во власть проса­ чиваются «кентавры»-бюрократы и каким образом происходит своеобразная «кентавризация» общества, цель которой - превратить живых людей в при­ даток бюрократической машины. Пьеса открывается двумя репликами на английском языке, которыми обме­ ниваются Миранда и Просперо. Все дальнейшее действие можно трактовать как «кошмарный сон», который приснился ночью Просперо и который он пересказывает своей дочери. В контекст пьесы таким образом вовлекается «Буря» - поздняя драма Шекспира, где речь, в частности, идет о многооб­ разии человеческой подлости, о невозможности одолеть ее лишь с помощью доброты и гуманности. И все же у гуманиста Шекспира подлость оказы­ вается побежденной, а справедливость и гуманность торжествуют - хотя бы и с помощью волшебных сил, которые находятся в распоряжении Про­ сперо. -V «Кентавров» впервые поставил сам автор вДойчес театер в 1988 г. (вместе с «Рвачом»). В конце того же года К. Шрот поставил «Кентавров» как отде­ льную пьесу в Шверине. 510

V. Найденыш (По Клейсту) (Der Findling. Nach Kleist) В завершающей пьесе цикла X. Мюллер переработал сюжет одноименной новеллы Г. фон Клейста «Найденыш» (1811), в которой выращенный с лю­ бовью и заботой приемный сын оказывается источником неисчислимых бед и страданий для своих благодетелей. X. Мюллер строит свою пьесу как моно­ лог юноши-немца, посаженного в тюрьму после событий 1968 г. в Чехосло­ вакии, когда он по-своему попытался протестовать против ввода советских войск. В этот монолог писатель «встраивает» многолетний спор юноши со своим приемным отцом - заслуженным антифашистом, сидевшим при на­ цистах в концлагере. И если пьеса «Дуэль» обнажает противоречия раннего этапа существования ГДР, то в «Найденыше» отражены противоречия, ха­ рактерные для ее истории в целом. Премьера четвертой и пятой части состоялась в Париже в Театре Бобиньи в 1988 г. (см. об этом выше», в ГДР - в потсдамском Театре им. Ханса Отто в 1988 г. (реж. Б. Вайсиг и К. Стайер).

Квартет. По Лакло («Quartett». Nach Laclos) Написана в 1980-1981 гг., опубликована в 1981 г. в журнале «Фильмкритик» (ФРГ) и лишь семь лет спустя в ГДР (сборник пьес Мюллера под редакцией Й. Фибаха, Берлин). Намеченную в Дойчес театер постановку партийные бонзы запретили с аргументацией: «Мюллера порой нужно оберегать от него же самого». Эта «черная комедия» (по другому остроумному определению, «комедия непотребства») относится к числу наиболее репертуарных пьес Мюллера. Премьера «Квартета» состоялась в бохумском Шаугипильхауэ в 1982 г. (реж. Б. К. Трагелен), в ГДР - в Театре во Дворце Республики (1989 г., реж. Б. Пешке). Из числа наиболее известных постановок пьесы необходимо указать на постановки Роберта Вильсона, назвавшего «Квартет» своего рода «мыльной оперой» (1977, штутгартский Государственный театр, в рамках фестиваля «Театр мира»), Патриса Шеро (1985, Нантерр), Теодороса Терзопулоса (1993, Москва, Театр «Л» с Аллой Демидовой в роли Мер­ тей), самого Хайнера Мюллера, ставившего свою пьесу дважды (1991, Дойчес театер, вместе с «Маузером», «Волоколамским шоссе» и «Гераклом»; 1993, Берлинский ансамбль с Марианной Хоппе в роли Мертей и Мартином Вуттке в роли Вальмона). В 1993 г. в Токио были показаны постановки четырех режиссеров одновременно «Four Quartett Meeting - Quatro “Quartctto"», по поводу чего драматург скептически заметил: «4 раза “Квартет". Разве 3 уже не слишком много? Как убить драматурга? Лучше всего четырьмя выстрела­ ми прямо в сердце» (26.7.1993, архив Мюллера, Берлин). Свою парижскую постановку «Квартета» Маттиас Лангхофф привозил в Москву в 2007 г. По словам Лангхоффа, когда он спросил драматурга: «Эта пьеса для четверых актеров?», Мюллер возразил ему: «Нет, только для двоих». 511

План написать пьесу по мотивам вышедшего в 1782 г. романа в письмах Шодерло де Лакло «Опасные связи» возник у Мюллера еще в 1950-е гг. Работу над пьесой Мюллер начал в Италии; по его словам, роман де Лакло он ни разу так и не дочитал до конца - его, как и всегда, в новом материале интересу­ ет лишь «скелет». На формирование замысла оказали влияние предисловие Генриха Манна к переводу французского романа на немецкий язык (1950), а также постановка «Маузера» режиссером Кристофом Нелем в Кёльнском театре (1980), где были предельно обострены отношения насилия меж­ ду мужчиной и женщиной. Идею «Квартета» сам драматург определил как «рефлексию на проблему терроризма... на материале, который внешне вроде бы ничего общего с ней не имеет», попытку «раскрыть основанный на на­ силии смысл отношений полов», «разрушить клише истинного смысла». Борьба полов сопровождает всю историю человеческого рода. А раз в пьесе рассматривается структура и разрушение человеческих связей, то такую пье­ су, заключал драматург, вполне можно рассматривать как «историческую». И в другом интервью: «Мой главный импульс в работе - разрушение... Я верю в необходимость негативных импульсов». На развитие замысла Мюллера проливает свет также найденная в его архиве цитата из Ш. Бодле­ ра - читателя романа де Лакло: «Революция делается распутниками... Книги о распутстве комментируют и объясняют революцию». Среди различных интерпретаций текста Мюллера - и эротическая, ин­ теллектуально-психоаналитическая, и театрально-эстетическая. «Имеет смысл, - пишет Ульрике Хасс, - поразмышлять о специфическом меха­ низме, уравнивающем преступника и побежденного, другой пол и смерть... а также о связи тела, раны («раковая опухоль») и точки зрения, благодаря которой “Квартет” можно было прочесть не только как театральный текст, но и текст о театре, противостоящий современной тенденции к нивелированию» (см. об этом: Хайнер Мюллер. Справочник /сост. Х.-Т. Леманн, Штуттгарт, 2003). Как показывают материалы из архива драматурга, во время работы над «Квартетом» он много экспериментировал с композицией (выбор между 3-, 5- и 7-частной структурой). Некоторые диалоги Вальмона и Мертей, где происходит «трансформация полов», драматург трактовал как парабазу (в древнегреческом театре - вставные эпизоды, в которых хор говорит от имени автора), а к понятию парабазы присоединял секвенцию «mathematics of sex / parody». «Квартет», текст которого нигде буквально, а лишь отдаленно-остраненно (в духе «постдраматического театра», как сказал бы Х.-Т. Леманн) связан с сюжетом и типажами романа де Лакло, содержит огромное количество ци­ тат, перефразов, реминисценций. На это указывает множество исследований, среди которых выделяются книга Норберта Отто Эке «Хайнер Мюллер. Апо­ калипсис и утопия» (Падерборн, 1989) и работа тюбингенской исследова­ тельницы Катарины Кайм «Театральность поздних драм Хайнера Мюллера» (1998; последняя специально указывает точные источники использованных драматургом в «Квартете» выделенных прописными буквами скрытых ци­ тат). 512

1 Потремся шкурками друг о друга - перефраз реплики Дантона из пьесы Г. Бюхнера «Смерть Дантона «...наши усилия тщетны, мы только тремся друг о друга загрубелой своей кожей» (начало 1*го действия, сцена Дан­ тона и Жюли) 2 Я разбиваю сердца самых стойких гордячек - рефрен одного из наиболее известных шлягеров немецкого киноактера 1930-1940-х гг. Хайнца Рк>мана. 3 Плоть обладает своим духом - цитата из драмы Франка Ведекинда «.За­ мок Веттерштайн» (III, 7). 4 Ледиу пустите меня в свое лоно... - перефраз знаменитой гамлетов­ ской реплики «Леди, можно к Вам на колени?» (III, 2; перевод Б. Пастернака). 5 Пуст, уныл морской простор - цитата из оперы Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда» (III, 1). 6 Муж выйдет в простор житейского поля /чтобрадостной доли... - стро­ ка из «Песни о колоколе» Фридриха Шиллера. 7 Ва л ь мо н . Так что же. Продолжим игру. Ме р те й . Продолжим. - Пе­ рефраз финальной реплики «Пляски смерти» А. Стриндберга ( К а п и ­ тан. Перечеркнуть и идти дальше!... Значит, пойдем дальше!»). 8 Не хорошо быть человеку одному - цитата из Ветхого Завета (Быт., 2,18). 9 Минута - скорбь, блаженство - бесконечно - цитата из драмы Фридри­ ха Шиллера «Орлеанская дева» (V, 14). 10 В тесной хижине просторно... - строка из стихотворения Фридриха Шил­ лера «Юноша у ручья». 11 Крепка, как смерть, любовь - цитата из «Песни песней Соломона» (8,6).

Медея: материал (Medea: Material) В «сценическую композицию» входят «Погибший берег. Медея: материал. Ландшафт с аргонавтами». Датируется 1981-1982 гг. Первая редакция опуб­ ликована в журнале «Альтернатива», № 145-146, 1982; вторая редакция в сборнике «Хайнер Мюллер. Драмы». Составитель Й. Фибах, Берлин, 1988. Первоначаально драматург собирался писать большую драму о Медее с про­ логом. Окончательный вариант представляет собой монтаж множества отде­ льных текстов, написанных в различное время; диалоги «Медеи» восходят к середине 1960-х гг. При написании «Медеи» автор использовал адаптации мифа о колхидской царевне Еврипида, Сенеки и Ханса Хенни Яна; и каче­ стве других источников драматург упоминал Т. С. Элиота, Э. Паунда, Ф. Грильпарцера и «елизаветинцев». Премьера всех частей состоялась в Бохуме в 1983 г. (реж. М. Карге, М. Лангхофф). Относится к числу очень популярных пьес, ставилась в Вене, Штутгарте, Мюнхене, Генте, Риме, Варшаве, Роттердаме, Лос-Анджелесе, Барселоне, Чикаго, Урбино, Афи­ нах, Мадриде, Сан-Паулу, Осло, Вермонте, Нью-Йорке, Сантьяго-де-Чили, Сиднее, Брно. В апреле 1996 г. Т. Терзопулос, ставивший около десяти 513

лет назад «Медею» в Афинах, осуществил постановку «Медеи» в Москве с А. Демидовой в главной роли. В 2001 г. Анатолий Васильев предложил свою камерную версию «Медеи: материал» (сцена на Поварской Школы драмати­ ческого искусства) с Валери Древиль в главной роли.

Эссе. Диалоги

Три тезиса к «Филоктету» (Philoktet. Drei Punkte) Впервые опубликованы в программке спектакля мюнхенского Резиденц-театер (1968). 1 ...цитирует битву в зале Этцеля - См. комм. 7 к пьесе «Битва» (с. 501 наст, издания). Упомянутая битва происходит во время похода нибелунгов в страну гуннов, состоявшегося, несмотря на предупрежде­ ние русалок, что нибелунгов ждет там гибель. В дворцовом зале, куда Этцель приглашает войско на пир, завязывается битва, ручьями течет кровь. Кримхильда, жаждущая отомстить братьям за убийство своего мужа Зиг­ фрида, приказывает гуннам поджечь зал с четырех сторон. Конец нибе­ лунгов - это гибель Гунтера и Хагена от меча Кримхильды и одновремен­ но гибель Кримхильды от удара меча гунна. 2 ...урок нибелунгов» - см. предыдущий комм.

Письмо Мартину Линцеру (Ein Brief an Martin Linzer) Впервые опубликовано в журнале «Театер дер цайт» (1975, № 8). 1 Линцер Мартин (р. 1931) - известный немецкий театральный критик, в 1989-2007 гг. -главный редактор журнала «Театер дер цайт», основан­ ного в Восточном Берлине в 1946 г. 2 «Страх и отчаяние в Третьей империи» - пьеса Б. Брехта, написанная в эмиграции в 1935-1938 гг. для пролетарской труппы Златана Дудова. 3 «Антигона Софокла» - пьеса Б. Брехта, обработанная для театра по пе­ реводу Ф. Гёльдерлина в 1947 г. Премьера состоялась в 1948 г. в Теат­ ре города Кур (Швейцария) в режиссуре самого драматурга, с Е. Вай­ гель в главной роли. Брехтом написаны два варианта Пролога к этой пьесе. 4 «Стройка» - см. комм. 43 к вступительной статье. 5 «Макбет» - обработка шекспировской трагедии, впервые поставлен­ ная драматургом на сцене Фольксбюне в 1982 г. После премьеры пьесы в Потсдаме (1972) в журнале «Зинн унд форм» (197,3, № 1) появилась по­ лемическая статья В. Хариха. 6 Шлегель Фридрих (1772-1829) - немецкий филолог, философ и писатель, ведущий теоретик иенских романтиков. 514

7 «Кавказский меловой круг» - пьеса Б. Брехта (1949). 8 «Фацер» - драматический фрагмент Б. Брехта в объеме свыше 300 стра­ ниц текста, над которым драматург работал между 1926 и 1930 г., остался незавершенным. X. Мюллер относился к этому фрагменту с особым пи­ ететом, считая «Фацер» не только лучшим текстом Брехта, но и «произ­ ведением века, с точки зрения языкового качества и плотности письма». Для Мюллера «Фацер» был «немецкой моделью саморазрушительно­ го потенциала революционного насилия» вплоть до параллелей с РАФ (террористической организацией «Фракция Красной Армии). О пос­ тановке своей адаптации «Гибель эгоиста Иоганна Фацера» драматург вел переговоры с Берлинским ансамблем с 1967 г. Премьера состоялась в Гамбургском драматическом театре в марте 1973 г. (реж. М. Карге и М. Лангхофф). В 1993 г. Мюллер сам осуществил постановку этой пьесы в Берлинском ансамбле, объединив ее с «Дуэлью» и «Трактором». Особого успеха спектакль не имел. 9 «Войцек» - пьеса Г. Бюхнера (1837). 10 Годар Жан Люк (р. 1930) - французский кинорежиссер «новой волны».

Литература должна оказывать сопротивление театру. Беседа с Хорстом Лаубе (Die Literatur soll dem Theater Widerstand leisten) Напечатана в годовом номере журнала «Театер хойте» (основан Эрхардом Фридрихом и Хеннингом Ришбитером в Западном Берлине в 1960 г.) за 1975 г. 1 Лаубе Хорст (р. 1939) - немецкий театральный критик и драматург. 2 Бернхард Томас (1931-1989) - австрийский писатель и драматург («Минетти», 1977; «Лицедей», 1984; «Площадь Героев», 1988). В России в 1999 г. вышел сборник его пьес «“Видимость обманчива” и другие пьесы». 3 Беккет Сэмюэл (1906-1989) - ирландский прозаик и драматург, один из основоположников драмы абсурда («В ожидании Годо», «Эндшпиль» и др.), лауреат Нобелевской премии (1969). 4 Бонд Эдуард (р. 1934) - английский драматург. 5 Хехт Вернер (р. 1926) - немецкий театровед, исследователь творчества Брехта, составитель капитальной «Хроники жизни Брехта» (2003; «До­ полнения», 2006). Здесь имеется в виду публикация в его книге «Семь штудий о Брехте» (1972). 6 «Баденская поучительная пьеса» Б. Брехта восходит к 1929 г.; в 1949 г. драматург сделал актуальную редакцию «Номера для клоунов», игравшу­ юся в Берлинском ансамбле как отдельная пьеса. Речь идет о постановке 1973 г., осуществленной режиссерами Ю. Поршманом и Г. Шмидтом. 7 «Цемент» по Ф. Гладкову - см. комм. 21 к вступительной статье. Клейст и Чумалов - действующие лица мюллеровской драмы. 515

8 «Мероприятие» (1930) - одна из наиболее известных и спорных поучи­ тельных пьес Б. Брехта, изображающая расстрел совершившего ошибку революционера согласно требованиям строгой партийной дисциплины. Сходной проблематике Мюллер посвятил «Маузер» (1975). 9 Палич Петер (1918-2004) - немецкий режиссер, ученик Брехта; в 19491961 гг. работал в Берлинском ансамбле, после возведения Берлинской стены - в различных театрах Западной Германии. Известен своими по­ становками пьес Брехта, Шекспира; ставил также «Цемент» Мюллера во Франкфурте-на-Майне (1975). 10 Хакс монархист. - Острая дискуссия 1970-х гг. между Хаксом и Мюлле­ ром, двумя соперничающими преемниками Брехта, была вызвана отчасти расхождением их представлений о социализме, отчасти различием худо­ жественных систем. См., например, уничтожающий хаксовский памфлетпортрет Мюллера в «Письме к заказчику» (1971). Хакс считал, что его кол­ лега, мыслящий и чувствующий «как Паскаль», осквернил шекспиров­ ского «Макбета» своей адаптацией. 11 Шперр Мартин (1944-2002) - немецкий драматург и актер, один из наи­ более талантливых представителей так называемого неонатуралистического направления в молодой западногерманской драме (трилогия «Сце­ ны травли из Нижней Баварии», 1966; «Ландсхутские рассказы», 1977; «Мюнхенская свобода», 1971 и др.). После автокатастрофы в 1974 г. пере­ стал писать, работал актером в различных театрах. 12 «/мскяр» - короткий фрагмент, сохранившийся от ранней трагедии Г. фон Клейста «Роберт Гискар», уничтоженной автором в минуту отчаяния. 13 «Ваал» - ранняя пьеса Б. Брехта, написанная в 1918 г., за год до широко известной драмы «В джунглях городов». 14 Группа Баадера - Майнхоф - террористическая группировка «Фракция Красной Армии» (RAF); Андреас Баадер (1943-1977) и Ульрика Майн­ хоф (1934-1976) - ее лидеры. 15 В финале «Стройки» появляется Поэт... - Опекающий Поэта партий­ ный секретарь Донат описывает это следующим образом: «Зажав солнце в руке, мы тащили свой собственный труп сквозь время, остальное труд, лишь поэты все еще разгребают дерьмо под цветами. Вот идет один такой, эй, Жданов, остановись» (сц. «Снег»). 16 Сартр Жан Поль (1905-1960) - французский писатель, философ и пуб­ лицист, глава французского экзистенциализма. 17 Крётц Франц-Ксавер (р. 1946) - немецкий драматург «неонатуралистической волны» и актер, автор многочисленных социально-критических драм для «нового политического народного театра». 18 Барт Ролан (р. 1915) - наряду с К. Леви-Стросеом, М. Фуко один из главных представителей структурализма, исследующего культуру как совокупность знаковых систем. Упомянутая Мюллером мысль высказана в статье Барта «Литература или история» (1963). 516

Прощание с поучительной пьесой. Письмо Р. Штайнвегу (Abschied von dem Lehrstück. Ein Brief an R. Steinweg) Впервые опубликовано в сборнике поучительных пьес «По почину Брехта», изданном Райнером Штайнвегом во Франкфурте-на-Майне (1978). 1 «Корректура» - ранняя (1957-1958) пьеса-репортаж X. Мюллера, напи­ санная под влиянием брехтовских поучительных пьес. 2 Срок христианского конца «Мероприятия» истек... - Подобно библей­ скому обещанию наступления «нового века» с приходом мессии, агитато­ ры в «Мероприятии» Брехта обещают юноше, что всемирная революция «начнется завтра, одержит победу и изменит мир».

Мюльхаймская речь (Müllheimer Rede) Опубликована в сборнике пьес X. Мюллера (Хеншель, 1984). На фестивале современной немецкой драмы в Мюльхайме в 1979 г. драматургу была при­ суждена премия за пьесу по фрагменту Брехта «Гибель эгоиста Фацера». 1 Годо - персонаж пьесы С. Беккета «В ожидании Годо». 2 Валленштейн - герой одноименной драматической трилогии Ф. Шиллера. 3 «Зимняя сказка» - драма У. Шекспира. 4 Штраус Бото (р. 1944) - немецкий писатель и драматург, в своих пьесах поднимает вопросы тождества личности в современном обществе. В Рос­ сии известен по сборнику пьес «Время и комната» (2001). 5 В архиве Брехта сохранился незавершенный «Фацер-фрагмент» о сол­ дате-дезертире с фронта первой мировой войны, послуживший X. Мюл­ леру материалом для работы (одна из трех опубликованных в 1980 г. сцен поучительной пьесы Брехта озаглавлена «Странствия Фацера по Мюль:кайму*).

Я должен меняться, а не интерпретировать себя (Ich muß mich verändern, statt mich interpretieren) Материалы коллоквиума по проблемам драматургии Мюллера, состоявше­ гося в берлинском театре Фольксбюне в январе 1961 г., впервые напечатаны в журнале Брехтовского центра «Нотате» (1984, >6 3). Поводом для коллок­ виума послужил настоящий «прорыв» театра к драматургии «трудного» для ГДР автора: в репертуаре этого сезона сразу четыре его пьесы: «Крестьяне», «Битва», «Стройка», «Миссия». 1 ...Брехтовские тезисы о поучительных пьесах... - О значении шока в по­ учительной пьесе Брехт писал в заметке «Недоразумение с поучительной пьесой» (конец 1920-х гг.). 517

Сосредоточить внимание на методе. Беседа с Вернером Хайницем, завлитом театра Фольксбюне (Man muß nach der Methode fragen) Впервые опубликована в журнале «Нотате» (1983, № 5). Значение этого ин­ тервью режиссер А. Штильмарк определил так: «После долгих лет молчания Мюллер снова получил возможность высказаться в прессе, заявить о кризисе в интерпретации Брехта в ГДР». 1 «Квартет» - пьеса X. Мюллера по мотивам романа Шодерло де Лакло «Опасные связи». Премьера состоялась в бохумском Шаугипильхауз в 1982 г. (реж. Б. К. Трагелен), ставилась также П. Шеро в Нантере (1985), Р. Вильсоном в Штутгарте (1987), Д. Гочевым в Кёльне (1986). 2 «Погибший берег. Медея: материал. Ландшафт с аргонавтами» - корот­ кая пьеса X. Мюллера, монтаж фрагментов на тему взаимосвязи совре­ менности и мифа, истории и утопии. Впервые ее поставили М. Карге и М. Лангхофф в Бохуме (1982), к ней также обращались X. Хейме (Штут­ гарт, 1983), Т. Терзопулос (Афины, 1987), наконец, Р. Хелвиг - амери­ канский режиссер, первым осуществивший постановку пьесы Мюллера в Москве на сцене Товарищества актеров и музыкантов (1991). 3 «Мать. Жизнь революционерки Пелагеи Власовой из Твери» - пьеса Б. Брехта по мотивам романа М. Горького (1931). 4 Вайгель Елена (1900-1971) - немецкая актриса, жена Б. Брехта, исполни­ тельница многих главных ролей в его пьесах, интендант основанного ею в 1949 г. вместе с Брехтом - как художественным руководителем - Бер­ линского ансамбля. 5 Эйслер Ханс (1898-1962) - немецкий композитор, автор музыки к мно­ гим произведениям Б. Брехта. 6 Материальная эстетика - направление в немецкой эстетике 1920-х гг., целью которого было изменение обычного восприятия искусства и чело­ века. Представители направления (X. Эйслер, Э. Пискатор, В. Беньямин, Г. Гросс) группировались вокруг Брехта. 7 Калау Хайнц (р. 1931) - немецкий драматург и поэт, автор одной из са­ мых репертуарных сказок для детского театра «Кот в сапогах» (1967). 8 Господин Койнер - вымышленный персонаж брехтовского собрания анекдотов «Истории господина Койнера» (1926-1956). С точки зрения X. Мюллера, г-н Койнер - «тень сталинской партдисциплины, мещанин в образе Мао, счетная машинка революции». 9 Грамши Антонио (1892-1937) - основатель итальянской компартии, тео­ ретик марксизма. 10 Лютер Мартин (1483-1546) - деятель Реформации в Германии, перевод­ чик Библии на немецкий язык. 11 Элиот Томас Стернз (1888-1965) - англо-американский поэт, драматург, культуролог, лауреат Нобелевской премии (1948). 518

Пока мы верим в будущее, нам не надо бояться нашего прошлого. Беседа с Грегором Эдельманом об «Описании картины», «Волоколамском шоссе» и возвращении к идее поучительных пьес (Solange wir ап unsere Zukunft glauben, brauchen wir uns vor unserer Vergangenheit nicht zu fürchten) Опубликована в журнале Брехтовского центра «Нотате», 1986, № 12. 1 Эдельман Грегор (р. 1954) - литературный сотрудник издательства «Хеншель» в Берлине в 1980-е гг. 2 «Анатомия Тита. Падение Рима. Комментарий к Шекспиру» - вольная фарсовая обработка X. Мюллера шекспировского «Тита Андроника» со вставными монологами-«комментариями», предназначенными для хора. Ставилась М. Карге и М. Лангхоффом (Бохум, 1985), В. Энгелем (Дрез­ ден, 1987), В. Лихтенштайном и М. Хартманом (Бохум, 1993). 3 « Описание картины» - прозаический монолог (1984) X. Мюллера, опи­ сывающий, по словам автора, «пейзаж по ту сторону смерти». Несмотря на то что текст радикально порывает с условностями театра, он привле­ кает внимание многих режиссеров. 4 «Принц Фридрих Гомбургский» - драма Г. фон Клейста (1808). 5 На репетициях «Рвача»... - Имеется в виду постановка режиссера X. Д. Мэде (Берлин, Театр им. Максима Горького, 1958). 6 Трагелен Б. Клаус (р. 1936) - немецкий режиссер, переводчик, работал во многих театрах ГДР и ФРГ. Один из наиболее последовательных интер­ претаторов драматургии Мюллера, президент Общества X. Мюллера.

Выступление на международной встрече писателей в Союзе писателей ГДР (Rede während des internationalen Schrifstellerdesprftchs “Berlin - ein Ort für Frieden”) Впервые опубликовано в сборнике материалов встречи «Берлин - место для мира» (Берлин-Веймар, 1987).

Талант - это всегда новое мышление. Беседа с Владимиром Колязиным, Берлин, 1987 Беседа предназначалась для газеты «Советская культура», однако не была опубликована. 1 Фриш Макс (1911-1991) - швейцарский писатель и драматург. 2 Бессон Бенно (1922-2006) - швейцарский режиссер, один из наиболее способных учеников Брехта, долгое время работавший в ГДР (Берлин­ ский ансамбль, Дойчес театер), в 1970-е гг. способствовавший своими пос­ тановками расцвету Фольксбюне. Ставил спектакли по пьесам Мюллера. 519

3 Дрезен Адольф (р. 1935) - немецкий режиссер, известный своими поста­ новками классики в берлинском Дойчес театер, Франкфуртском театре (пьесы Лессинга, Гёте, Клейста, Шекспира). 4 Ланг Александер (р. 1941) - немецкий актер и режиссер, имевший боль­ шой успех в берлинском Дойчес театер в 1970-1980-е гг., мастер тонкой интеллектуальной стилизации («Сон в летнюю ночь» Шекспира, 1980; «Смерть Дантона» Г. Бюхнера, 1981). Затем работал в ФРГ. Некото­ рое время возглавлял Шаушпилъбюне в Берлине, преподавал в Школе им. Эрнста Буша, ныне - актер Берлинского ансамбля.)

Хайнер Мюллер: «Форма снова обретает вес*. Берлин, 1989 г. Беседа Владимира Колязина предназначалась для журнала «Театральная жизнь», однако не была опубликована. 1 Ваша постановка пьесы «Рвач»... - Речь идет об этапном для Дойчес те­ атер спектакле, поставленном в 1987 г. самим драматургом с включением фрагментов «Гораций», «Кентавры». 2 Касторф Франк (р. 1951) - немецкий режиссер, в спектаклях которого возрождаются традиции условного, импровизационного театра, эстети­ ка, по его словам, «берлинского дадаизма». С 1993 г. - интендант Фолькс­ бюне. 3 Энгель Вольфганг (р. 1943) - немецкий режиссер.

Теперь у нас все под соусом единства. Хайнер Мюллер об интеллигенции и закате ГДР Беседа X. Мюллера с корреспондентами журнала «Шпигель* (Jetzt ist bei uns alles unter der Einheitssosse) Опубликована в журнале «Шпигель» (1990, № 31). Корреспонденты «Шпи­ геля»: Хельмут Каразек, Маттиас Матусек и Ульрих Шварц. 1 Векверт Манфред (р. 1929) - немецкий режиссер, ученик Брехта, поста­ вивший ряд известных спектаклей в Берлинском ансамбле. Если Векверт продолжал рационалистическую линии брехтовской традиции, выхола­ щивая ее, то другой его ученик, Бенно Бессон, смотрел на эту традицию гораздо шире, развивая линию народного театра. Долгое время - прези­ дент Академии искусств ГДР, директор Института режиссуры, художест­ венный руководитель Берлинского ансамбля в 1977-1991 гг. 2 Речь идет о музее, созданном известным немецким предпринимателем, коллекционером и меценатом Петером Людвигом (р. 1925).

520

Мышление в принципе связано с виной. Искусство как оружие в борьбе с нынешним диктатом машин. Беседа с Франком М. Раддацем Denken ist grundsätzlich schuldhaft. Die Kunst als Waffe gegen das Zeitdiktaf der Maschinen Впервые опубликована в журнале «Трансатлантик» (1990, № 7) 1 Раддац Франк Михаэль (р. 1956) - ганноверский журналист, автор дис­ сертации о творчестве X. Мюллера -«Демоны под красной звездой» (1986). В настоящее время один из редакторов журнала «Театер дер цайт». В 1988-1990 гг. для журнала «Трансатлантик» провел серию бесед с драматургом (настоящая беседа шестая по счету). 2 Веймарская республика - общепринятое наименование буржуазно-де­ мократической республики, существовавшей в Германии со времени принятия Веймарской конституции 1919 г. до установления в 1933 г. фа­ шистской диктатуры. 3 Баллард Джеймс Грэм (1930 - 2009) - писатель-фантаст, одна из крупней­ ших фигур английской литературы второй половины XX в. Автор скан­ дально известного сборника рассказов «Выставка жестокости» (1970). Наиболее известные романы в жанре катастрофы - «Автокатастрофа» (1973), сюрреалистической феерии - «Империя солнца» (1987), «Суперканны» (2000). 4 Колыпес Бернар Мари (1950-1989) - французский драматург, быстро­ му взлету которого способствовала постановки П. Шеро и П. Штайна. X. Мюллер перевел для бохумского Шаушпилъхауз его пьесу «Западная пристань» (1986). 5 Бодлер Шарль (1821-1867) - французский поэт, предшественник фран­ цузского символизма. 6 Жене Жан (1910-1986) - французский писатель, драматург. 7 Месрин Жак (1936-1979) - «человек с сотней лиц», знаменитый фран­ цузский преступник XX в., написавший в тюрьме мемуары. 8 Юнгер Эрнст (1895-1979) - немецкий писатель и мыслитель, один из главных теоретиков «консервативной революции», цель которой - пере­ дать индивидууму чувство принадлежности к органически развившейся нации, вернуть ему связь с предками, с традицией. Юнговский лозунг многие из его современников оценивали негативно. 9 ...во время битвы на Сомме... - эпизод Первой мировой войны, когда анг­ ло-французские войска безуспешно пытались прорвать германскую обо­ рону; общие потери составили свыше 1,3 млн человек. 10 Гелен Арнольд (1904-1976) - немецкий социолог и философ, известный своими трудами по антропологии и социальной психологии. 11 Под командованием Б. Л. Монтгомери британская 8-я армия нанесла поражение немецкой армии «Африка» под командованием Э. Роммеля (1942 г., Эль-Аламейнская операция). 521

Беньямин Вальтер (1892-1940) - немецкий литературовед, критик куль­ туры, переводчик. Покончил с собой при неудачной попытке пересечь франко-испанскую границу в сентябре 1940 г. Исследователь творчества М. Пруста, Ф. Кафки, Б. Брехта; в 1930-е г. связан с Франкфуртской фи­ лософской школой (к этому периоду относится интересующая Мюлле­ ра работа о фотографии и кино «Художественное произведение в век его технической репродуцируемости»). Лукач Георг (Дьёрдь) (1855-1971) - венгерский философ-марксист и ли­ тературный критик; выдвинул свою концепцию реализма как высшей формы искусства. Луддизм - стихийные выступления против применения машин в Вели­ кобритании в конце XVIII - начале XIX в. По имени подмастерья Лудда, якобы первым разрушившего станок. Адорно Теодор (1903-1969) - немецкий философ, социолог, музыковед, представитель Франкфуртской «критической философской школы». Барроуз Уильям Сьюард (1914-1997) - американский писатель-битник. ВирильоПоль (р. 1932), БодрийярЖан (1929-2007), Лиотар Жан Фран­ суа (1924-1998) - представители современного французского постструк­ турализма, которых с конца 1970-х гг. с Мюллером все теснее сближает протест против плоского понимания истории и прогресса. Мильке Эрих (1907-2000) - немецкий политик, с 1957 г. - министр го­ сударственной безопасности ГДР; в 1989 г. лишился своего поста и был исключен из партии. Клуге Александер (р. 1932) - немецкий кинорежиссер, писатель, тележур­ налист, стоял у истоков молодого западногерманского кино («Прощание с прошлым», «Патриотка» и др.). Провел на телевидении серию бесед с X. Мюллером. Баден-Баден - город-курорт на западе Шварцвальда, известный в про­ шлом веке своими игорными заведениями, где Достоевский играл в ру­ летку. Мезьер Лотар де (р. 1940) - немецкий политик, адвокат. Председатель партии ХДС в ГДР (1989), премьер-министр ГДР вплоть до объединения Германии, министр в правительстве X. Коля. Жид Андре Поль Гийом (1869-1951) - французский писатель, лауреат Но­ белевской премии (1947). Фолкнер Уильям (1897-1962) - американский писатель, лауреат Нобе­ левской премии (1949). Хермлин Стефан (1915-1997) - немецкий писатель, поэт, публицист. X. Мюллер приводит цитату из книги Хермлина «Вечерний свет» (1979).

ХАЙНЕР МЮ ЛЛЕР. БИ О ГРА Ф ИЧЕСКИ Е ДАННЫ Е 9 января 1929. Раймунд Хайнер Мюллер родился в Эппендорфо (Саксо ния) в семье Курта Мюллера, служащего, функционера Социалистической рабочей партии, и портнихи Эллы Мюллер, урожд. Руланд. 1933. Арест отца штурмовиками и заключение в лагере Заксенхаузсн. 1935-1939. Обучение в школе в Бройнсдорфе, затем в Варене (Меклен­ бург), куда в 1938 г. переезжает семья. 1941. Переход в среднюю школу. Рождение брата Вольфганга. 1943. Призыв Курта Мюллера в вермахт. 1944-1945. Трудовая повинность, служба в отряде народного ополчения Третьего рейха, воинская повинность в гитлерюгенде. Закрытие гимназии н Варене. Пребывание Хайнера Мюллера в «лагере перевоспитания» в Висмаре, а также в американском лагере для военнопленных в Шверине. Возвра­ щение отца из американского плена. 1945-1946. Служба в Окружном совете в Варене. Продолжение учебы и школе, вступление в Социалистическую партию Германии. 1947. Переезд в Франкенберг (Саксония), избрание отца бургомистром от СЕПГ. 1948-1949. Участие в школьной постановке «Разбитого кувшина» Г. фон Клейста. После окончания школы работа помощником библиотекаря. Вступ­ ление в Союз свободной немецкой молодежи. Начало журналистской де­ ятельности в качестве корреспондента хемницкой газеты «Фольксштимме», основание «Рабочего актива молодых писателей». 1951. Исключение отца как «титоиста» из рядов СЕПГ, бегство родите­ лей на Запад. Переезд Мюллера на короткое время в Берлин, первые публи­ кации в газете «Зоннтаг» и еженедельнике «Ауфбау». Брак с одноклассницей Розмари Фрицше, возвращение во Франкенбург, рождение дочери Регины. 1951-1954. Безуспешные попытки получить место стажера в Берлинском ансамбле у Б. Брехта. 1952. Переселение в Берлин. Работа в издательстве «Ауфбау». 1953-1954. Вступление в Союз писателей ГДР, публикации в журнале «Нойе дойче литератур» и газете «Зоннтаг». Развод с Розмари. Знакомство с детской писательницей и поэтессой Ингеборг Швенкер (после женитьбы в 1955 г. - Инга Мюллер). Переселение в Лениц близ Ораниенбурга в дом Швенкеров. 523

1956-1957. Стипендия Фонда культуры на создание радиопьесы (сов­ местно с Ингой Мюллер, результат - публикация в «Нойе дойче литератур» радиопьесы «Рвач»). Премьера в Фольксбюне пьесы «Десять дней, которые потрясли мир» по Д. Риду (в соавторстве с Ингой Мюллер и Хагеном Мюл­ лер-Шталем); авторы удостоены премии Министерства культуры ГДР. 1957-1958. Работа в журнале Союза свободной немецкой молодежи «Юнге кунст». 1958. Радиопьеса X. Мюллера и И. Мюллер «Мост. Репортаж из Клеттвитца» (радио ГДР). Перевод на немецкий язык драмы В. Розова «В дороге». 1958-1959. Работа в литературной части Театра им. Максима Горького. Постановки пьес X. Мюллера: «Рвач» в Лейпциге и в Берлине (Театр им. Максима Горького), «Корректура» в Театре им. Максима Горького». Пре­ мия Генриха Манна Академии искусств (совместно с И. Мюллер). Переезд в район Берлина Панков. Перевод и сценическая редакция пьесы «Арис­ тократы» Н. Погодина (в сотрудничестве с И. Мюллер) по заказу Театра им. Максима Горького. Снятие спектакля с репертуара перед премьерой по требованию Министерства культуры ГДР за «лагерную тематику» и «изоб­ ражение жизни в СССР в мрачных тонах». 1961. Премьера спектакля по пьесе «Переселенка, или Крестьянская жизнь» в Студенческом театре Высшей школы экономики в Карлсхорсте (реж. Б. К. Трагелен). Критика со стороны функционеров СЕПГ, снятие спектакля после первого представления и исключение Мюллера из Союза писателей ГДР. 1962-1964. Работа на радио, студии ДЕФА и телевидении. Медаль Эри­ ха Вайнертаза пьесу «Корректура». 1963. Радиопьеса «Верблюжий глаз» по новелле Чингиза Айтматова (в сотрудничестве с И. Мюллер). 1965. Критика Мюллера на II Пленуме ЦК СЕПГ, запрет спектакля по пьесе «Стройка» в Дойчес театер перед самой премьерой. 1966. Самоубийство Инги Мюллер. Знакомство с болгарским театрове­ дом Гинкой Чолаковой. 1967. Премьера спектакля «Эдип-тиран» (по Ф. Гёльдерлину) на сцене Фольксбюне (реж. Бен но Бессон). 1968. Премьера «Филоктета» (написана в 1964 г.) в мюнхенском Резиденц-театре (реж. Ханс Литцау; в ГДР пьеса была разрешена для постанов­ ки лишь десять лет спустя). Перевод-адаптация «Дон Жуана» Мольера для Бенно Бессона (Берлинский ансамбль, 1968). 1969. Премьера пьесы-обозрения «Горизонты» на сцене Фольксбюне (позднее подвергнута критике и «самокритике» за «ложную оценку реаль­ ной исторической ситуации в отношении к мечте, к утопии социализма»). Либретто для оперы Пауля Дессау «Ланцелот» на основе пьесы Е. Швар­ ца «Дракон» (премьера в Дойче Штаатсопер, реж. Рут Бергхауз). Пьеса «Гораций» (поставлена в 1973 г. в берлинском Шиллер-театре режиссером Эрнстом Вендтом). «Прометей» по Эсхилу (премьера в Цюрихе; в 1974 г. 524

поставлена Манфредом Карге и Маттиасом Лангхоффом на сцене Фолькебюне). 1970. Брак с Гинкой Чолаковой. Обработка «Орестеи» Эсхила (написа­ ние в начале 1990-х гг. оперного либретто на основе этой обработки для Нье ра Булеза). 1970-1977. Работа в литературной части Берлинского ансамбли (и период интендантства Рут Бергхауз). 1971. Премьера «Бабьей комедии» по мотивам «Бабьей бригады* И. Мюллер в Фольксбюне и на сцене магдебургского Городского театра (реж. Фриц Маркварт). Перевод «Чайки» А. П. Чехова для потсдамского Театра им. Ханса Отто (вместе с Г. Чолаковой). 1972. «Макбет» по У. Шекспиру, премьера в Городском театре Бранден­ бурга. Перевод на немецкий язык драмы А. Сухово-Кобылина «Смерть Та релкина» (вместе с Г. Чолаковой). 1973. «Цемент» по роману Ф. Гладкова, премьера на сцене театра Берлин­ ский ансамбль (реж. Рут Бергхауз). 1974. Премия критиков газеты «Берлинер цайтунг». Западноберлинское издательство «Ротбух» приступает к изданию собрания сочинений Мюлле ра, целиком составленного по его плану. 1975. Премия Лессинга. Премьера пьес «Битва» и «Трактор» (Фольксбю­ не, реж. Манфред Карге и Маттиас Лангхофф). Первая публикация и СС СР перевода одной из драм Мюллера («Рвач»; сборник «Драматургия ГДР*). Постановка «Маузера» в Техасском университете в Остине, 1975-1976. Первая поездка в Америку. 1976. Участие в политической акции против лишения гражданства Мольфа Бирмана. С этого момента «штази» (служба безопасности ГДР) устанаи* ливает за драматургом «оперативный контроль». 1976-1982. Работа в литературной части Фольксбюне (а период интен­ дантства Бенно Бессона). Премьера пьесы «Крестьяне» на сцене Фольксбюне (реж. Фриц Маркварт). 1977. Премьера трагедии «Филоктет» в Берлине (Дойчес театер, реж. Александер Ланг). 1978. Сценическая редакция незавершенного фрагмента К, Брехта «Ги­ бель эгоиста Иоганна Фацера». Премьера на сцене гамбургского Дойчес шаушпильхауз (реж. Манфред Карге и Маттиас Лангхофф, и ГДР ньеса бы­ ла поставлена лишь в 1987 г. на сцене Берлинского ансамбля, реж, Манфред Векверт и Йоахим Теншерт). Премьера пьесы «Германия, Смерть н Берлине* на сцене мюнхенского Каммершпиле (реж. Эрнст Вендт), 1979. Премия Мюльхаймского фестиваля за пьесы «Германия. Смерть в Берлине» и «Жизнь Гундлинга. Фридрих Прусский. Сон Лессинга. Сновиде­ ние. Крик». Вторая поездка в Америку. Поездка в Москву по приглашению Всесоюзного агентства по авторским правам (октябрь), встреча с драматур­ гами Михаилом Шатровым и Александром Гельманом. Переезд в Лихтенберг. Премьера «Гамлет-машины» в Париже (реж. Жан Журдой). 525

1980. Премьеры: «Стройка» по мотивам романа Э. Нойча «След камней» (Фольксбюне, реж. Фриц Маркварт) и «Миссия» (Фольксбюне, реж. Хайнер Мюллер и Гинка Чолакова). Вторая поездка в Москву. 1981. Знакомство с фотографом и актрисой Маргаритой Бройх. 1982. Премьера пьес «Миссия» (Бохумский Шаушпилъхауз, реж. Хай­ нер Мюллер), «Квартет» (там же, реж. Б. К. Трагелен). Постановка адап­ тации шекспировского «Макбета» на сцене Фольксбюне, совместно с Г. Чолаковой. Выход первого сборника интервью, бесед и статей «Арго» (издательство «Мерве», Западный Берлин). 1983. Премьера спектакля «Погибший берег. Медея: материал. Ландшафт с аргонавтами» в бохумском Шаушпилъхауз (реж. Манфред Карге и Маттиас Лангхофф). Постановка спектакля «Владимир Маяковский. Трагедия» (сов­ местно с Г. Чолаковой). Фестиваль Хайнера Мюллера в театре НОТ в Гааге. Публикация отрывков из «Филоктета» в двуязычном сборнике «Поэтиче­ ская драма. Хайнер Мюллер, Петер Хакс» (перевод на русский язык Эллы Венгеровой). 1983-1984. Цикл авторских вечеров X. Мюллера с чтением произведений в земле Баден-Вюртемберг. 1984. Пребывание на юге Франции. Избрание в члены Академии ис­ кусств ГДР. Поездка в Венецию, сотрудничество с Луиджи Ноно в его работе над музыкальной трагедией «Прометей». Начало сотрудничества с Робертом Вильсоном в Кёльне. 1984-1985. Профессура в Институте театроведения в Гисене, работа со студентами над постановкой «Гамлет-машины». Постановка «Анатомии Тита» по У. Шекспиру в бохумском Шаушпилъхауз (реж. Б. К. Трагелен). Премия Георга Бюхнера Немецкой академии языка и поэзии. Начало со­ трудничества с композитором Хайнером Гёббельсом (музыка для радиопье­ сы «Освобождение Прометея»). 1985. Фрагмент «Описание картины» по заказу фестиваля «Штирийская осень»; поставлен Робертом Вильсоном под названием «Description of а Picture» в Американском репертуарном театре АРТ, затем под оригиналь­ ным названием в гамбургском Шаушпилъхауз. 1986. Национальная премия ГДР 1-ой степени. Выход сборника интер­ вью и бесед «Избранные заблуждения» (Ферлаг дер Ауторен, Франкфурт на Майне). Развод с Г. Чолаковой. Избрание в члены западноберлинской Ака­ демии искусств. Постановка Робертом Вильсоном «Гамлет-машины» в Ко­ лумбийском университете города Нью-Йорк. 1987-1991. Работа режиссером ъДойчес meamep. Постановка спектаклей по пьесам «Рвач» (1988), «Гамлет-машина» (1990), «Маузер» (1991). 1987. Премьера оперы Вольфганга Рима «Гамлет-машина» в Мангеймском театре. Радиопьеса-концерт в стиле «рок» «Мужчина в лифте» компо­ зитора Хайнера Гёббельса. * 1987. Премьера спектакля «Анатомия Тита. Падение Рима» (обра­ ботка X. Мюллера по У. Шекспиру) в Дрезденском театре (реж. Вольфганг Энгель). 526

1988. Премьера пьесы «Волоколамское шоссе* (части I V) в Куль­ турном центре Бобиньи (Париж; реж. Жан Журдой). Цикл литографий А. Р. Пенка к «Волоколамскому шоссе». Камерная опера «Квартет* Бертоль­ та Тюрке (премьера в Музыкальном театре г. Киля, 1990). Посадка в Москву (октябрь), доклад «Театр после Хиросимы» в рамках выставки Гюнтера Юккера в галерее на Крымском валу (в одном мероприятии с Робертом Вильсо­ ном). Восстановление членства в Союзе писателей ГДР. Визит к философу Эрнсту Юнгеру. 1989. Выступление на демонстрации на Александерплац 4 ноября с призывом к созданию независимых профсоюзов, не имевшее успеха у рабо­ чих. Приезд в Мск'кну вместе с Михаэлем Гайсмайером для переговоров с И. А. Антоновой об участии в выставочном проекте Берлинской галереи и Музея изобразительных искусств им. Пушкина; переговоры закончились безрезультатно. Встреча с Евгением Евтушенко. 1990. Премия Г. фон Клейста. Смотр драматургии Мюллера с участием 42 коллективов в рамках фестиваля «Эксперимент VI* во Франкфурте-наМайне. Избрание Президентом Академии искусств ГДР (занимал этот пост в 1990-1993 гг.). Масштабный показ спектаклей по пьесам Мюллера на Ави­ ньонском фестивале. 1991. Вручение Европейской театральной премии в Таормине*. 1992. Брак с фотохудожницей Бригиттой Майер. Выход мемуаров «Вой­ на без сражений. Жизнь при двух диктатурах» (издательство Кииенхойер & Вич). Выход в свет сборника «Стихотворения» в «Александер Ферлаг» Рож дение дочери Анны. 1992. декабрь. Постмодернистское стихотворецие-позма «Г|юмадаМоммзен», в которой X. Мюллер выражает свое недовольство обществен­ ным развитием после объединения Германии и сравнивает его с ситуацией в Римской империи после Цезаря. 1992-1995. Работа в Правлении директоров театра Берлинский ансамбль (наряду с Петером Цадеком, Фрицем Марквартом, Петером Паличем и Мат­ тиасом Лангхоффом). 1993. Частичная публикация «штази*-досьс Хайнера Мюллера, при­ знание обвинений в шпионаже безосновательными. Постановка Мюлле­ ром оперы Р. Вагнера «Тристан и Изольда* на Байрейтском фестивале, а также сценического триптиха «Дуэль. Трактор. Фанер» в Берлинском ан­ самбле. Публикация отрывков из «Волоколамского шоссе», «Филоктета» и полного текста «Гамлет-машины» в переводе на русский язык (Современная драматургия. 1995, № 2). 1994. «Квартет» (Берлинский ансамбль, реж. X. Мюллер). Операция по поводу рака пищевода в Мюнхенской клинике. Отдых в Калифорнии, работа над пьесой «Германия-3». 1995. Самороспуск Правления директоров Берлинском ансамбля, Мюл­ лер становится единоличным художественным руководителем. Постанов­ ка «Карьеры Артуро Уи, которой могло не быть» Б. Брехта с Мартином 527

Вуттке в главной роли. Театральная премия берлинского Фонда «Пройсише зеехандлунг». 30 декабря 1995 Хайнер Мюллер умирает в Берлине после тяжелой бо­ лезни. Несколько дней актеры, сменяя друг друга, безостановочно читают в верхнем фойе Берлинского ансамбля произведения драматурга. Похоронен 16 января 1996 г. на кладбище Dorotheenstädtischer Friedhof, где покоится прах Фихте, Гегеля, Брехта и Елены Вайгель. 1996. Премьера последней пьесы Мюллера «Германия 3. Привидения у старого шурфа» (бохумский Шаушпильхауз, реж. Леандер Хаусман). 1998-2008. Выход 12-томного собрания сочинений X. Мюллера в изда­ тельстве «Зуркамп».

Литературно-художественное издание

Мюллер Хайнер Проза. Драмы. Эссе. Диалоги Перевод с немецкого языка Ответственный редактор Е. Ю. Кандрашина Редактор Я. Я. Федорова Художественный редактор А. Я. Сорокин Технический редактор М. М. Ветрова Выпускающий редактор Я. Я. Доломанова Художественное оформление А. Ю. Никулин Компьютерная верстка С. В. Ветрова ЛР № 066009 от 22.07.1998. Подписано в печать 12.01.2012. Формат 60x90/16. Печать офсетная. Уел. печ. л. 33. Тираж 1000 экз. Заказ 7908. Издательство «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН) 117393, Москва, ул. Профсоюзная, д. 82 Тел.: 334-81-87 (дирекция), 334-82-42 (отдел реализации) Отпечатано в ОАО «Можайский полиграфический комбинат». 143200, г. Можайск, ул. Мира, 93. www.oaompk.ru, www.oaoMnK-рф тел.: (495) 745-84-28, (49638) 20-685